Тот, закатав белоснежную манжетку своей рубашки, посмотрел на часы.
— Почти полночь…
В этой фразе явно угадывалось: «Пора отдыхать, Джулия…»
Она только улыбнулась в ответ — Уэйнрайт могла гулять с Мейсоном до самого рассвета…
Они еще немного постояли, после чего, Мейсон, растерянно посмотрев по сторонам, произнес:
— Ну все, надо по домам… Джулия несмело предложила:
— Может быть, останешься у меня?..
В этой фразе явно прочитывалось: «К чему все эти глупые условности?.. Мы ведь с тобой взрослые люди, Мейсон…»
Однако Кэпвелл сделал вид, что не расслышал этой реплики…
Они пошли обратно — Мейсон посчитал своим долгом проводить Джулию до ее дома.
У Линкольн–Парка Кэпвелл и Уэйнрайт увидели неожиданное зрелище.
Армия спасения, подтянув резервы, перешла в решающее контрнаступление. Теперь сестры у входа в парк стояли в четыре шеренги, впрочем, тут были не только сестры, но и братья в форменных мундирах. Вместо резкого двухголосья пение шло уже на четыре голоса, и хор звучал, как настоящий орган.
В полночном тумане парка неслось в темпе медленного вальса:
Покайся, неправедный,
В своих грехах…
От оппозиции ничего больше не осталось — она была начисто сметена.
Джулия почему‑то вспомнила слова своего бывшего возлюбленного Дейла Уэбстера: «Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений…»
Проводив Уэйнрайт до подъезда, Мейсон ласково посмотрел на нее и сказал:
— Спокойной ночи, Джулия…
Она улыбнулась в ответ.
— Спокойной…
Мейсон, опустив голову, тихо–тихо, одними только губами добавил:
— Я очень благодарен тебе…
— За что?.. — удивилась та.
Не отвечая, Кэпвелл резко развернулся и зашагал прочь…
Как ни странно, но на третье слушание по делу Кэпвелла–Лайт любопытных пришло гораздо меньше, чем на первые два — видимо, волна интереса к этому делу постепенно пошла на убыль.
«Это и хорошо, — подумала Уэйнрайт, глядя на зал, — чем меньше посторонних людей, тем обычно спокойней атмосфера…»
Уэйнрайт внимательно смотрела в зал, стараясь найти глазами Брэфорда — ей почему‑то казалось, что Гарри обязательно должен появиться сегодня тут.
Однако его не было. Зато, к своему немалому удивлению, Джулия обнаружила Генри Джакоби…
Хозяин фирмы «Джакоби и К» сидел в первом ряду. Почувствовав на себе пристальный взгляд Уэйнрайт, он обернулся и, пока слушание еще не началось, поднявшись, подошел к ней…
— Рад видеть вас…
Холодно кивнув в ответ, адвокат нарочито–небрежно произнесла:
— Здравствуйте… После чего отвернулась.
Метнув в Генри косой взгляд, Джулия подумала: «Наверное, неспроста он пришел сюда сегодня…»
К сожалению, Уэйнрайт не ошиблась в своем предположении…
Судья Джаггер позвонил в колокольчик, стоявший на его столе, и слушание началось.
И вновь первым слово взял Кейт Тиммонс.
— Ваша честь, — произнес он, обращаясь к судье, — насколько я понимаю, цель нашего слушания — установить, виновен ли подсудимый, — он коротко кивнул в сторону Мейсона, — или же невиновен в преднамеренном покушении на жизнь Лили Лайт…
Мэл, пожевав губами, кивнул.
— Разумеется…
Тиммонс продолжал:
— Насколько я понимаю, нам следует не отвлекаться на разные пусть и сопутствующие этому делу обстоятельства, которые, тем не менее, являются второстепенными, а на главном…
«Ага, — решила про себя Уэйнрайт, — стало быть, он просто избрал другую тактику… Все теперь понятно. Теперь Кейт Тиммонс прекрасно понял, что делать ставку на это письмо — гиблое дело, и потому решил больше не акцентировать на нем внимание — ни окружного судьи, ни жюри присяжных… Значит… Значит, мне надо как можно больше заострить внимание именно на этом…»
Поднявшись со своего места, Джулия сказала, обращаясь к судье:
— Ваша честь, я хотела бы задать один вопрос господину окружному прокурору…
Джаггер, поправив очки, произнес:
— Да, пожалуйста…
Уэйнрайт обернулась к Тиммонсу.
— Я хотела бы узнать, какие именно обстоятельства вы считаете второстепенными?.. Насколько я понимаю — то самое письмо, которое потерпевшая Лили Лайт написала… — сделав небольшую, но весьма выразительную паузу, она добавила, — или не написала вам…
Кейт прищурился.
— Да, конечно же, в этом деле очень много неясного… Но для меня лично очевидно одно: в момент совершения преступления в номере гостиницы «Эдельвейс», кроме потерпевшей и Мейсона, никого более не было… Стало быть, подозреваться в этом может только он.
Склонив голову на бок, Уэйнрайт перебила своего оппонента:
— А вы не допускаете вероятности, что это действительно могла быть попытка самоубийства, мистер Тиммонс?..
Тот только улыбнулся.
— Нет.
— Почему же?..
— Дело в том, — начал тот, обращаясь то ли к Джулии, то ли к судье, — дело в том, что на подобный шаг способен разве что… разве что человек с серьезными отклонениями в психике…
— А вы думаете, что у Лили Лайт не могло быть подобных отклонений?..
— Следствие навело справки, и теперь нам доподлинно известно, что Лили Лайт на протяжении всей своей жизни не обращалась к психиатру… Она вообще отличалась завидным здоровьем… Значит, попытка самоубийства просто исключается.
Да, теперь Джулия ясно видела, что Тиммонс при своем обвинении будет опираться только на то, что нормальный человек, будучи в здравом уме, ни за что на свете не выбросится из окна без чьей‑либо помощи.
Не зря же он затребовал данные о том, обращалась ли Лили Лайт к психиатру или не обращалась… Стало быть, теперь он всячески будет игнорировать это странное письмо… А значит…
Значит, единственное спасение для Мейсона — акцентировать на этом письме внимание присяжных и Мэла Джаггера.
Кейт, неспешно прохаживаясь по подиуму перед местом судьи, заложив руки за спину, говорил:
— То, что в момент совершения преступления в номере Лили Лайт, кроме нее и Мейсона, не было ни единого человека, сомневаться не приходится. На этот счет есть свидетельские показания…
— Вот как?..
После соответствующих формальных процедур на свидетельском месте появилась чернокожая горничная — Барбара Майер, которая в то утро дежурила на этаже гостиницы.
— Мисс Майер, — произнес Тиммонс, — скажите, с которого часа вы заступили на дежурство?..
Видимо, горничная никогда ранее не давала показаний в суде и потому, чувствуя на себе повышенное внимание такого количества людей, растерялась.
— Ну, с шести утра…
— Вы все время были на коридоре?..
— Да.
— Если не секрет, чем вы занимались?
— Я поливала цветы… В нашем отеле так много цветов, и мне каждое утро приходится поливать их, — начала объяснять свидетельница.
Тиммонс продолжал свой допрос:
— Стало быть, любой человек, который бы в это время появился на коридоре, не ускользнул бы от вашего внимания, не так ли?..
Барбара, на минутку задумавшись, кивнула.
— Да, сэр. Хотя…
— Что — хотя?..
— Хотя в такое раннее время на коридоре гостиницы, как правило, никто и не появляется, — произнесла она. — Хотя нет, я не совсем то сказала вам: конечно же, бывает, что ходят люди… То есть я хотела сказать, что так рано утром обычно никто в номера не заходит, а наоборот — выходят оттуда…
— Что вы имеете в виду?..
— Ну, иногда я обращала внимание, что из номеров, которые снимают женщины, по утрам выходят мужчины… И наоборот…
Кейт только понимающе заулыбался — он вообще всегда улыбался, когда слышал какие‑нибудь гадости о людях, ему незнакомых, конечно — не говоря уже о тех, кого он хорошо знал.
По залу пронеслась струя веселья.
Судья Джаггер позвонил в колокольчик и строго произнес:
— Прошу тишины. То, что сказала миссис Майер, к рассматриваемому делу не имеет никакого отношения. Прошу вас, — кивнул он в сторону свидетельницы, — прошу вас, продолжайте…
Тиммонс, подойдя к Барбаре поближе, спросил:
— И вы никуда все это время не отлучались?.. Та отрицательно покачала головой.
