Яблочный пирог и любовь - Сахра Зейнеп

Даже находясь на грани, он усмехнулся:

– Если не хочешь, чтобы я умер, придется смириться.

Немыслимо! Я демонстративно надулась и вышла из комнаты.

Предупредив Сафие-аблу обо всех рисках (в основном о том, чтобы Эмир держался подальше от стены), я поспешила в университет. Человек, которого назвал Эмир, работал в «красной зоне» [4], и там яблоку негде было упасть. В этом месте царил полнейший хаос: как будто началась Третья мировая война, а мне никто не сказал. При этом, несмотря на крики и стоны людей, все вокруг действовали удивительно слаженно, точно зная что делать.

Игнорируя тяжелый запах крови, я сосредоточилась на поиске нужного человека. И, найдя его, застыла на месте: на мой зов откликнулся медик, который прямо сейчас накладывал швы на ногу стонущему пациенту. У него были каштановые волосы, белый халат выглядел мятым, но чистым. Врач был молод, но казалось, уже видел больше смертей, чем солдат на войне. Я никогда не смогла бы вести себя настолько умело и хладнокровно.

– Эмир сказал, что перед тем, как дать тебе то, что ты просишь, я должен услышать пароль, – сказал он, завязывая нитку.

Готова поклясться: он получал удовольствие. Я цокнула языком: друзья Эмира ничем от него не отличались. А я не спала. Была настолько измотана, что могла упасть на ближайшие носилки. И хотя этот медик, видимо, считал иначе, я волновалась за Эмира.

– Ты дашь мне то, что мне нужно, или мне придется причинить тебе достаточно вреда, чтобы кому-то пришлось зашивать уже тебя?

Он громко рассмеялся, закончив со швом. Объяснил пациенту, какие лекарства принимать, а после встал передо мной:

– Теперь я понимаю, почему Эмир предупреждал, что тебя лучше не злить.

У меня не было времени играть в его игры: я демонстративно протянула ладонь, прожигая его взглядом. Парень сдался, подняв обе руки с улыбкой:

– Иди в «зеленую» зону и попроси Бану дать тебе C11. Уж ей-то тебе не придется называть ни свое имя, ни имя Эмира. – И он отошел к другим окровавленным пациентам, не дав мне спросить почему.

Я быстро зашагала через зоны, разделенные по цветам. В «светло-красной» зоне было меньше крови и криков. «Желтая» зона была бескровной, но наполненной воплями. В «зеленой» царили спокойствие и тишина, лишь кто-то слегка постанывал. Когда я спросила у нескольких людей в халатах, занятых бумагами, где Бану, они указали на светловолосую женщину, стоявшую ко мне спиной.

Когда блондинка повернулась ко мне, я молча проглотила слюну.

Это была та самая девушка в красном бюстгальтере из дома Эмира, которая заявила мне, будучи явно поддатой, что они не играют в покер, так что четвертый им не нужен. Хотя теперь она была одета. И белый халат с собранными в тугой пучок волосами придавали ей максимально серьезный вид. А еще она выглядела старше, чем я помнила: должно быть, училась на последнем курсе. Не знай я, кто она, я могла бы подумать, что она – из опытных врачей.

Почему-то, медленно приближаясь к ней, я потянулась к своим волосам, расправила хвост, затем одернула рукава пальто и поправила сумку на плече. Остановившись перед ней, я искала в ее взгляде какие-то эмоции, но она продолжала смотреть на меня безразлично. Я с облегчением подумала, что она меня не узнаёт. Но все равно заговорила с осторожностью:

– Мне нужен C11…

Моя фраза повисла в воздухе.

Блондинка развернулась и пошла прочь, покачивая светлыми волосами. Я не знала, что делать, наблюдая, как удаляется ее белый халат. Мне уйти? Но тут она оглянулась через плечо и пальцем поманила меня. Честно говоря, это было не очень вежливо, но я все равно подошла.

Из множества ящиков блондинка, не ища, достала маленькую стеклянную ампулу и быстро протянула мне, словно стараясь не привлекать внимания. Так же быстро я взяла препарат и положила в сумку, и тогда Бану заговорила, не глядя на меня:

– Никогда раньше не замечала, чтобы Эмира заботило, что́ о нем подумают.

Я сглотнула. Конечно, она узнала меня. Может, в ту ночь она и была пьяной в стельку, но память ее не пострадала. Закрыв сумку, я подняла на нее глаза и сдержанно ответила:

– Думаю, он и сейчас об этом не заботится.

Она повернулась ко мне и искривила губы:

– Верно. Возможно, ему все равно, что говорят о нем. Но ему не все равно, что говорят о тебе.

Я молча смотрела на нее. Я пыталась нащупать в ее тоне злобу, ненависть или ревность, но, казалось, их не было. Напротив, Бану говорила так, будто это ее и удивляло, и радовало. Закрыв ящик, она улыбнулась:

– Не волнуйся, он достаточно запугал народ – сомневаюсь, что кто-то отныне посмеет сказать о тебе хоть слово.

Прежде чем я успела открыть рот, Бану ушла, а ее светлые волосы колыхались за спиной. И снова я осталась, не зная что думать.

Когда я вернулась, Эмир выглядел лучше. Я сказала ему, что препарат мне дала та самая блондинка, которая была с ним той ночью, и внимательно наблюдала за его реакцией. Сначала он удивился, потом громко обругал того парня из «красной зоны». Видимо, тот сделал это нарочно. Я демонстративно пожала плечами, убирая ампулу в ящик, стараясь показать, что эта неприятная случайность меня не трогает. Наверное, взрослая манера поведения Бану передалась и мне. Да и, кажется, я действительно поверила, что той ночью ничего не произошло.

Позже в тот день у Эмира было еще несколько приступов средней тяжести, но делать ему укол мне не пришлось. По словам Эмира, ночные приступы всегда были сильнее. Чем дальше он находился от своей комнаты – точнее, от яда, спрятанного в стене, – тем безопаснее было для него. Поэтому мы спустились в гостиную и устроились там в креслах.

Ближе к полуночи зазвонил телефон. Мы поставили фильм на паузу и посмотрели на экран. Звонил Акын. Я раздраженно выдохнула. Эмир нехотя ответил. Когда он сказал, что не сможет прийти в «Склеп» и чтобы тот прислал кого-нибудь за «Эдемом», тишина в комнате наполнилась яростью, звучавшей в змеином голосе. Но Эмир просто, не обращая внимания, повесил трубку. Взглянув на меня, он протянул мне руку:

– Скоро все закончится, не переживай.

Само его тело при этих словах, казалось, излучало сожаление. Я недовольно поморщилась. Оставалось совсем немного времени до прихода того человека, когда у Эмира начали дрожать руки. Его руки и ноги резко свело судорогой, и стало ясно: начинается сильный приступ. Я отвела его в ванную наверху. Как только он устроился в ванне, раздался звонок в дверь. Мы переглянулись. Я коснулась его щеки и сказала:

– Я разберусь.

Быстро зайдя в его комнату, я отодвинула рамку на стене.

«Сюда, мой горький спутник, проводник зловещий мой…» – с трудом подавив дрожь, я пошарила внутри, напрягшись так, будто совала руку в гнездо скорпионов. Я ожидала найти там один флакон, но нащупала десятки холодных стеклянных пузырьков. Вздрогнув, я схватила первый попавшийся и отпрянула от стены, даже не взглянув на то, что держала в руке. Все мое существо ненавидело этот яд.

Я бежала вниз по лестнице, и маленький флакон в моей руке с каждым шагом казался тяжелее. Наконец я резко распахнула дверь – и столкнулась лицом к лицу с холодом и… великаном. Это был тот самый верзила, который в ту ночь в «склепе» смотрел на меня так, словно собирался сожрать. Я сглотнула и резко протянула ему руку. Но вместо того, чтобы взять пузырек, он лишь окинул меня ледяным взглядом, от которого я вздрогнула. Я разжала ладонь, чтобы он лучше разглядел ее содержимое, но верзила не пошевелился.

– Акын сказал забрать «Эдем» у Эмира! – наконец прорычал он.

Его грубый голос, словно раскладывающий слова по слогам, заставил меня съежиться, но я собралась, выпрямила спину и подумала об Эмире, который корчился от боли наверху:

– Либо ты берешь этот яд у меня, Шрек, либо я сама принесу его в «склеп» и вручу Акыну лично. Как думаешь, понравится ли это твоему хозяину?

Акын, эта гадюка, не любил, когда женщины приходили в «склеп». А раз я там побывала, он, естественно, невзлюбил и меня. Хотя внутренний голос подсказывал, что причина была не только в этом, но сейчас мне было недосуг разбираться.