Селянин (СИ) - "Altupi"

Кирилл вышел из дома и снова наткнулся на Егора. Тот стоял спиной к нему, лицом к мотоциклу, полотенца у него уже не было. Услышав хлопанье двери и шаги, он обернулся, мгновенно помрачнел. На секунду во взгляде мелькнула обречённость, прежде чем эмоции спрятались, а голова опустилась.

— Ты уходишь? — мертвенным голосом спросил он.

Калякин прищурился, предчувствуя что-то неладное. Всё утро было каким-то неправильным.

— Нет. А надо куда-то?

— Не уходишь? — уточнил Егор, подняв голову. Лицо немного посветлело, обрело краски.

— Да, не пойму я тебя. Куда идти-то? Надо, я схожу. — Тут у Кирилла мелькнуло запоздалое воспоминание, он цокнул языком, взмахнул рукой. — Блять! Ты решил, что я от тебя ухожу? Нет! Мне по херу, какая у геев жизнь, я люблю тебя!

Он схватил Егора в охапку и поцеловал, обнимая голое, нагретое солнцем тело.

— Как ты вообще до такого додумался? — спросил он после, не выпустив из объятий.

Егор мотнул головой, явно намереваясь замолчать ответ, но всё же ответил:

— Ты словно испугался, когда меня увидел… А затем убежал, ничего не объяснив. Мне показалось, тебе плохо — тошнит или живот прихватило, но ты… А потом ты переоделся…

— Ну и что? — Кирилл рассмеялся, крепче обнял его. — Я просто испугался, что ты уехал, не разбудил меня. А потом в туалет так приспичило, что думал, мочевой пузырь лопнет. Не бросаю я тебя! В город вот с тобой собрался, мы ведь едем? Кстати, почему ты меня не разбудил?

— Ты спал.

— Спал? — Кирилл расхохотался над таким объяснением. — Так разбудил бы, чтобы я не спал. Нехер мне спать. В следующий раз буди, хорошо? Не надо обо мне заботиться, я не маленький.

— Хорошо, — смиренно кивнул Егор. Кирилл радовался.

— Ладно, говори, чем тебе помочь?

— Ничем, мы с Андреем уже всё сделали. Сейчас он придёт, позавтракаем и поедем.

Как по заказу уличная калитка открылась, и вошёл мелкий. Не ожидая наткнуться на обнимающуюся парочку, вздрогнул, потом демонстративно отвернулся, как всякий подросток, считающий любовные игрища нелепой чепухой, и прошествовал мимо.

Кирилл и Егор ещё некоторое время целовались, трогали друг друга, наслаждаясь бархатом кожи под подушечками пальцев, потом пошли в дом. Завтрак был уже на столе — традиционная яичница с яркими оранжевыми «глазами», молоко, хлеб, помидоры. Говорили о чём угодно, кроме событий прошедшей ночи, смеялись. Егор больше не погружался в себя, был, как и всегда, главой семейства, всё замечал, всё контролировал, всё успевал. Кирилл им восхищался, старался копировать его поведение, но выходило что-то несуразное.

Пока он мыл посуду — сам вызвался на это, желая хоть чем-то помочь — Егор оделся. Они оставили Андрея на хозяйстве, выгнали мотоцикл и поехали в направлении райцентра. Банкиршиной машины перед коттеджем не было. В деревне царило обычное сонное умиротворение, ничем не указывающее на визит пьяной шоблы, бабки, по крайней мере, на лавке не сидели и ничего не обсуждали. На трассе ветер дул в лицо, несмотря на шлем, парусом надувал рубашку. «Иж» трясло на кочках и всё время создавалось впечатление, что сейчас лёгкая коляска накренится, мотоцикл перевесит и завалится на бок, но ничего подобно не случалось. Кирилл теснее, до эрекции прижимался к Егору. Вспоминал, как тот испугался, что он уходит. Сердце трепетало — значит, Егору он дорог, значит, Егор боится его потерять, любит.

В городе всё прошло по обычному сценарию: пенсионерки у двухэтажки обменяли пустые банки на полные с молоком, сметаной и сливками, а они обменяли деньги на продукты и бытовую химию на базаре и в магазинах. Кирилл тоже участвовал в покупках, купил красной рыбы, сахарных пончиков, шаурмы и мороженого на всех.

Вернувшись, они перекусили, переоделись и принялись за работу. Воскресные стирку, помывку и уборку Егор отложил на день-другой из-за срочной необходимости перевезти картошку с огорода в сарай. По-хорошему, сделать это надо было ещё вчера, но вчера ни у кого не было сил. Но сначала вставили стекло. Егор нашёл в сарае вполне пригодный лист. Его помыли, аккуратно вырезали стеклорезом прямоугольник, вставили на место разбитого и обжали старыми, крашеными в белый цвет штапиками. Кирилл чувствовал вину и пытался как можно больше участвовать в замене стекла, но он ничего не умел, так — «принеси-подай». Его мужское достоинство было порядком уязвлено, зато восхищение селянином росло и ширилось.

Управились за час и пошли на огород. Картошку возили на большой проржавелой тачке, Андрея к помощи не привлекали, у того и без них обязанностей хватало. Сами нагружали по три мешка и тянули вместе. Колёса проваливались в разрыхлённую картофелекопалкой землю. Через десять ходок они были веселы, через двадцать устали, а впереди маячили еще двенадцать.

Кирилл болтал, рассказывал всякие истории, а сам всё думал про ночные события и про своё ощущение недосказанности. Как он и предполагал, его никто не упрекнул. Рахмановы, включая маму Галю, разговаривали с ним как ни в чём не бывало. Даже когда вставляли стекло, никто не заикнулся о причинах. Что это — доброта, тактичность, слабоумие? Нет, только не последнее. Просто, скорее всего, его в этом доме принимают за своего, а своих не принято корить, макать в лужу носом, выедать мозг. Вот мамаша с папашей ни на минуту не заткнулись бы, напоминая, чьи дружки-дебоширы устроили пиздец, пока у него не сдали бы нервы и не разразился скандал. А Рахмановы… жалели его? Не считали виноватым? Видели, что он раскаивается? Раньше Кирилл обрадовался бы их тактичному молчанию, возгордился бы, что его здесь так любят и уважают, и воспользовался бы ситуацией. Сейчас он чувствовал, что сам должен поднять эту тему и ещё раз извиниться перед всеми, чтобы о нём не думали, как о беспардонном ублюдке. Он должен был облегчить душу и ждал подходящего момента.

Передышка в работе подходила для этого как нельзя лучше. Они сняли перчатки, вытерли пот с лиц и уселись под той же стеной кукурузы, что и вчера. Вёдра там так и стояли в ряд, будто стулья в баре, их никто не убирал — в деревне всё валялось, где попало, без присмотра, да и кому понадобится воровать дырявую утварь?

Смотрели на плывущие облака, пытались расслабиться, отдышаться, справиться с усталостью. Календарное лето подходило к концу, а на деле оно было в самом разгаре, ни мухи, ни жучки не ощущали его окончания, летали, вились, лезли в глаза. Над капустой порхали белые бабочки, муравьи тащили грузы в спрятанный в тени муравейник, а Кирилл собирался с мыслями. Начать было неимоверно трудно. Внутренний голос рекомендовал забить и не париться, разум советовал говорить, как есть, не изображать умника, ведь искренность измеряется не витиеватой философией речей, она идёт от сердца и доступна самым простым словам.

— Егор… — Ну вот, начало положено.

Егор повернул голову. Он был изнурён, щёку пересекали грязные разводы, но всегда готов выслушать, бежать на помощь, утешить. Способность быть опорой жила у него в крови.

— Егор, я хочу ещё раз извиниться за ночное… Прости меня, это я во всём виноват. — Кирилл сказал то, что в течение дня грызло его, и отвернулся. Чувствовал себя таким же ублюдком, как Паша и его компания. Не знал, как эту гниль смыть с себя.

На руку легла шершавая ладонь.

— Не надо. Мы уже говорили об этом. Ты ни при чём.

— Почему — не надо? Надо! Это всё из-за меня! — Кирилл сжал его ладонь и впился взглядом в глаза, которые так любил. — Я обещал не подводить тебя, не доставлять неприятностей, а сам!.. Если бы я поменьше пиздел языком, всё было бы нормально.

— Кир, — успокаивающе улыбнулся Егор, сам сжал обе его ладони, — это всего лишь стекло, ничего страшного не случилось.

— А если б случилось? — Кирилл хотел донести до него, вдолбить, что ситуация была намного серьёзнее, чем они сейчас надеются её изобразить. Но в глазах он видел, что Егору прекрасно это известно, как и то, какими ужасными и непоправимыми могли стать последствия.

— Они ехали нас… избить или… убить. — Кирилл в смятении отвернулся. Не верилось в то, что вслух сказал такую жесть. Драки, ладно, привычные и будничные, но чтобы кто-то реально покушался на их убийство? Зачем? Не детектив же! Однако правда жизни была сурова. Вседозволенность, безнаказанность, отсутствие этических норм у молодёжи вкупе с глухой деревней, в которой тебя хватятся в лучшем случае через неделю. Да, они сделали бы это и превратили в шоу — пускали бы косячок по кругу, а потом отрезали у них уши, пальцы, а трупы сожгли вместе с домом…