Селянин (СИ) - "Altupi"

— Уже пришли? — спросила она. Уголки губ приподнялись в попытке улыбки. — Кирюша, твои родители уехали?

— Да, уехали, — отозвался он. — Пусть едут.

— У тебя замечательная мама.

— Это ты, мам Галь, её просто не знаешь, — поморщился Кирилл, однако параллельно диалогу он недоумевал, почему Егор молчит и сидит на деревянном стуле, будто на электрическом. Может быть, просто не приучен перебивать старших? Так или не так, но Кирилл поостерёгся лезть впереди паровоза. А вот младший пацан не был так тактичен и щепетилен, как Егор, его, похоже, ничего не волновало, и он изнывал от нетерпения сообщить, наконец, об исполнении мечты, которую старший брат лелеял последние несколько лет.

— Мам, мы за другим пришли! — недовольно выкрикнул он, хотя недовольство скорее касалось Егора. — Помнишь о сюрпризе, что я говорил?

— Помню. Что за сюрприз?

Кирилл увидел, как Рахманов сжался, как в его глазах промелькнул ужас, а кадык нервно дёрнулся. Кирилл ничего не понимал! Застыл в недоумении, прирос к тонкой фанерной перегородке. Егор, тем не менее, взял мать за руку и заговорил вполне жизнерадостным тоном, хоть предложения выстраивались медленно, с длинными паузами, практически как у самой Галины.

— Мам, родители Кирилла дают денег на операцию. Оплатят твоё лечение за границей.

— Лечение? — Галина не выказала ни малейшей радости, наоборот, устало вздохнула. — Егорушка, ты опять?

Теперь Кириллу стала понятна причина: мама Галя была против! Вот этого он никак не ожидал.

— Мам, тебе надо лечиться, — терпеливо продолжил Егор. — Ты сможешь снова двигаться, нормально жить. Надо только сделать операцию.

— Нет, Егорушка, нет. Время прошло… потеряно. Я не хочу…

— Мы попытаемся, мам. Попробуем. Хуже ведь не будет. Я уверен, что будет лучше.

— Но это дорого стоит! — Галина разволновалась, её глаза метались.

— Нам обещают оплату.

— Да, — подтвердил Кирилл и откашлялся, потому что голос из-за переживаний сел. Егор удостоил его благодарным взглядом.

— Это долго, — нашла новый аргумент Галина.

— Да, долго, — не отрицал Егор. — Через три дня надо лечь в областную больницу, где…

— Уже через три? — Галина запаниковала, но выражалось это только движением глаз и интонациями. Голова же безжизненно лежала на подушке.

— Да, через три. — Старший сын был само терпение и выдержка, гладил по нечувствительной руке. — Родители Кирилла договорились об обследовании. В больнице проведут анализы и подготовят документы…

— Нет, я не хочу! Не хочу… Больницы! Операция! Я… я… боюсь!

— Я буду с тобой.

— А дом? Андрюша? — Галина искала всё новые и новые доводы и отговорки. — Это долго! Если впустую? Мне поздно лечиться. Отдайте меня в богадельню и живите спокойно. Я не хочу. Мне страшно. За границу на самолёте… Как меня в него?.. Нет, я… я не хочу.

Кирилл кожей чувствовал её страх и отчаяние. От её слабого, но отчаянного голоса у него на руках волоски встали дыбом. Мурашки перекинулись и на спину. Он не думал, что встретит сопротивление со стороны мамы Гали, считал, она мечтает выздороветь. Наверное, на её месте он бы тоже боялся — месяцы больниц, врачей, уколов, капельниц, наркоз, операция, муторная восстанавливающая терапия для атрофированных мышц. Притом в чужой стране и в режиме жёсткой экономии чужих денег, страшась лишиться финансирования.

— Мы справимся, мам, — сказал всегда берущий на себя ответственность Егор. — Мы сейчас ведь справляемся? За нас не беспокойся, думай о себе, — нажал он в последней фразе и повернулся к Андрею и Кириллу, призывая их на помощь. Андрей словно ждал этой молчаливой команды, шустро пролез между сидящим братом и комодом с медицинскими склянками и втиснулся на коленях возле кровати, что позволяло его худенькое мальчишечье тельце. Принялся целовать впалые щёки, нос и лоб, приговаривая:

— Мамочка, ну, пожалуйста! Соглашайся! Мы с Егоркой так хотим, чтобы ты выздоровела! Мы тебя очень любим! Мы с Егоркой всегда такое желание на Новый год загадывали! И я на свой день рождения, когда свечи задувал!

Егор опустил голову, глядел в никуда и безотчётно трогал себя за пальцы, сжимал и разжимал их. Винил себя, что не может дать брату достойного, счастливого детства, что жизнь у них не сложилась? Или ненавидел Мишаню за это? У Кирилла в сердце впивались иглы, когда видел любимого таким, думающим о себе приниженно, ведь он и мама Галя дали Андрею настоящую семью, ибо родство, близость, понимание не сравнятся ни с какими мопедами, роликами и айфонами. Кирилл не в силах был изменить их прошлого, но всеми силами хотел изменить будущее. Деньгами тех людей, которые ставят банкноты превыше чувств.

— Мам, ну, соглашайся! Пожалуйста! Мы тебя поддержим. Все, и Кир тоже! Ты же у нас одна-единственная, самая любимая, ни в какую богадельню мы тебя никогда не сдадим! Ты нам нужна! Мы тебя любим очень-очень!

Кирилл думал, что мальчик заплачет, уж слишком трогательно он тараторил и нежно обнимал неподвижную мать, да и у него самого от таких слов ком подошёл к горлу, но всё же он ошибся. Андрей держался как мужчина, своим уверенным видом вселяя надежду на лучшее в сомневающуюся женщину, что, несомненно, было школой вечно уравновешенного, сильного духом Егора. Калякин гордился своим парнем и ещё больше влюблялся в него, с каждой секундой.

— Ты ещё маленький, Андрейка, — ответила ему Галина, её взгляд потеплел. — Ты многого не понимаешь, но Егор-то должен понимать…

— Я понимаю, что появилась возможность тебя вылечить, — сообщил Егор с таким нажимом, что с его характером это было равносильно понятию «огрызнуться» или «нахамить». — Ты не можешь отказаться. Родители Кирилла сделали нам огромный подарок, мы не можем упустить такой шанс!

— Так, стойте! — вмешался Кирилл, пока разговор не привёл к первой ссоре матери с сыном. Он тоже протиснулся в спаленку и встал позади сидевшего на стуле Егора, наклонился и обвил его шею руками. — Конечно, она согласится. А если не согласится, нам какая разница, а, Егор? — он старался улыбаться, чтобы не выглядело очень грубым. — Она ведь не может сопротивляться, да, мам Галь? Погрузим её в самолёт и отправим в Германию или Израиль, или где там лечат. А когда выйдет из клиники на своих ногах, пусть нам претензии предъявляет. Пусть даже отлупит, я лично не в обиде буду. А ты, Егор?

Рахманов помотал головой.

— Замечательно! Значит, так и сделаем! — продолжил, посмеиваясь, Кирилл. — Мам Галь, ну… ну, не ругайся на меня за эти деньги. Я ж к тебе тоже привязался! Помнишь, я говорил, что хочу обнять тебя? Вернее, чтобы ты обняла меня? Егор с Андрюхой тоже хотят, чтобы ты обняла их. Ну и давай сделай это для нас!

Галина молчала, глаза заблестели — от слёз или от смеха над его иронией? Кирилла устраивало и то, и другое, он чувствовал близкую победу. Егор положил ладонь ему на обнимающее предплечье, одобрял лёгкими нажатиями.

— Мам Галь, ты же сама хотела, чтобы Егор восстановился в институте… Вылечишься, и он восстановится. Егор, обещаешь?

— Обещаю.

— Вот видишь, будет у тебя сын-прокурор. И Андрей потом в институт поступит.

— Поступлю, — радостно поддакнул пацан. — Только на инженера.

— Вот! — протянул Кирилл. — Красота! Ну и я как-нибудь доучусь. Так что нет резона лежать здесь колодой. Помучают тебя врачи… Ну сколько? Полгода? Год? Короче, я не спец в таких вещах, но всё равно ведь жизнь наладится. Соглашайся, не вынуждай нас лечить тебя силой.

Никто, кроме него, не улыбался. Разве только Андрей, двенадцатилетний ребёнок, воспринимал ситуацию не так напряжённо, как взрослые. Все смотрели на маму Галю, слово было за ней. Она думала минуты две или больше — томительное время, и, чтобы скоротать ожидание, Кирилл крепче сжимал шею и плечи Егора, чуть покачивался — успокаивал его и успокаивался сам. В комнате уже повис густой полумрак. В тишине тикали часы, и жужжала попавшая в паутину нерасторопная дурная муха.

— Я попробую, — ответила Галина, и все выдохнули. — Но обещай, Егорушка, если что-нибудь сорвётся в этот раз, ты больше не заведёшь разговора о моём лечении.