Магия найденных вещей - Доусон Мэдди

– Это так умилительно – столько колясок в одном месте, – замечает Джад. – Видишь эту? Специальная спортивная коляска для пробежек трусцой! Наверное, нам тоже стоит купить такую, чтобы бегать в парке с младенцем.

– Знаешь, как я представляю себе идеальную семейную прогулку в парке? Ты идешь на пробежку с ребенком, а я сижу на скамейке, пишу свой роман и жду, когда вы вернетесь.

– Твой роман? Тебя волнует исключительно твой роман? – Джад слегка дергает меня за руку. – Разве роман – это главное в жизни?

– Может быть, и не главное, но очень важное. Я постоянно над ним работаю.

– Ладно, – говорит он. – Значит, ты пишешь роман. А когда ты его закончишь?

– Слушай, я двигаюсь в хорошем темпе. Учитывая, что работаю с утра до вечера и прихожу домой жутко уставшая. Это, знаешь ли, очень непросто – писать роман. И у меня нет никого, кто читает черновики.

– Божечки, – смеется Джад. – Сколько убедительных оправданий!

Отмечаю для себя, что он не спешит предлагать свою помощь в чтении черновиков. Впрочем, это и к лучшему. Я сама понимаю, что у меня получается плохо – пока еще плохо. Я крепко застряла с сюжетом. Женщина в моем романе однажды приходит домой с работы и застает мужа в постели с другой, и мне хочется, чтобы это была веселая история, даже духоподъемная, но она постоянно скатывается в уныние. Я дала этой женщине отличную работу и прекрасных друзей, даже оборудовала для нее замечательную современную кухню, но она все равно постоянно плачет. На последнем десятке страниц она только и делает, что жалуется своему психотерапевту, что она больше не верит в любовь.

У нас с ней столько общего, и все из-за измены одного человека. Поверьте, я знаю, откуда здесь ноги растут.

Джад бодро шагает вверх по ступенькам и наносит короткие, резкие удары по воздуху, словно участвует в воображаемом боксерском поединке.

Ладно, говорю я себе, что с того, что он никогда не прочтет мои черновики и не поймет, чего я пытаюсь добиться? Он будет подбадривать меня на свой лад. И что лучше всего: с ним безопасно. Я никогда не влюблюсь в него до безумия и не буду страдать из-за него. Никогда не напишу книгу о нем. Такого просто не будет. Мое сердце не разобьется.

Я касаюсь рукой его плеча, он оборачивается и улыбается.

Чем ближе мы к нужной двери, тем громче шум. Нам открывает Рассел. Он держит на руках истошно орущего младенца, а сам похож на статиста из фильма «Ночь живых мертвецов», только волосы идеально расчесаны и уложены гелем. Его фирменная прическа.

В квартире настоящий разгром, как в зоне бедствия, – это совсем не похоже на Сару. Конечно, до появления Рассела у нее дома тоже частенько бывал беспорядок, но это был радостный хаос в стиле «Секса в большом городе»: винные бокалы на журнальном столике, разбросанные повсюду номера «Космополитена», небрежно скинутые туфли на шпильках, лежащее на виду кружевное белье. И даже после того, как они с Расселом поженились, беспорядок в их доме тоже был стильным и приятным для глаз: их свитера и толстовки валялись на диване в гостиной почти в обнимку, словно сама их одежда состояла в счастливом браке.

Но такого, как сегодня, не было никогда. Перевернутые детские бутылочки. Пролитое молоко. Запах слез, бессонницы и лихорадочных мыслей: «Мы уже на пределе» и «Почему нас никто не предупредил?» Запах взаимных упреков и сожалений.

У меня слегка кружится голова.

В прихожей появляется Сара: у нее красные глаза, и она похожа на изголодавшегося вампира. Мне хочется ее утешить, сказать, что такова жизнь и со временем станет легче, но я боюсь, что она вытащит из-под кипы газет монтировку и забьет меня насмерть.

Я даже не успеваю полюбоваться малышкой. Только снимаю пальто, как Сара разражается слезами и тащит меня в спальню. Она говорит, что Рассел – самый никчемный человек на свете и что она совершила ужасную ошибку, когда вышла за него замуж. Он даже не знает, как включается стиральная машина. Он твердит, что ему нужно вдохновение. Пристает к ней с вопросом, когда у них вновь будет секс. Сара опускается на кровать.

– Почему вы не стали меня отговаривать, когда я выходила за него замуж? – всхлипывает она.

Я думаю, сейчас лучше не напоминать ей, что Рассел – музыкант и художник и она влюбилась в него до безумия. Так, что даже не заметила, что он не умеет нормально завязывать шнурки. Он неплохой парень, просто немного не разбирается в простых бытовых вопросах, за исключением видов геля для волос. Он не тот человек, который моментально повзрослеет и возьмется за ум лишь потому, что преуспел в такой мелочи, как произведение потомства.

Разумеется, ничего из этого я не говорю. Семейная жизнь – сложная штука. Мы все равно не сумеем решить проблему с Расселом прямо сейчас.

– Погоди, – говорю я, подняв руку. – Лучше скажи, как долго ты не спала.

Она удивленно смотрит на меня.

– Сон, – повторяю я. – Здоровый сон.

– Я… я не знаю.

– Ты даже не помнишь, что это такое. Тебе надо выспаться. Прямо сейчас. Давай-ка ложись.

– Я не могу спать. У меня гости.

– Мы с Джадом не гости, мы свои. Давай раздевайся, ложись в постель. Я выключу свет, и ты будешь спать.

– Малышка проголодается…

– Для этого Бог изобрел детские смеси.

– Все не так просто… молоко…

– Все очень просто. – Разумеется, я понятия не имею, о чем говорю. – Тебе надо выспаться. Я считаю до двадцати и выключаю свет.

Она все же ложится, и я укрываю ее одеялом.

– Побудь со мной, – жалобно просит Сара. – Ложись рядом.

– Хорошо. – Я снимаю туфли и пристраиваюсь рядом с Сарой. – У тебя очень красивая дочка.

На самом деле я даже толком не рассмотрела малышку, потому что она вопила как резаная, а Рассел расхаживал с ней по прихожей со скоростью чемпиона по спортивной ходьбе.

– Да. Я подолгу любуюсь ею.

– Может, поэтому ты такая уставшая. Всё любуешься на малышку вместо того, чтобы спать.

– Может быть.

Мы замолкаем, просто лежим. Вопли в гостиной тоже затихли, хвала небесам. Надеюсь, Саре удастся немного поспать.

– Она успокоилась, – говорю я.

– Я все равно ненавижу Рассела.

– Я понимаю. Можно задать тебе один вопрос, пока ты не уснула?

– Да, – бормочет она в подушку.

– Как ты думаешь, стоит ли мне выходить замуж за Джада, даже если мы просто друзья?

Она поднимает голову и смотрит на меня:

– Ты серьезно? Он зовет тебя замуж?

– Ага. Он считает, что лучшим друзьям легче справляться с родительскими обязанностями. Что романтическая любовь – это обман.

– Ну… – говорит она. – Может быть, я сейчас недостаточно психически здорова, чтобы высказать свое мнение по этому поводу, но думаю, что он будет отличным мужем. По крайней мере, Джад знает, как стирать одежду в машинке.

– Он не разделяет светлые и темные вещи при стирке.

– Фронси. Заткнись к чертям и выходи за него замуж. По крайней мере, он знает, где в доме стоит стиральная машина.

Она засыпает, причем так крепко, что ее сон больше похож на кому. Но я все равно выхожу из спальни на цыпочках.

В гостиную Джад держит малышку. Держит так, словно всю жизнь только и делал, что баюкал младенцев. Надо признаться, что есть что-то трогательное и милое в большом, мускулистом, красивом мужчине с малышом на руках. Он улыбается мне и смотрит на Уиллоби – она сладко спит. Рассел тоже уснул на диване и тихонько похрапывает с открытым ртом. Его прическа по-прежнему безупречна. Я иду на кухню, мою посуду и протираю столы. Кипячу воду для макарон, чтобы сделать лазанью, которую собиралась приготовить Сара. Обжариваю говяжий фарш с луком и добавляю к нему томатный соус, ищу в холодильнике рикотту и моцареллу, но их там нет, и я говорю Джаду, что мне нужно сгонять в магазин за сыром. Он указывает на малышку, спящую у него на руках.

– Я сам схожу в магазин, – предлагает Джад. – А ты пока присмотри за ребенком.

Я собираюсь возразить, ведь она так сладко спит у него на руках, и потом… А вдруг, когда ее возьму я, она проснется, заплачет, и тогда мы все поймем, что из меня не получится хорошая мать? Но Джад уже передает девочку мне. Она издает милые звуки: то ли ворчание, то ли вздохи, – а потом, к моему изумлению, малышка сжимает крошечные кулачки, выпячивает губы и доверчиво утыкается в мою грудь. Я и не знала, что новорожденные умеют сжимать кулачки. Наверное, она научилась у Сары.