Селянин (СИ) - "Altupi"

Лариса молчала. Отвернула голову к кухонной зоне, уставилась в одну точку, руки поставила в бока. Злилась — правда колола змеиные глаза. И Кирилл злился — на эту упрямую толстокожую дуру! Как он её ненавидел! Попробуй она откажи — разорвёт в клочья!

— Ну? — потребовал он.

— Кто мне его отдаст? Я ему никто! — Лариска демонстративно повернулась к Кириллу и прыснула ядом. Глубоко внутри она признала его истину, а бесилась от того, что ею, такой великой начальницей, помыкает сопливый юнец, призывает её к ответу за свои слова, тыкает носом в совесть.

— Отдадут! — Кирилл подлил в голос чуть-чуть елея, чтобы не так скрипеть зубами от злости. — Ты же баба… ой, извини, женщина! Ты соседка! Ты не последний человек в городе! Вот мне бы не отдали точно! Я точно чужой, к тому же парень и молодой, студент! А ты взрослая баба! Тьфу, блять — женщина! Что у тебя в администрации знакомых нет? Должны быть! Обратись туда с заявлением взять Андрюху к себе, и Егор согласие даст. Если надо, отца своего подключу. Тебе разрешат!

— Тяжело всё это… — ломалась Лариска, морщилась, водила взглядом по полу. — Он подросток… у меня детей нет, не умею я с ними обращаться.

— А что там уметь-то? Он что, грудной? Сиську давать не надо! Выдели ему комнату, в школу вози, обед готовь… хотя он сам умеет и готовить, и стирать, и всё, что хочешь. Просто избавь его от приюта и относись без зловредности — это же брат Егора! А Егор тебе благодарен будет, — последнее Кирилл произнёс с заманчивым посулом. Лариса вздохнула, провела, аки лебедь крылом, ладонью по полке шкафа. Не поднимая глаз, прошла мимо и опустилась на стул. Подняла тяжёлый взгляд на Кирилла.

— Я люблю его, ты не думай, — с нескрываемой неприязнью выговорила она. — А из-за тебя всё пошло не так.

Калякин свёл глаза к переносице. Как он устал от пустой болтовни!

— Ближе к сути. Так ты возьмёшь Андрея?

— Мне надо подумать.

— Что тут думать? Да или нет?

Лариса сжала губы, потопала носком правой тапочки по полу.

— Хорошо, если разрешат — возьму.

— Аллилуйя! — вскричал Кирилл и коротко обнял её за плечи, потом сразу ринулся в прихожую. — Теперь верю, что любишь. Сегодня же сообщу Егору. Хочешь, сама ему позвони и скажи. Да, позвони сама, чтобы он не волновался насчёт твоего решения. — Он обулся, открыл входную дверь. — Ладно, извини, что увёл Егора, но он гей, сама понимаешь. Но мы единственные, кто его любит, мы вместе все держаться должны, помогать ему. Если не мы, то кто?

Банкирша промолчала. Она была уязвлена. Наверно, с удовольствием бы огрела соперника шваброй. Любовная драма не лучшим образом сказалась на её ужасном характере, и сегодня, скорее всего, подушка промокнет от слёз, и заснуть удастся только к утру. Кирилл надеялся только, что в ней победит ответственная взрослая баба, а не малолетняя мокрощелка, которой она себя ведёт.

Так и не дождавшись от банкирши ни звука — в принципе, и не дожидаясь, — он ушёл.

Вместо радости на Кирилла накатила тоска. Легла на плечи, словно мешок с антрацитовым углем. Придавила к земле. Налила ноги свинцом, согнула спину. Всё потому, что согласие Лариски означало: отъезд Егора — реальность в самой ближайшей перспективе. Неизбежность. Уговаривать других, что это всего лишь несколько месяцев по тридцать дней, оглянуться не успеешь, как пролетят, было парой пустяков, другое же дело — применить эти месяцы к себе. Расставание придётся на осень, начало зимы, а эта отвратительная унылая пора всегда тянется долго и вызывает ещё больше тоски, даже когда целыми днями глушишь водку, танцуешь в клубах и согреваешь холодные простыни смазливыми доступными тёлочками.

— Кир! — раздалось в тёмной дали. Спустя минуту, за которую Калякин дошёл до загнанного к воротам «Пассата», на него, гремя спицами на кочках, выскочила двухколёсная махина с седоком. Покрышки заскребли по пыли, и велосипед остановился. Андрей часто дышал, будто не ехал, а бежал и толкал велосипед перед собой.

— Кир! Здорово покатался! Фару бы и вообще всю ночь!.. Завтра прям с утра!.. В школу можно ездить!.. А в приют разрешат?.. Клёвый велик!

— Про приют не знаю, — признался Кирилл. — А к Лариске жить пойдёшь? Она обещала тебя взять, если захочешь.

— К тёте Ларисе? — Широкая улыбка на губах Андрея потухла, он впервые назвал её тётей, обычно говорил попросту, только по имени. — Ты про неё говорил?

— Да. Не к бабке нафталиновой же тебя определять. Поживешь в коттедже, сможешь домой ходить.

— И корову смогу доить?

Кирилла поразило, что мальчик прежде всего подумал о деле, о треклятой корове, которую получится сохранить для семьи, как главное сокровище.

— Ну, — почесал он затылок, — про корову — это не ко мне. Мне про себя скажи. Останешься у Лариски или она тебе не нравится?

— Останусь, — с готовностью сообщил Андрей, он ломался меньше банкирши. — Она нормальная, и у них с Егором… ну, было кое-что… до тебя.

— Я в курсе, — улыбнулся Кирилл. — Всё, марш мыться, ужинать и спать. А я Егору позвоню.

Андрей не стал просить покататься ещё: несмотря на всё счастье от подарка, он, конечно, измотался за день. Его детский организм имел свой предел физической активности и, как все, нуждался в отдыхе и сне. Он завёз велосипед во двор, через несколько минут в окнах загорелся свет.

Кирилл сел в машину, а то комары одолели, искусали всего. Тоска маленько отпустила, в нагретом салоне под желтоватой тусклой лампочкой среди окружающей темноты с быстро плывущими по чёрному звездному небу облаками, качающимися ветками, меняющими форму тенями, гулкими будоражащими звуками было уютно, словно во время ночевки в палатке в лесу. Время замерло, личное пространство очертилось и стало комфортным, мягким, словно вокруг накидали пуховых подушек.

Время пришло только для них двоих.

Кир откинулся на подголовник, потрогал зеркало заднего вида.

— Привет, Егор! Не спишь?

— Нет ещё. Ложился. — Родной уставший голос. Без пафоса, понтов, лицемерия, лжи.

— Я бы лёг с тобой, обнял, — проворковал Кирилл, приподнял уголки губ и вновь опустил их. — Ты скоро уезжаешь? Четырнадцатого? Вот, а ты боялся, что очередь!

— Да, повезло. Надо очень много документов собрать, визы… — Голос был перенасыщен волнением.

— Ты всё успеешь, — поспешил подбодрить Калякин. — Чем смогу, помогу. Кстати, я вот что звоню… Егор… прости… я тебе наобещал, что Андрея возьму к себе, а мои предки блядские… — Он куснул губу, поправил солнцезащитный козырёк. — Короче, они пригрозили… Короче, я с Лариской договорился, Андрей у неё поживёт.

— Я знаю: она звонила.

— Ты не против? Андрюха согласен.

— Не против, — ответил Рахманов, и у Кирилла отлегло от сердца. — Что он сейчас делает? Спит? Пора привыкать к школьному режиму, ложиться в десять.

Калякин глянул на часы — двадцать два сорок.

— Да, он сейчас идёт спать, — растягивая слова, приврал он. — На велосипеде накатался — быстро заснёт.

— На велосипеде? — с подозрением уточнил Егор. Где-то за сто пятьдесят километров от деревни его брови сползли к переносице.

— Да нет, нет…

— Кирилл! На каком велосипеде?!

— Ни на каком, — заюлил Калякин, засмеялся, — это я так, пошутил. Всё, пока! Люблю тебя! Люблю! Люблю! — Он оборвал связь, хотя Егор пытался ещё что-то сказать, спросить. Он догадался, конечно, откуда у велосипеда ноги растут, и начал бы сокрушаться, укорять за трату денег. А так будет просто благодарен за внимание к своей семье. Возможно, это сделает его жизнь чуточку светлее. Кирилл любил Егора всей душой.

На губах его ещё сияла сладостная улыбка.

84

Андрей надевал обложки на тетради и учебники, разложив всё это на диване. Рядом на полу стоял рюкзак, с которым ходил в школу в прошлом году. Вещь хорошо сохранилась, за исключением нескольких потёртостей на переднем и боковых клапанах. В принципе, новыми были только тетради, а книги купили с рук, типографской краской от них давно не пахло, углы страниц обтрепались, и кое-где карандашом предыдущие владельцы накарябали ответы.