Собственность заключенного (СИ) - Благосклонная Ядвига "Bambie"

— Все было неплохо. Зачем ты пыталась ударить меня еще раз, когда я тебя отпустил?

— Ну ты же сказал целиться в пах.

— Я сказал, что когда нападающий растерян, тебе нужно бежать. Тебе удалось вырваться. Ладно, тут есть над чем работать. Давай еще раз.

Мы тренируемся какое-то время. И удивительно, но мне нравится. Никогда бы не подумала, что подобные вещи для меня. Нет, самооборона — это здорово. И, пожалуй, это то, чему должны обучать девушек в школе. Но мне искренне нравится. Оказывается, драться — увлекательно. Нас прерывает оглушающий стук в дверь с криком:

— Баха, открывай!

Дамир хмурится, но идет к двери. Открыв, замечаю Лысого, того самого типа, который на побегушках у Захара.

— Что у тебя, Лысый? — неприветливо спрашивает Бахметов.

— Договорились-таки с мусорами. Захар сказал отвезти девку в подвал. Ее не должны найти тут. Сам понимаешь…

Что?

То есть меня никто не собирается отпускать?

Глава 13

Женя

Первый порыв — бежать. Я даже делаю шаг в сторону выхода, но быстро соображаю, что во-первых у дверей стоят два здоровых мужчины, не обремененных моральными принципами, а во-вторых: куда? Куда, черт возьми, бежать? Я ведь даже не знаю в какую сторону!

— Я никуда не пойду! — горячо выпаливаю, выставляя перед собой руки, будто это действительно может остановить двух амбалов.

— Да кто ж тебя спрашивать будет, — с колючей насмешкой протягивает Лысый.

— Выйди, — приказывает Бахметов, не отрывая от меня проницательного взгляда.

— Баха, да ты че…

— Пошел вон, я сказал! — рявкает с такой силой, что я подскакиваю на месте.

Лысый, метнув в мою сторону обиженный взгляд, точно это я виновница всех бед, поджимает губы, ворчит:

— Жду вас за дверью.

И выходит.

Вот и все. Мы с Дамиром снова наедине. Каждая клеточка в моем теле напряжена, словно я готова ринуться в бой и отвоевывать себе свободу. Дамир же обманчиво расслаблен.

— Я никуда не пойду, — с твердой решимостью заявляю. — Я думала ты меня отпустишь! — порывисто признаюсь, понимая что на грани истерики.

Если спущусь в бункер… Одному черту известно, что со мной там случится. Тогда я точно никогда не выберусь из-под земли, в прямом смысле.

— Что навело тебя на эту мысль, пташка? — наклонив голову вбок, внимательно меня рассматривает, словно прикидывая сильно ли я буду брыкаться, если он понесет меня на руках.

Расправляю плечи, храбрясь.

Сильно буду и брыкаться и сопротивляться. Пусть не сомневается.

— Ты… Я… Мы… — не могу подобрать нужных слов.

Что «мы»? Целовались? Глупость какая. Игра гормонов и только. И тем не менее я действительно думала, что, когда бунт подавят, то я отсижусь в этой камере и меня найдет полиция.

— Ты не производишь впечатление плохого человека, Дамир, — тихо замечаю. — Может ты и в тюрьме, но ты человек. Ты меня не тронул, хотя мог. И ничего бы тебе за это не было. Сам знаешь. Кормишь, оберегаешь, учишь защищаться. Зачем? Чтобы бросить волкам на растерзание?

— Никто не посмеет тебя тронуть, — ощетинивается, будто сама мысль об этом ему претит. — Но отпустить тебя не могу. Даже если бы хотел, — он ловит мой взгляд, удерживая, и вдруг в два шага оказывается на расстоянии считанных сантиметров. — А я не хочу.

Его твердое «не хочу» — мой приговор. Как долго я смогу продержаться, прежде чем сломаюсь?

— Вы не можете держать меня в заложниках вечно.

— Ты не заложница. Ты мой приз, пташка.

Возможно я ошиблась? И человека в Дамире не осталось? И он просто ждет, когда я сама отдамся ему? В таком случае ему придется ждать вечность. Потому что все хорошее, что между нами случилось за эти пару дней, он прям сейчас перечеркивает.

— Меня будут искать.

— Будут, — легко соглашается. — Но найдут ли?

От этих слов мир словно замирает вокруг нас. Сейчас я осознаю, какой была дурочкой. Дамир и не собирался меня отпускать. У него есть на меня план. Я — его пешка, а может ключевая фигура. Какая участь мне уготована в его игре знает только он сам. И даже если я прямо сейчас лягу на кровать и раздвину ноги, он мне ничего не расскажет.

— Не усложняй свою жизнь здесь, пташка. Лучше тебе слушать меня и не нарываться на проблемы. Из тюрьмы не так просто выбраться, поверь мне, — усмехается. — Возьми что тебе нужно и пошли.

— Я. Никуда. Не. Пойду, — задирая горделиво подборок, смело заявляю, отчего Бахметов недобро прищуривается.

— Здесь ты не останешься.

— Выведи меня на улицу, — требую. — Выведи и я скажу, что ты мне помог. Тебе скостят срок.

— На сколько? На целых два месяца? — сарказмом спрашивает. — Ты стоишь двух месяцев, пташка.

Разумные доводы закончились. И я прибегаю к угрозам.

— Тогда лучше убей меня! — яростно шиплю, точно ядовитая змея, готовая в любой момент наброситься. А змеи, знаете, просто так не жалят. Только когда чувствуют опасность.

Дамир выдерживает молчание в несколько секунд, прежде чем сухо произнести:

— Ты не сталкивалась со смертью, Женя. Ты не знаешь, что такое находится на грани, иначе бы не разбрасывалась такими громкими заявлениями. Жизнь всегда лучше смерти.

— А зачем мне такая жизнь? — я не сдерживаюсь, и со всей дури бью кулаком в грудь Бахметова, но он просто непрошибаемый тип. Позволяет нанести еще один злой удар, а потом перехватывает руку. Сжимает запястье не больно, но крепко. — Когда каждый день я просыпаюсь с мыслью, что меня может поиметь какой-то грязный зэк!

Лицо Бахметова багровеет, а глаза наливаются кровью. И только сейчас понимаю, что сказала. И хоть я не имела ввиду Дамира, но слова уже сказаны. И он их принимает на свой счет.

— Все сказала? — от ледяного тона по коже пробегает мороз.

Поджимаю губы и отворачиваю голову, не собираясь извиняться за опрометчивые слова. В конце концов они недалеки от правды.

— Повторяю, Женя, — его рука хватает меня за лицо, поворачивая к себе и заставляя посмотреть в глаза. — Никто тебя не тронул. И не тронет, пока я этого не захочу.

— А если тебя не станет?

Бахметов и бровью не ведет. Расплывается в кривой ухмылке, насмешливо бросая:

— Уже мечтаешь о моей смерти? Прости, Евгения, — издевательски протягивает мое полное имя точь в точь как делает Захар, — но грязный зэк умирать не планирует. Но ты, конечно, можешь попытаться воткнуть мне нож в спину. Как ты умеешь, но учти, — выдерживает паузу, чтобы я прониклась, — в этот раз я готов.

Дамир отпускает меня и отходит на несколько шагов. Окидывает меня мрачным взглядом, но больше ничего не говорит.

Очевидно, что домой меня никто не намерен отпускать. Я или сама пойду в этот чертов бункер или же меня отнесут силой. Безысходность — вот, что я сейчас чувствую. Сердце сжимается от тоски по дому, по родным, которые наверняка себе места не находят. Пожалуй, именно мысли о родных не позволяют мне окончательно расклеиться.

Заставляю себя выпрямить спину, чтобы с гордостью принять нынешнее положение дел и отчеканить:

— Вы все мерзавцы. Тут ваше место, но не мое. Я выберусь, Бахметов, вот увидишь. Может, ты и считаешь, что я твой приз, но твоей я никогда не была и не буду.

— Это мы еще посмотрим, пташка, — опасно сверкнув глазами, принимает мой вызов.

— Эй, вы там скоро? — хлопает по двери Лысый.

— Ты что-то брать будешь? — нейтральным голосом спрашивает Дамир.

Как будто мы только что вели задушевную беседу, а не плевались ядом.

— У меня ничего нет.

— Значит, налегке, — кивает, принимая мою колкость. — Сама пойдешь или помочь? — приподнимая бровь, невозмутимо уточняет.

— Сама! — фыркаю, после чего выхожу из камеры.

Иду в бункер, точно под конвоем. Спереди Лысый, позади Бахметов. Иронично, правда? Учитывая, что под конвоем должны ходить они, а не я — гражданское лицо, журналист.

Я хоть и пытаюсь запомнить спуск в бункер, но тщетно. Такое впечатление, что каждый раз мы идем разными коридорами. Спускаемся по лестнице вниз, и я в ощущаю как последняя надежда на свободу сыпется, как песок сквозь пальцы. Мы не идем как в прошлый раз к рингу, а в другое место. Коридоры в бункере более узкие и низкие, пахнет сыростью и плесенью, на потолке виднеются ржавые трубы, с которых периодически капает вода.