Селянин (СИ) - "Altupi"

Вечером, около шести, позвонил Пашка. Кирилл, не беря в руки смартфона, глянул на экран и не стал отвечать. Не видел необходимости разговором с недодругом разрушать уютный кокон, сотканный из боли, отчаяния и боевиков. Только он, кровать и чай с солёными крекерами.

Мелодия проиграла три раза и замолкла. Калякин надеялся, что Паша уймётся и не будет названивать каждые полчаса, и не придётся открытым текстом посылать его на хуй. На Пашу он злился не больше, чем на себя или других людей, просто невмоготу было с кем-либо общаться. Лучше тупо смотреть телевизор и забыть про свою промашку.

Но мысли иногда лезли. Закрадывались соблазны спустить свою рефлексию на тормозах. Егора нет, связи с ним нет, ну откуда он узнает про измену? Да и какая измена, если они расстались? Чего ради гадать сейчас, если впереди несколько месяцев порознь? Возможно, Егор, вернувшись домой, вообще не захочет его видеть, вот и не придётся оправдываться за измену. А если бросить, реально бросить Егора самому, забить на него, то уже точно не понадобится стоять с повинной головой и унижаться.

Мысли были скользкие, противные, будто дерьмо из деревенского сортира, и такие же вонючие. Кирилл чувствовал, словно снова проваливается в выгребную яму, и фекалии заливают рот, уши, глаза. Но эти мысли были. Их шептал даже не внутренний голос — они возникали откуда-то из подкорки, глубин подсознания. Мысли труса, мысли ничтожества. Пойти сейчас пить-гулять, чтобы уже совсем отрезать себе дорогу назад.

Когда снова зазвонил телефон, Кирилл взял его, только чтобы отвлечься от этих бредовых мыслей. На улице стемнело, а он не вставал, чтобы зажечь свет, поэтому в комнате висел синий мрак, рассеиваемый отблесками телевизионного экрана и вот теперь — смартфона. На дисплее высвечивался незнакомый номер. Сердце ёкнуло — вдруг это Егор?

— Алло, — сказал он и прокашлялся.

— Кирилл, это ты? Приветик! Узнал?

Голос был женским и принадлежал… кажется, Машке. Ну да, чудес не бывает. Да и номер был российским.

— Узнал, — буркнул он недружелюбно. — Что тебе надо?

— А что ты такой злой-то? — наехала Машка. — Не проспался ещё? Я, может, тебе встретиться предложить хочу.

— Тебе Паша мой номер дал? Скажи, я его урою за это.

— Так мы встретимся или нет? — проигнорировала его замечание Машка. — В клуб какой-нибудь прокатимся, а потом… ты меня девственности вчера лишил, и я теперь дальше учиться хочу. — Тон её был смесью грубости и заигрывания. Типичная шкура, которой пацан всё должен за перепих. Есть на свете нормальные бабы?

— Мы не увидимся и забудь мой номер, — сказал Кирилл и оборвал связь, раньше, чем услышал бы ещё что-то. На дисплее появились часы, на часах — двадцать сорок восемь. Зашибись, весь день провалялся, аж бока устали лежать.

Калякин сел, смочил минералкой горло, сходил в туалет и вернулся на стерильную, никем не помеченную, кровать. Мысли опять вернулись к Егору и к ситуации, в которую попала их любовь. Дико хотелось плюнуть на всё, рвануть в деревню, разыскать Андрея, узнать, как связаться с Егором и поговорить наконец с ним, покаяться во всём, сказать, что безумно любит, спросить, как поступать дальше. Егор умный, умнее его, рассудительный, не такой горячий и импульсивный, у Егора всегда есть ответ, представление, как поступить правильно.

Кирилл ощущал, как подрагивают мышцы в ожидании приказа хватать ключи и бежать к машине, ехать, почти отданного, повисшего на кончиках нервов.

Искушение. Соблазн.

Нельзя.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Он тряхнул головой, запустил пальцы в длинные, практически как у Егора, волосы, сжал. Нельзя. Нельзя вести себя как бездумный подросток. Поедет, обрадуется, Егор выслушает, поймёт, простит и тоже обрадуется, а Санёк и Ленка Калякины не обрадуются, совсем. Нельзя забывать, что они не подвержены импульсам, что они бдят, денно и нощно. Нельзя из-за нескольких часов, минут общения с Егором ставить на кон его судьбу и благополучие семьи.

Потерпит, а пока найдёт выход, как оправдаться за секс, который даже не помнит.

Блять, его лишили даже фотографии Егора, стёрли из памяти смартфона.

По квартире разнеслась мелодичная трель дверного звонка. Кирилл сдвинул брови, прислушиваясь, но видеть и слышать через несколько бетонно-гипсовых перегородок, он не умел. Надо было или идти открывать, или не двигаться и ждать, когда незваные гости сами уйдут. Он никого не звал и видеть не желал, даже в интернет за целый день не заходил.

Трель повторилась, потом ещё несколько раз, не смолкая.

Любопытство пересилило хандру. Встав, Кирилл на цыпочках прошёл сквозь тёмную прихожую и припал правым глазом к дверному глазку. В хорошо освещённом подъезде стоял Пашка и жал на кнопку звонка. Его губы двигались, значит, он что-то бормотал. Возможно, спьяну.

Кирилл не открыл, хотя непрекращающаяся мелодия выбешивала. Смотрел в глазок. На нём были только мягкие домашние штаны.

— Кира, ну открывай, — отчётливее пробубнил Паша. — Я знаю, ты дома. Ну, открой.

Калякин не выдавал своего присутствия, ему не о чем было разговаривать с этим придурком.

— Кира, блять, ну, Кира… — Паша заговорил нараспев, с жалостливыми нотками, уткнулся лбом в металл двери. Когда ж он съебётся?! Убери руку от звонка хотя бы, уёбок!

Мелодия стихла. Кирилл уж обрадовался, но Паша заколотил по двери кулаком. Звук шёл разухабистый, басовитый, отдавался эхом на весь подъезд. Сейчас нервы сдадут и у соседей.

— Кира! — крикнул Паша. — Открой!

В глазке мелькнул второй персонаж — перешёл от двери смежной квартиры к лестнице, исчез из поля зрения. Кирилл не успел рассмотреть, но кажется это была девка.

— Я ухожу, — сказала она на прощанье, и Калякин распознал приевшийся за сегодня голос Маши. Порадовался, что не открыл.

— Ты куда? — метнулся за ней Паша. — Стой! Сейчас он откроет!

— Мне пофигу! Я не собираюсь торчать здесь весь вечер! Меня Жердев сегодня на вписку звал, так что мне пофиг твой пидор! Это тебе за него платят, не мне! И с тобой мне вчера не понравилось!

— Дура! Шалава сифозная! — заорал Паша, но Машка уже, спускаясь, стучала каблуками, а Кирилл как раз отпирал замки. Он всё понял. Всё-всё.

Дверь раскрылась сильно, ударила стоявшего совсем близко Пашку — сделано было не специально, но тоже приятно.

— Бля! — заорал он, хватаясь за локоть, но даже сфокусировать взгляд на новом происшествии не успел — Кирилл втянул его в квартиру и прямо как в боевиках, которых сегодня обсмотрелся, кинул спиной на стену между сортиром и ванной, где Паша приложился затылком утром. Сейчас Кирилл сам щёлкнул выключателем, ослепляя врага — Машнов теперь точно стал ему врагом.

— Ты что? — завопил Паша. Изо рта дохнуло кислым перегаром.

— Нихуя! Говори всё! Рассказывай! Кто тебе платил? Секса не было?! — Для верности Калякин подпёр горло Паши предплечьем, давил, угрожая снести кадык. Испуганные, огромные, залитые водкой глаза двуличной твари, выдававшие правду с потрохами, добавляли решимости сделать это, свернуть ему шею, как курёнку.

— Ма… мать твоя заплатила, — корчась от боли, заикаясь, прохрипел Машнов. — Мать твоя позвонила и заплатила, чтобы я с тобой помирился и в клуб сводил. И чтобы организовал тебе секс с девкой. Двадцать косарей… Сегодня перевела!

— Так значит секс был? — огорчённо проговорил Кирилл, отчего чуть ослабил хватку. Пашка это почувствовал и рыпнулся выскочить на середину прихожей, но был снова придавлен. Кирилл не испытывал жалости, видел, что предатель пытается увильнуть от правды — взгляд бегал, юлил. Ага, и рыбку съесть, и на хуй, значит, сесть. Опять провести хочет, заставить мучиться чувством вины за измену.

— Не было, — сдался Пашка, хотя отлично понимал, что ответ уже, в принципе, не нужен, прочитан в глазах.

— А что было? Рассказывай! — Кирилл отпустил его, брезгливо отряхнул руки. Паша, не отходя от стены, сразу принялся растирать красную шею, ахать и морщиться. Его покачивало.