Селянин (СИ) - "Altupi"

— Кирилл, не познакомишь со своей девушкой? — спросила она непривычно мягко.

Кирилл шумно усмехнулся, замотал лохматой головой.

— Не, ма, не! Мы как-то не готовы к светским приёмам. — Он отнял руку от дверного косяка и махнул вдоль тела, обозначая свою наготу. — Как-нибудь потом, в другой раз. А сейчас иди. Ты уже видела, что хотела видеть, так что топай домой, а то я замёрз тут торчать. Ну или можешь за водочкой нам сбегать, раз всю мазу обломала. И шоколадку Машке захвати, а то Пахан теперь заснул где-нибудь под кустом, он уже бухой был.

Как и предполагалось, матушка имела иммунитет к его яду, даже самый неприкрытый сарказм на неё не действовал. Ответом на тираду был лишь упрёк во взгляде из разряда «Сынок, сынок, ты разбиваешь мне сердце». Кирилла не проняло, потому что её сердцем был камень.

— В институт завтра не опоздай, — язвительно предупредила мамуля и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, направилась к лифту. Калякин сразу закрыл дверь. Повернул собачки замков и остался так стоять, прислушиваясь. Его трясло, причиной тому скорее всего было продрогшее тело, попавшее из холода снова в тепло. Но и выдержанная первая схватка с тиранами, а Кирилл не отделял мать от отца и наоборот, имела значение. Каждый прожитый без Егора день был труден и тосклив. Каждый прожитый день приближал его к Егору.

Из спальни вышла Машка, одетая в атласный халатик на голое тело.

— Ну и мегера мать у тебя!

— Да, повезло мне, — безрадостно кивнул Кирилл. Машкино сочувствие сейчас согревало. Он скользнул по ней взглядом и ушёл на кухню, оделся и сел продолжать готовиться к завтрашним парам. Месть местью, а перед Егором он обязался предстать прилежным студентом.

93

Вечер воскресенья отличался от остальных однообразных дней только поистине мерзкой погодой — шёл холодный проливной дождь, порывы ледяного ветра сдували с ног, асфальт размок в грязь, под ботинками чавкало, на тротуарах и дорогах лужи разлились от бордюра до бордюра. Машка опять нацепила кожаную курточку и платье, не прикрывающее ровным счётом ничего, накрасилась, как на панель. Ногти, волосы, жвачка, сигареты. Только пока добежала до машины, промокла чуток и, откинув солнцезащитный козырёк с зеркальцем, принялась сразу поправлять макияж и причёску.

— Нормально, — придирчиво осмотрев её в тусклом свете салонного фонаря, одобрил Калякин. Машка даже не повернула головы, и он взял смартфон, позвонил матери. Та быстро взяла трубку. — О, мам, я это самое… У тебя, короче, пожевать что-нибудь есть? Я голодный, пиздец!.. — Он тараторил, шмыгал носом и подхихикивал.

— Есть кролик тушёный, суп вермишелевый, — без вопросов перечислила она. — В холодильнике ещё что-нибудь найдётся.

— Отлично, а то я жрать хочу, дома пельмени кончились…

— Приезжай.

— Ага, сейчас приеду. И это, мам… Ты с Машкой познакомиться хотела… Короче, она сейчас со мной приедет, она тоже голодная. — Кирилл издал смешок, будто предназначал его не матери, а сидящей рядом девушке. Всё это было игрой на публику: Машка его не слушала, показывала утиные губы зеркалу.

Маман не сразу нашлась с ответом. Видимо, не была готова к скорой встрече с пассией сына, а может, советовалась с отцом. Для них это был первый опыт, одноразовых девок к себе домой они таскать запрещали, да Кирилл и не стремился знакомить всех подряд тёлок с предками.

— Приезжайте, — после долгой паузы сказала мать. Иного выбора в борьбе за гетеросексуальность сына у неё не было. Железная баба, готова попрать свои принципы на пути к цели.

— Рулим уже, — сообщил Кирилл и отложил телефон. Машка закрыла козырёк, и салон погрузился во тьму. Потом вспыхнули разноцветные огоньки приборной панели, подсветка магнитолы и прочих кнопок, с тихим жужжанием заработали дворники. Немного нервничая из-за премьеры очередного спектакля, Кирилл тронул «Пассат» с места и, лавируя между припаркованных на ночь машин, выехал из двора. Машка включила радио. Она уже неплохо хозяйничала в его машине.

Во двор родительского дома они въехали спустя двадцать минут. Дождь лил теми же тонкими острыми струйками, не думая прекращаться. Горели два уличных фонаря. Стоянка ожидаемо оказалась забита, и Кирилл без зазрения совести загнал машину на газон — не английский, конечно, а обычный участок с травой, бурой, мокрой и склизкой.

— За мной! — скомандовал он и, перепрыгивая лужи, побежал к подъезду, открыл дверь магнитным ключом и впустил Машку. За шиворот натекло. Волосы полностью намокнуть не успели, только сверху, но те, что намокли, прилипли к голове, шее. Все Машкины усилия по выправлению боевой раскраски, которыми она занималась в машине, свелись на нет. Матерные комментарии по этому поводу слышали, наверно, все нижние этажи.

Поднявшись на четвертый этаж, они переглянулись, кивнули друг другу. Внутренне собравшись, представив образ Егора, Кирилл вдавил кнопку звонка. По ту сторону раздалось мелодичное «динь-донг».

Дверь открыл отец. В наутюженных брюках и голубой рубашке — или только с работы вернулся, или приоделся к встрече гостей. Вернее, гостьи. Какой бы одноразовой и шалавистой они не считали данную пассию, проигнорировать приличия они с матерью не могли, а вот подчеркнуть своё высокое положение и ткнуть пальцем в социальные и — условно — интеллектуальные различия — вполне. Кирилл скорее удивился бы, если бы не ткнули. Отец лишь коснулся его взглядом, тут же переключившись на разглядывание Машки. Сначала на его лице мелькнула брезгливость, потом немного похоти — всё-таки отец не дожил ещё до возраста старого импотента, а Машка выглядела призывно, — и снова появилась брезгливость, быстро замаскировавшаяся под учтивость. Азарову встреча без распростёртых объятий только раззадорила, глаза загорелись маниакальным огнём. Она добила депутата ответным оценивающим взглядом, неприкрыто намекающим, что, будь на то его воля, запросто сменит постель одного Калякина на постель другого.

— Привет! Я Машка. Пройти-то можно? — без придворных расшаркиваний поинтересовалась она. Её задачей было вести себя нагло, развязно и вульгарно.

Отец посторонился. Ни один мускул на лице не дрогнул, но за прошедшие две минуты у него уже сложилось резко негативное впечатление о гетеросексуальной паре сына.

Машка с Кириллом, взявшись за руки, шмыгнули внутрь. Тепло квартиры сразу разморило озябшие тела. Из кухни тянулись манящие ароматы жареного мяса, чего-то ещё вкусного. Мать — тоже при параде, впрочем, в её гардеробе не имелось ни одной растянутой, чисто домашней тряпки, — встречала их у двери в гостиную. Сейчас она напоминала монастырскую матрону, ужасающуюся дикости и невоспитанности только что прибывшей послушницы. И не испытывающую к ней ни капли приязни. Губы как обычно плотно сомкнуты, руки сложены на животе.

— Привет! — кинула Машка и ей.

— Здравствуй, — сдержанно кивнула в ответ мать. Отец тем временем закрыл дверь и прошел к ней.

— Это мать, это отец, — снимая куртку, представил Кирилл. — Будь, как дома. Сейчас нам что-нибудь пожрать организуют. Чем пахнет, ма?

Машка тоже сняла куртку и вслед за Кириллом по-хозяйски кинула на шкафчик под большим зеркалом, запихала сапоги в угол. Без приглашения ломанулась на кухню. Там был накрыт стол — не празднично, но и не каждодневный семейный перекус. Посреди тарелок и салатниц стояла бутылка красного вина и бокалы.

— Вы всегда столько по ночам хомячите? — Машка сразу схватила кругляш сырокопчёной колбасы и запихнула в рот, потом отправила туда оливку, вторую зажала зубами и так передала Кириллу. Получилось нечто похожее на поцелуй, удачная имитация для отвода глаз. Для верности иллюзии Кирилл ещё обнял Машку за талию. За предками следил искоса, не палясь. Мать с отцом застыли хмурыми изваяниями на пороге в кухню, где месяц назад распинались о крутости гетеросексуальной любви, и почему-то не радовались. Суки.

— Садись давай. — Кирилл подтолкнул Машку к стулу, обернулся к матери. — А вы с нами, что ли, хавать собрались?