Между строк (ЛП) - Хейл Оливия

Он также является моим билетом к годовому контракту с моим редактором на написание собственной книги. Так что на самом деле Эйден может быть хорошим или плохим. Но это неважно.

Возможно, я не смогу понять, почему он согласился на мемуары или почему собирается препятствовать их написанию. Есть нерешительность, даже нервозность, а есть упрямство. И Эйден определенно упрям.

Я следую за ним в течение следующих тридцати минут. Люди разговаривают с ним, задают вопросы, обмениваются визитными карточками. Он справляется со всем этим с непринужденной легкостью человека, который делал подобное много раз раньше.

Никто больше не спрашивает о его отце или семье.

И есть определенные люди, которые не подходят к нему. Я замечаю несколько человек, стоящих в стороне и смотрящих на него исподлобья.

Я хочу сделать заметки.

Но если и есть что-то, что будет неуместно в этом роскошном месте, то это именно блокнот и ручка, которые лежат в моей сумочке. Но я знаю, что не забуду это наблюдение. Не все приняли Эйдена после того, что сделал его отец.

В конце концов, в кругах действительно состоятельных людей есть ли преступление, более порицаемое, чем обман акционеров? Его отец прошелся молотом по состояниям многих людей, и они не скоро забудут о вмятинах.

Раздается звук колокола, как будто мы собираемся войти в оперу или театр. Рука Эйдена снова ложится мне на поясницу. Он кладет ее туда во второй раз, и мне не нравится, что я так остро ощущаю это легкое прикосновение.

— Извините нас, — он вежливо обращается к паре, с которой мы разговариваем.

Он ведет нас к первому ряду стульев у сцены.

— Ты сейчас будешь выступать, — говорю я. — Верно?

— Да.

— У тебя есть записи?

— Нет, — отвечает он. — Я буду импровизировать.

— Правда?

— Твоя уверенность вдохновляет, — сухо говорит он.

— Прости, я не хотела сказать... Ты наверняка отличный оратор.

— О, лесть. Это уже чересчур, — протяжно говорит он.

— Не думаю, что тебе нужна от меня лесть, — говорю я с улыбкой. — Для этого у тебя есть водитель, два помощника и целый офис сотрудников.

— Не нужно завидовать, Хаос.

Это заставляет меня моргнуть.

— Я не завидую твоей жизни.

Мы доходим до наших стульев, и он предлагает мне сесть. Он садится рядом со мной, все еще держа в руке бокал шампанского, и смотрит на мужчину, который ждет на сцене, пока люди успокоятся.

— Ну, тогда мне нужно постараться стать достойным героем мемуаров, — говорит он. — Тебе нужно делать то же, что делаю я, верно? Как насчет прыжка с парашютом завтра?

— Эйден, — протестую я.

— Боишься высоты? Жаль, Хаос. Кто знает, какие мрачные тайны я могу выдать, когда буду в свободном падении мчаться к земле.

— Думаю, никакие, — говорю я. — Как насчет простого, спокойного обеда, где ты действительно ответишь на мои вопросы?

— Я ответил на все твои вопросы.

Я протягиваю руку и хватаю его за запястье через ткань.

— Ты не ответил ни на один, Эйден. Ни на один.

Он выдыхает, его глаза впиваются в мои.

— Ты слишком красива, чтобы быть такой чертовски неудобной.

Я широко открываю глаза.

— Прости?

— Я знаю, что у тебя есть вопросы. Но ты не получишь доступа ни к кому из моей семьи или друзей. Возможно, к моим сотрудникам, но я еще не решил.

Над толпой воцаряется тишина, но он продолжает говорить глубоким, низким голосом.

— Ничего личного, Хаос.

— Ничего личного, — повторяю я, шипя. — Это моя работа! Как еще я должна к этому относиться?

— Ты сама только что сказала. Это работа, — отвечает он. — Просто делай свою.

— Я пытаюсь, но ты моя работа.

Я сжимаю его запястье.

— Ты говоришь, что ты...

— Эйден Хартман! — раздается громкий голос, который звучит напряженно. — Он в зале?

Я сразу же отпускаю руку Эйдена.

Он тихо ругается, так, что слышу только я. Затем он встает и машет рукой собравшимся, широко улыбаясь. Быстрыми шагами поднимается по лестнице на сцену и берет микрофон из рук ведущего.

Эйден дает зрителям возможность помолчать, прежде чем заговорить. За его спиной висит большая арка из цветов с логотипом благотворительной организации.

— Извините, друзья. Моя прекрасная спутница отвлекла меня.

Я сердито смотрю на него. Он действительно не собирается мне помогать, ни капельки. И даже не хочет объяснить мне, почему.

Раздражение жжет меня изнутри.

Зачем же он пригласил меня сюда? Ему нравится играть со мной? Я для него всего лишь развлечение? Меня наняли для выполнения работы, а он мешает мне ее делать.

Эйден ждет секунду, пока смех утихнет, одной рукой сжимая микрофон, а другой опираясь на трибуну. Он выглядит расслабленным, уверенным и совершенно спокойным на сцене.

Его не беспокоят ни я, ни наш спор.

Может, для него все это просто развлечение. Как попросить мой номер и потом не позвонить. Как управлять гигантским медиа холдингом, который зарабатывает миллионы на чужих драмах.

Он начинает говорить, но его хриплый голос просто проходит мимо меня. Я не могу разобрать его слов. Что-то о благотворительности и важности объединения Лос-Анджелеса как сообщества, и пустые банальные фразы, которые ничего не говорят о том, кто он на самом деле.

Точно так же он поступает и со мной.

Я делаю глубокий вдох, а затем еще один, подавляя раздражение. Пытаюсь обрести спокойствие и профессионализм, которые были моими верными спутниками на протяжении многих лет. Независимо от того, насколько сложная задача передо мной стояла.

Но сегодня душевное равновесие покинуло меня.

Я поворачиваюсь, чтобы найти ближайший туалет, и тут я чувствую это. Резкий звук, с которым рвется тугая ткань вокруг моей груди.

Верхняя часть моего платья уже собирается упасть, но я вовремя обхватываю себя руками и чувствую обнаженную кожу на боку, где расстегнулась молния. Черт.

Черт.

Я оглядываюсь, но никто на меня не смотрит. Все сосредоточены на выступлении Эйдена.

Нащупываю молнию и пытаюсь ее подвигать. Не получается. Мне нужно больше света и лучший обзор. Мне также нужно не находиться в комнате с двумястами пятьюдесятью представителями элиты Лос-Анджелеса, которые вот-вот увидят мою обнаженную грудь первого размера.

Я снова оглядываю сцену, а затем соскальзываю со стула. Я наклоняюсь, чтобы остаться незамеченной, все еще крепко обхватив руками грудь и предательскую зеленую ткань платья.

Как можно быстрее и тише я спешу в сторону задней комнаты, той, из которой мы пришли. Я прохожу мимо нескольких бездельничающих официантов. Черт возьми, где же туалет?

Мне требуется почти минута, чтобы найти его возле гардероба. Мне слишком жарко, и я немного потею. Я сжимаю в руке свою маленькую сумочку и две стороны платья, которые так и норовят разъехаться в разные стороны.

Почему я решила, что платье без бретелек – это хорошая идея? И почему я решила, что будет разумно отказаться от бюстгальтера?

Платье со встроенным корсетом, это, конечно, хорошо, но только если эта чертова штука держится на своем месте.

За мной раздаются быстрые, тяжелые шаги.

— Ты уходишь? — спрашивает Эйден грубым голосом.

Я замираю рядом с удивленным гардеробщиком и поворачиваюсь, чтобы встретиться с суровым взглядом Эйдена. Мой гнев разгорается, когда я смотрю ему в глаза.

— И что с того? Ты все равно не дашь мне никаких ответов, если я останусь.

Его глаза горят.

— Уходить во время моей речи – это немного перебор, не думаешь?

— Твое эго действительно настолько хрупкое? — отзываюсь я.

— Если бы мое эго было хрупким, — говорит он, — разве я не хотел бы, чтобы ты написала такую же хвалебную книгу, как мемуары Уильяма?

— Это была не хвалебная книга, — говорю я ему и делаю шаг назад.

Мое бедро упирается в стойку гардероба.

Я беззастенчиво лгу.

Книга Уильяма была слишком прилизанной, поэтому я ненавидела работать с ним.