Спецназ. Притворись моим (СИ) - Алекс Коваль

Сотников по-прежнему сидит на моей кровати. В руках телефон, он что-то быстро печатает, и на лице блуждает эта его фирменная, до жути бесячая усмешка.

— Ты приличный вид принял? — шиплю я.

Он поднимает на меня взгляд. Медленно, издевательски оглядывает щелочку, в которой я торчу.

— Смотря что ты считаешь «приличным».

— Я спрашиваю, ты оделся?

— А зачем? — он откладывает телефон. — Мы же почти семья. Чего ты стесняешься? Вчера же мама ясно дала понять, что ждет внуков. Я считаю, что нам следует плотно поработать над этим вопросом.

— Сотников, я сейчас возьму папин табельный и начну работать над вопросом твоего отпевания! — рычу я. — Я за одеждой. Отвернись!

— Что я там не видел? — фыркает он, но, к моему удивлению, демонстративно поворачивается к окну.

Я пулей вылетаю из ванной, хватаю с сумки первое, что попадается под руку — джинсы и теплый свитер — и несусь обратно в свое убежище.

— Вид сзади тоже впечатляет, Агапова! — летит мне в спину.

— Бесишь! — рявкаю я, снова захлопывая дверь.

Но перед этим успеваю услышать веселый смех и его:

— Как скажешь, принцесса.

Когда я выхожу через пять минут, уже полностью одетая и готовая к завтраку, Никита стоит у окна и смотрит во двор. На нем все те же спортивные штаны, в которых он спал.

— Моя очередь, — бросает, проходя мимо меня. — Постарайся не умереть от тоски, пока меня нет.

— Только если от счастья, — бурчу я, усаживаясь на кровать, чтобы натянуть носки.

Дверь ванной закрывается, и я слышу шум воды.

Отлично. Передышка.

​Я быстро заправляю нашу, так сказать, «семейную» постель. Мысленно проклинаю маму за ее идею с одной кроватью. Взбиваю подушки, стараясь выкинуть из головы ощущение его тяжелой руки на моей талии и этого… утреннего «привета».

Дверь ванной открывается слишком быстро.

Я как раз заканчиваю с покрывалом и поворачиваюсь.

Никита стоит в проеме.

С голым торсом.

На бедрах низко сидит полотенце, небрежно завязанное на узел. С волос на широкие плечи и рельефную грудь падают капли воды, стекая по кубикам пресса вниз, к этой самой кромке полотенца.

Я невольно сглатываю.

Так, Агапова, главное — не пялиться!

Это провокация чистой воды!

Он специально стоит и позирует!

Уф, самовлюбленный мерзавец!

​Я беру себя в руки и демонстративно закатываю глаза.

— Сотников, ты решил устроить тут филиал стриптиз-клуба? — язвительно интересуюсь я, складывая руки на груди. — Боюсь, я не твоя целевая аудитория.

Он усмехается, проводя рукой по мокрым волосам.

— А я смотрю, моя аудитория в восторге. Аж дышать перестала. — в голосе столько самодовольства, что у меня зубы сводит.

— Видала и получше, — вру я самым скучающим тоном. — В спортзале. Там таких, как ты, знаешь сколько? На каждом углу.

Никита громко смеется. Смех у него глубокий, грудной.

— Врешь, — он делает шаг ко мне. — Таких, как я, больше нет.

— Корона, Сотников, не жмет?

— В самый раз, — хватает с кровати свою толстовку и натягивает через голову. А я не могу удержаться, чтобы не отметить, как ткань обтягивает каждый мускул. Черт. Он и правда в бессовестно хорошей форме. — Хватит пялиться, Ириска, — не оборачиваясь, бросает. — А то влюбишься еще.

— Размечтался, — фыркаю я. — Пошли, «жених». Все уже давно остыло.

Завтрак проходит в атмосфере тотального родительского обожания, направленного, естественно, не на меня, а на Сотникова.

Мама порхает вокруг него, как бабочка, подкладывая самое лучшее. Ник кивает, улыбается, соглашается. Идеальный, блин, зять. Аж тошнит!

— Никитушка, тебе еще оладушка? А сметанки? Домашняя! А это варенье, сама варила, вишневое!

— Любовь Павловна, спасибо, все божественно вкусно, — улыбается Сотников своей самой обезоруживающей улыбкой. — Но я столько не съем. Хотя… Ириска, будешь?

Он протягивает мне свой оладушек, уже щедро политый вареньем.

Я смотрю на него, потом на маму, которая наблюдает за нами с умилением.

— Спасибо, милый, — цежу я, откусывая кусочек. — Ты такой заботливый.

Под столом я со всей силы наступаю ему на ногу.

— Ай! — он едва заметно дергается, но улыбки с лица не убирает. — Для тебя — все, что угодно, дорогая.

— Ирочка, ну что ты сидишь, ну поухаживай наконец-то за женихом!

Я демонстративно громко вонзаю вилку в оладушек, представляя, что это сотниковская задница. Ага, сейчас, поухаживаю, только валенки зашнурую!

— Может мне за него еще и поесть? Мам, у него вообще-то руки есть. Он снайпер, знаешь ли. В состоянии попасть себе в рот.

— Какая ты у меня язва, — вздыхает мама, но тут же снова сияет, поворачиваясь к Никите. — Она у нас с характером, но добрая!

— Я уже заметил, Любовь Павловна, — улыбается этот подлец. — В этом вся ее прелесть. Дерзкая, острая на язык. Не соскучишься.

Папа, до этого молчавший, одобрительно хмыкает.

— Правильно. Женщина должна быть с перчинкой. А то пресные — это скучно. Правда, у нашей ветер в голове. Ей нужен… стержень.

— Папа! — возмущаюсь я. — Я вообще-то здесь! И у меня нет ветра в голове!

— Есть, Ирочка, есть, — ласково говорит мама. — Ты у нас взрывная. А Никита такой… основательный. Вы друг друга уравновешиваете! Идеальная пара!

— Просто инь и ян, — бурчу я, отворачиваясь.

Сотников хмыкает в чашку с кофе.

Я награждаю его испепеляющим взглядом.

Он изгибает бровь.

— Так что, Никита, — папа откладывает вилку, — сегодня вечером у меня юбилей. В «Империале». В семь. Будет много коллег, друзей. Так сказать, весь цвет города.

— Буду рад познакомиться, Валерий Семенович, — кивает Сотников с таким серьезным видом, будто его только что на прием к президенту пригласили, а не на день рождения отца его фиктивной невесты.

— Вот и отлично! — папа хлопает ладонью по столу. — А ты, Ирка, чтобы выглядела прилично. И жениха своего… Причеши, что ли.

— Пап!

— Что «пап»? Ответственное мероприятие. Все должны быть на высоте!

После завтрака нас с Сотниковым превращают в «мальчика и девочку на побегушках». Папино «ответственное мероприятие» подразумевает, что вся семья должна носиться по городу как стая взмыленных оленей. Забрать торт, отвезти костюм отца из химчистки, купить еще какой-то особенный коньяк для «самых важных гостей» — мы мотаемся по декабрьским пробкам, успевая только ругаться вполголоса.

Когда мы возвращаемся домой, до выхода в ресторан остается всего полтора часа.

Я достаю из сумки свое оружие. Мое любимое шелковое платье — глубокого, насыщенного синего цвета. Длинные рукава и закрытое декольте, но с провокационным вырезом на спине. Купила его на стипендию и хранила для «особого случая». Кажется, он настал…

Быстро накручиваю легкие, небрежные локоны и наношу макияж, делая акцент на глаза.

Спустя час смотрю на себя в зеркало. Вау. А я ничего. Очень даже.

Дверь в комнату за моей спиной открывается.

— Ты не видела… — голос Сотникова обрывается на полуслове.

Я медленно поворачиваюсь. Он стоит в дверях. На нем идеально сидящий костюм и белая рубашка, расстегнутая на верхнюю пуговицу. И где только успел замутить костюм? И почему он в нем так… Так хорош, что аж дыхание спирает?

Пока я разглядываю Никиту, он молча скользит взглядом по мне. От макушки по локонам, задерживается на ключицах, спускается ниже по платью, к разрезу на ноге, и медленно возвращается к моим глазам. В его взгляде нет привычной насмешки. Только удивленная растерянность.

— Ириска, — хрипло говорит он, поправляя пальцем воротник. — А ты умеешь… удивлять.

Я вскидываю бровь, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— М, ну а ты, Сотников, похоже, решил влюбить в себя всех женщин в ресторане.

Обмениваемся своеобразными «колючими» комплиментами.

Никита усмехается, делая шаг в комнату. Запах его парфюма мгновенно заполняет пространство и проникает в мои легкие, впитываясь прямо в кровь.