Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Всю осень Зо до седьмого пота трудился в миндальных садах, где женщины расстилали на корнях деревьев холстину, а мужчины били по стволам большими резиновыми молотками — el martitlos. Молотки пришли с Кубы, а сады остались еще с плантаторских времен. Дети сторожили поддеревьями и сметали орехи, дождем осыпавшиеся с крон, в пятигаллонные ведра. Среди них работал и Зо, пока ему не исполнилось тринадцать.

В тот год Зо вручили el martillo, и парень принялся лупить по миндальным деревьям, как по врагам. Он размеренно и долго колотил по черным стволам. Зо был невелик ростом, но в нем чувствовались хватка и подспудное ожесточение, поэтому его взяли попробовать свои силы в кулачных поединках.

Зо отрядили драться по воскресеньям на затерявшейся среди бесконечных банановых зарослей заправке, где меняли иностранные деньги, а из мегафона на фонарном столбе гремела музыка в стиле зук [4]. По субботам там устраивались петушиные бои, так что парней выводили на тот же заваленный куриным дерьмом глиняный ринг, находившийся за маленьким магазинчиком из шлакоблоков, в каких продавали бензин и пиво на всем обширном пространстве, занятом тростником и кустарниками, до самого голубого побережья.

Рубщики тростника вывели Зо на ринг после церкви, растерев ему руки и рассуждая как знатоки. Недавно боец из Гонаива Маккенсон Лафорж завоевал титул чемпиона Карибской боксерской федерации в легчайшем весе, и весь остров был без ума от бокса. «Всегда доводи дело до конца, — наставляли Зо, — одна рука здесь, другая там. Победитель забирает все».

Перед боем ему купили пива, и Зо научился любить его холодный вкус воскресными утрами. Когда его наконец вывели на ринг, он дрался так, словно работал в миндальных садах, босой и бесстрастный, готовый к беспричинной жестокости. Он танцевал в зное и пыли. Самые злобные из зрителей, делавших ставки, проклинали его в лицо, когда Зо проигрывал, но когда побеждал, ему покупали мороженое с выигрышей.

Ийи зарабатывала на жизнь, продавая сушеную рыбу. Она каждый день ходила по улицам, крича нараспев: Aransò! Aransèl! [5] Это все, что знал о ней Зо. Иногда он видел, как она торговалась по утрам над грудами анчоусов. Эта маленькая сердитая женщина с выдававшейся вперед нижней челюстью напоминала Зо барракуду, которую он иногда видел в прибрежных водорослях.

Как-то днем Ийи отвела Зо в сторонку и спросила:

— Не хочешь поселиться у меня, в моем доме?

Зо исполнилось тринадцать, и он давно решил, что никто и никогда уже не возьмет его к себе. Паренек считал, что Ийи вообще не догадывается о его существовании, — а она собралась его усыновлять! Однако вскоре обнаружилось, что это не столько усыновление, сколько деловое предложение. Ийи отвела Зо домой, поставила перед собой на кухне и объяснила суть затеи.

План был простой: она сколотит состояние, продавая холодные напитки. Во время эмбарго ни у кого не было электричества, и нигде в аррондисмане [6] нельзя было достать прохладительные напитки. Ийи слыхала, как важные люди говорили, что готовы убить за ледяную колу. И она знала, где можно постоянно пополнять запас льда. Гениальность замысла Ийи (выделявшая его среди прочих хитроумных планов по продаже прохладительных напитков) заключалась в том, чтобы закупать лед в государственном морге. Единственной загвоздкой являлось расстояние до морга. Он находился далеко, а лед был тяжелый, дорога плохая, холмы крутые. Зо понадобился Ийи для того, чтобы доставлять лед в тележке.

Зо выходил на работу с обычным холодильником: тащил его на голове из Гранд-Анса, наполнял в морге льдом и возвращался обратно тем же путем. Люди, жившие вдоль дороги, заприметили паренька; они приветствовали и подбадривали его, особенно в широкой туманной низине, где торговали печеньем и галетами две красивые сестры.

Вскоре Ийи презентовала мальчику тачку, которую Зо очень полюбил. Он мыл ее водой с мылом, смазывал подшипники в колесах касторовым маслом, а когда шину дырявили твердые серые камешки, которыми была усеяна дорога, латал ее резиновыми жгутами. Каждое утро Зо отправлялся в морг, клал в холодильник большой ледяной куб и отвозил его на тачке в киоск Ийи на крытом рынке.

Ийи наотрез отказывалась продавать лед, даже маленький осколок для утоления зубной боли.

— Хотите чего-нибудь холодненького — купите лучше напиток, — говорила она.

Расчет Ийи был верен: дело оказалось прибыльное. Но губительное для здоровья. Продажа ледяных напитков усугубила ее болячки. Соленая рыба не портилась неделями при любой погоде, лед же неизбежно таял. В жаркие дни Ийи кричала до хрипоты, зазывая покупателей.

Ийи страдала от несварения, камней в почках и язвы желудка. У нее была дурная привычка чесать спину длинным кухонным ножом, который она использовала для колки льда. При этом торговка была способна на невероятную щедрость, особенно после воскресных церковных служб, когда Зо мог рассчитывать полакомиться мясом.

Именно Ийи заставила его поверить, что в любой женщине есть нечто магическое. Просто прикоснувшись к нему, она могла избавить его от страха темноты. У Зо не было родителей, и его тоскливое сиротство облегчали только эти прикосновения. Ни в чем он не нуждался так, как в них. На протяжении трех лет он считал Ийи своей защитницей, а ее дочерей — ближайшими подругами.

Дочери Ийи звали его kabrit — козлик, потому что он ночевал в кухонном сарайчике. Однажды вечером, когда Зо сидел на своих картонках, они поцеловали его, все трое, одна за другой, точно дожидались в очереди, чтобы попробовать. Было темно, и Зо пытался сопоставить поцелуи с их темпераментами. Двадцатиоднолетняя Терез была самая старшая и самая зрелая из сестер. Она подошла первой; Зо получил от нее сухой, равнодушный поцелуй матроны. Следующей была Мерлин, невинная средняя дочка. Выяснилось, что у нее вялый, влажный поцелуй простушки. Только у младшей, пятнадцатилетней Дарлен, был хоть какой-то стиль. Ее язык проделывал во рту у Зо причудливые трюки. Но когда паренек спросил, любит ли она его, Дарлен рассмеялась.

— Не мели чепуху, kabrit. Мы всего лишь практикуемся.

К тому времени электричество появилось снова, и предприятие Ийи уже не могло конкурировать с профессиональными холодильниками. Она опять занялась продажей сушеной рыбы и нуждалась в Зо все меньше и меньше. «Он стал смазливым и ленивым, — заявила Ийи своим друзьям. — Опасное сочетание для женщины с тремя дочерями».

Отведя Зо в сторону, Ийи сказала ему слова, которых он никогда не забудет:

— Когда-нибудь люди тебе помогут. Но с завтрашнего дня тебе придется заботиться о себе самому.

И она договорилась, чтобы парня переправили на лодке к ее кузине в Жереми [7].

Однажды Зо уже видел этот город, правда только с моря. Его поразили высокие балконы и огромные фуры. Когда в порт вошло панамское грузовое судно «Дред Вильна», парень не спал всю ночь, наблюдая за его разгрузкой.

Зо стал работать на кузину Ийи, которая отличалась той же деловой хваткой, только торговала не соленой рыбой, а хлебом. У нее была пекарня по подписке [8], и парень ежеутренне ходил от двери к двери, развозя буханки на тележке, сохранявшей тепло. Как-то утром одна немолодая женщина пригласила его заглянуть к ней, и Зо зашел только для того, чтобы посмотреть, как она живет. Женщина эта оказалась вдовой, у нее было полным-полно изящных фарфоровых безделушек и фотографий ее взрослых детей.

И вот поздним утром Зо занялся с ней любовью на прохладном кафеле прихожей, а прямо за дверью шумел большой город. Парню было всего семнадцать; вдова видела в нем молодого жеребчика и руководила им. «Вот так, — приговаривала она, — dousman [9], не спеши». Женщина похвалила могучую грудь Зо, отметила его силу и сказала, что она исходит оттуда, из живота. Юбку и трусы она не снимала, словно берегла какую-то тайну, хотя его раздела догола.