Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Освещенные солнцем белые скалы, обломки лодок на рифах, угольные костры в лесах — все это казалось таким родным. Зо был вырван из своей непутевой жизни с ее малярией и безнадежностью и отправлен в закатный круиз к любимым берегам детства. Он знал здесь каждую бухту, каждого ястреба, каждый мангровый корень. Он узнавал дно моря. Рыбаки везли его обратно в Гранд-Анс.

Так состоялось первое в жизни Зо возвращение, и хотя у него не было родителей или еще кого-нибудь, к кому он мог вернуться, ощущения возникли невероятные, и он запомнил их на всю жизнь. Миновали мыс, и Зо впервые за несколько лет увидел Гранд-Анс: красные крыши под зеленой горой, белая полоска пляжа у моря.

— Всё как я помню, — произнес юноша.

Из волн выпрыгнул одинокий бонито, и рыбаки приняли торжественный и серьезный вид. Даниэль отпустил румпель, Даниэлло оставил весла. Окружающие воды кишели сотнями рыб, переворачивавшихся на спины и сверкавших в сумерках серебристыми брюшками. Даниэлло хлопнул Зо по спине.

— Может, ты и не рыбак, — сказал он, — но ты принес нам удачу!

И отец с сыном взялись за дело. Даниэль опустил лодочный мотор на плоский транец, и шлюпка помчалась по волнам. Азарт погони и чистая радость добычи собственного обеда заставляли лица рыбаков светиться. Они пять раз проплыли по рыбному косяку, таща за собой лески; отец стоял у руля, а сын вытягивал леску голыми руками. Во время каждого такого прохода Даниэлло ловил бонито, иногда двух. Он вытаскивал рыбину из волн, большим и указательным пальцами выдирал ей жабры и колотил по голове куском железной арматуры, который держал под рукой специально для этой цели. После чего бросал ее в носовую часть шлюпки, к ногам Зо.

Пока добирались домой, Даниэлло живописал лаком — ства, которые они приготовят из этой рыбы:

— Жареный бонито под лаймовым соусом. Бонито в кислом супе с ямсом и водяным крессом. Соленый бонито, подается холодным с салатом из капусты…

Зо помог вытащить «Бедствие» на берег и сел рядом со шлюпкой на песок. Он был измотан и до сих пор страдал от морской болезни.

— Что дальше? — спросил Даниэлло.

— Mw razè, — сказал Зо. — У меня ни гроша.

— Куда же ты пойдешь?

— Я уже на месте, — ответил Зо, проводя кончиками пальцев по песку. — Я вырос на этом пляже. И был здесь, когда Булли пришел с восьмифутовым марлином.

— Наверно, это было очень давно, — заметил Даниэлло. — Уже много лет никто не добывал тут марлина.

Отец Даниэлло вымыл рыбу в море и завернул в газету. Проходя мимо Зо, он бросил ему одну рыбину.

— Возьми, — сказал он. — Мясо полезно при болезнях крови.

Зо взял рыбину и отправился к дому Ийи. С тех пор как парень последний раз видел поселок, тот не сильно изменился, но из-за лихорадки Зо все же заблудился. Вместо прежнего моста над рекой был другой, с железными фермами. Причал развалился и затонул. Зо отыскал дом Ийи на авеню Гастон, но она там больше не жила.

— Ее больше не называют Ийи, — сообщил новый жилец.

— А как же тогда?

— Бабуля Йи. Поймешь почему, когда увидишь ее. Она торгует кукурузой на шоссе, — мужчина указал в нужную сторону. — Иди на шум грузовиков.

Зо сунул рыбу под мышку и отправился по песчаной дорожке через банановую плантацию. Шоссе было новое — широкая черная полоса, бегущая прямо по побережью. Здесь не было разметки, которая испортила бы идеальное покрытие, и юноша зашагал прямо посередине: по одну сторону море, по другую — горы. Дойдя до перекрестка, он увидел под одиноким фонарем несколько торговых точек на углах: ларек со спиртным, прилавки с лотерейными билетами и яичницей, а у волнореза — старуху, жарившую кукурузу.

Зо пересек шоссе и окликнул ее:

— Tant mwen! Тетушка!

— Пять гурдов [15] початок, — сказала старуха.

Зо присел на корточки у костра.

— Ийи, — мягко проговорил он, — ты что, не помнишь меня?

Когда она приблизила лицо к огню, чтобы перевернуть початки, юноша понял, что ошибки быть не может. От постоянного жевания жесткой пищи и зерен кукурузы у нее испортились зубы, глаза были покрыты молочной пленкой катаракты, но Зо узнал женщину, которая его растила.

— Я спал у тебя на кухне, — продолжал он. — И рос с твоими дочками. — Юноша обошел костер и опустился на колени у ее ног, точно блудный сын. — Ийи, — взмолился он, — ты не узнаешь меня? — он взял руку Ийи и приложил сухую ладонь к своему лицу. — Я когда-то работал на тебя. Мы торговали на рынке напитками со льдом. Меня заставляли драться на stade gager [16] после петухов.

Лицо у Ийи осталось таким же бесстрастным, как всегда. Она даже не моргнула.

— Никаких скидок. Пять гурдов початок.

И посреди своей нескончаемой лихорадки Зо увидел, что у него нет корней, как у ветра. Он пронесся через Гранд-Анс, не оставив следа, и женщина, жарившая кукурузу на вечернем рынке, была не матерью ему, а незнакомой женщиной, чье лицо он однажды погладил мимоходом. Зо выпустил ее руку и посмотрел на дорогу, исчезавшую в темноте.

— Я дам тебе половину этой рыбы, если ты приготовишь ее на костре, — сказал он.

Ийи протянула руку, и он положил бонито ей на ладонь. Она понюхала рыбину сквозь бумагу, развернула и проткнула ей горло прутом. Рыба зашипела и затрещала в языках пламени.

Они жевали полусырую рыбину, приготовленную прямо в чешуе, заедая ее жареными кукурузными початками, и старуха рассказывала ему часто снившийся ей сон про двух белых собак, которые на самом деле не собаки; они дерутся на косогоре в лунном свете, а с далекого берега доносятся раскаты грома, и среди звезд сверкают молнии.

Зо проснулся на скамейке в придорожной забегаловке. Ийи исчезла, в холодном пепле костра не осталось даже рыбьих костей. Можно было подумать, что прошлая ночь ему примерещилась, если бы не сытый желудок. Затем его окликнул чей-то голос, назвал прозвищем, которого юноша не слышал много лет:

— Kabrit! Вот уж не думала, что снова тебя увижу.

Зо протер и открыл глаза. Это была старшая дочь Ийи, Терез. Она оказалась толще и темнее, чем ему помнилось, но глубоко посаженные глаза и узкие жесткие губы, которые он однажды поцеловал, практикуясь, были всё те же.

— Ou sonje mwen? — спросил Зо. — Ты меня помнишь?

— Жизнь выдалась тяжелая, — ответила Терез, — но свой первый поцелуй я помню до сих пор.

Выяснилось, что Ийи и Терез работали на перекрестке по очереди. Старуха по ночам продавала на шоссе кукурузу, а утром ее дочь открывала свою кофейню. Зо заметил надпись от руки: «Фильтрованный от Терез». У нее был собственный метод заваривания кофе. Женщина насыпала молотый кофе в фильтр, состоявший из металлической вешалки, обшитой куском ткани, и заливала кипятком, пока напиток не приобретал желаемый оттенок и вкус. Вся кофейня, собственно, и состояла из очага, котелка, деревянного прилавка и этой старой вешалки.

Терез зачерпнула эмалированной кружкой порцию горячего кофе и, обойдя вокруг очага, протянула ее Зо.

— Не обращай внимания на Ии, — сказала женщина. — Она слепа, как летучая мышь, и ничего не помнит.

— Ийи была мне как мать, — сказал Зо, усаживаясь. Взял кружку и, вдохнув аромат кофе, парень заметил: — Она варила точно такой же.

Терез захлопала в ладоши.

— Нос не обманешь! Я использую те же зерна и обжариваю их так же, как Ии.

И пока Зо макал сладкую булочку в кофе и прихлебывал горячий напиток, Терез рассказала ему историю своей жизни и поведала, как пыталась сбежать на Багамы.

— Мы отплыли из О-Капа [17] под командой капитана Симака. Двадцать семь человек три дня проболтались в море на деревянном почтовом ботике. У Симака было две шутки: носовой платок, который, как он уверял, сделает нас невидимыми для береговой охраны, и калебас [18] из тыквы с ветром внутри. Надо было только снять крышку и свистнуть, — Терез надула щеки и выдохнула. — Мы благополучно добрались до острова Инагуа, но позже нас накрыли в одном доме в Мэтью-Тауне. Сглупили мы малость, — добавила она, — потому что держались все вместе.