Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Зо кончил в нее, потому что у него это было впервые и он не знал, как надо. Потом вдова баюкала его голову на своей груди, называла ласковыми именами и говорила, что это уже не опасно. В полдень она оставила потрясенного и обнаженного юношу лежать на плиточном полу и ушла, чтобы положить в тарелку белого риса с сос пуа [10], а потом кормила его с ложки. Женщина купила хлеба столько, сколько не смогла бы съесть, и заплатила ему больше, чем нужно.

Весь оставшийся день Зо проболтался без дела. Хлеб черствел, а парень сидел на волнорезе, глазея на предзакатное море, терзаемый меланхолией, которую подхватил от вдовы, как сыпь. Он попытался дать ей то, чего она хотела, — тоскливую любовь, порожденную скорбью и пахнущую лосьоном ее покойного мужа. Зо понял, что быть хорошим любовником — не значит быть сильным и выносливым, как он считал когда-то, слушая байки, которые рассказывали сиплыми голосами работники с тростниковой плантации. Это значило любить женщину так, как ей нравится, даже если она сама не просит об этом и не находит подходящих слов для описания.

И Зо пустился в странствия, он стал бродячим любовником с Больших Антильских островов, обладая только рабочими ботинками и бедняцкими замашками, а также идеей, что можно отплатить женщинам физической любовью за нежность, которую они проявляли к нему в юности.

Он покинул Гранд-Анс и прибрежные равнины и объездил все горные районы. Таскал отходы на открытом бокситовом руднике в Артибоните под голубым небом, на котором в течение ста дней не появилось ни облачка. Остановился у уличной тележки с едой, чтобы взять тарелку банан фри [11], а закончил тем, что занялся любовью с поварихой. Вообще-то он не собирался, но повариха обслужила его, а затем начала приставать. Зо пил пиво и ел жареные плантаны поддеревьями парка, а она подошла и встала передним, босая, на траве. Спросила: что, он так и будет молчать в тряпочку или все-таки что-нибудь скажет?

— Каких слов ты от меня ждешь? — спросил юноша.

У Зо были борцовские плечи и заросший черной щетиной подбородок, но его могучая стать и мужественная внешность смягчались кротостью, граничившей с покорностью. Он точно знал, что эта женщина сама подойдет к нему, возьмет его и воспользуется им. Две напасти — деторождение и бедность — состарили ее раньше времени, но откровенность поварихи восхитила Зо. Ему пришлось по душе то, как она встала коленями на траву и прижалась губами к его уху.

— Все, чего я хочу, — чтобы ты вежливо попросил, — сказала повариха.

Она повела его на холмы за последними шахтерскими лачугами, там, на поле с горячей травой, задыхаясь от желания, обернулась, велела ему раздеться. И стала строго оценивать в белом полуденном зное. Скомандовала:

— Повернись кругом.

А затем провела Зо через все стадии любовных ласк так, будто заранее изучила, а теперь приводила в действие сложный механизм, объясняя парню, как ее надо держать, как расположиться относительно ее тела и что сказать, когда они начнут.

— Возьми меня за горло, — приказала повариха. — И назови своей птичкой.

В сезон рубки сахарного тростника Зо рубил тростник. Он покрылся шрамами, какие бывают у рубщиков, и распевал их песни: «Пожинает серп тростник, но не богатеет, он расчистит дальний путь, но не преуспеет». Сколько бы Зо ни мылся, ему никогда не удавалось отмыться. Земля с полей попадала в его пишу.

В библиотеке в Ле-Ke, на южном побережье, Зо научился читать. Библиотека финансировалась благотворительным отделением Союза французских учителей, в ней периодически работала бывшая школьная учительница, которая приезжала на острова. Каждый вечер в шесть часов она читала детям вслух; Зо приходил прямо с поля и сидел вместе со школьниками. Голос библиотекарши навевал на него дремоту, и Зо частенько засыпал посреди чтения. Потом она бросала на него долгие взгляды, расхаживая перед закрытием между стеллажами с детскими книжками.

Однажды вечером женщина разбудила его.

— Вы уже взрослый для детских сказок, — заметила она.

Зо протер глаза.

Библиотекарша взяла книжку и открыла ее.

— Что здесь написано?

— Я только разглядываю картинки, — ответил юноша.

— Voulez-vous apprendre à lire? [12] — спросила она.

Очки у библиотекарши так запотели от жары и влажности, что Зо не видел ее глаз. Он от всей души заверил женщину, что научиться читать — его самая заветная мечта.

Они начали в понедельник с азбуки и после первого же урока занялись в пустой библиотеке любовью. Посреди справочников Зо облизывал длинные розовые соски своей наставницы. Библиотекарша откинула голову и уронила на пол словарь. Трахались в подсобке на столе, куда она складывала книги, возвращенные за день. Зо двигался медленно и размеренно, с животной обстоятельностью, сталкивая со стола стопки книг и держа партнершу за бедра, словно механик свою машину. Так он довел ее до оргазма.

Библиотекарше было сорок семь. Ее кожа пахла маслом для загара. Она сообщила Зо, что муж бросил ее ради молодой.

— Он занимался любовью, будто рыбу ловил, — рассказывала женщина. — Просто забрасывал удочку в море и ждал. А ты, — она обхватила голову Зо руками, — ты работаешь, трудишься в поте лица.

Помимо чтения библиотекарша обучала его непростому искусству орального секса, практиковавшемуся в Европе, сравнивая свои оргазмы с животными разной величины, у каждого из которых своя поступь и повадки, так что Зо стал представлять женское удовольствие в виде кошки, слона или скачущей газели. Так они развлекались весь сезон циклонов, когда с моря налетал ветер и уносил дым угольных жаровен, на которых готовили пишу. Во время дождей у Зо болели суставы, а приступы малярии случались как по часам. Однажды утром он увидел, что моча у него ярко-красная, и испугался, что умрет, если не свалит с плантации.

Перед уходом библиотекарша подарила Зо его первую книгу. Это было издание про животных, с помощью которых она объясняла яркость своих оргазмов, и юноша хранил этот маловразумительный справочник среди своих вещей. Кроме этой книжки у него имелись две пары брюк, пять рубашек и коллекция рваных трусов. На его ботинках красовалась надпись Made in America, и Зо решил, что они прослужат вечно.

Зо проснулся на залитом солнцем пляже рядом с портом. Над ним стояли двое рыбаков.

— Откуда ты взялся? — спросил младший.

Страшная малярия высосала из Зо все соки. Глаза его были мутными, а движения вялыми, типичными для больных этим недугом.

— Mon уо, — пролепетал юноша, стряхивая с волос песок. — С гор.

Рыбаки переглянулись. Это были отец и сын, работавшие артелью на одной лодке. Старшего звали Даниэль; его сын, Даниэлло, был точной копией старика: те же телосложение, цвет лица и щербатая улыбка, те же следы от лески на ладонях.

Даниэлло пригласил Зо плыть с ними на шестнадцатифутовой [13] парусной шлюпке под названием «Бедствие». У суденышка были одинаково заостренные, как у вельбота, нос и корма и длинный изогнутый киль. Единственный парус был выдвинут вперед и убран; корпус выкрашен в красный и синий цвета национального флага.

— Мой отец — настоящий патриот, — пояснил Даниэлло. — «Бедствие» — его гордость и радость. — Единственная защита от гниения — правильно нанесенная хорошая краска, — сообщил Даниэль.

Рыбаки столкнули «Бедствие» в волны прибоя, и Зо забрался на борт. Даниэль занял свое место у румпеля [14], а Даниэлло вставил весла в уключины и принялся за тяжелую работу — разбивать буруны. Наконец шлюпка развернулась и заскользила по спокойной глади моря. За спинами у них садилось солнце, из тумана отчетливо выступала длинная береговая линия.