Мастер и Жаворонок (ЛП) - Уивер Бринн

— Не проси его, — говорю я, натягивая длинные кожаные рабочие перчатки и опуская руки в ящик. Прижав ладони к вискам Патрика, я удерживаю его голову под струей. — Мне он так и не ответил.

Патрик сопротивляется, трясется и задерживает дыхание, пока не выбивается из сил. Воздух стремительно выходит из его легких. При следующем вдохе его рот наполняется смолой.

Я знаю, что он не слышит меня, когда я перечисляю имена всех девочек, которым он причинил вред. Но все равно произношу их вслух. Называю имена всех детей, которые теперь боятся жить в этом мире. И когда его тело замирает, я убираю руки с красивых золотых линий и наблюдаю, как тело исчезает под мерцающей поверхностью.

Бросив последний довольный взгляд на золотой блок, я включаю кондиционеры и вентиляторы, чтобы смола затвердела, потом забираю свои цветы и ухожу.

Моя собака встает со своего любимого места на полу мастерской и следует за мной по пятам, когда я иду по коридору, направляясь на главный этаж того, что когда-то было текстильной фабрикой. Прохожу мимо старого лифта, который все еще работает, но раздражает меня, и вместо этого направляюсь к металлической лестнице у дальней стены, перепрыгивая через две ступеньки, пока не добираюсь до своих апартаментов, с кирпичной кладкой, высокими окнами и эклектичным декором — фотографиями, скульптурами, гобеленами и плакатами — вещи, которые я собрала, пока выступала в разъездах. Здесь даже есть несколько сувениров моего блестящего правосудия, и хотя они в основном скрыты от посторонних глаз, их присутствие создает домашнюю атмосферу.

Я думала, что мой проект внизу поможет мне справиться с грядущим. Да, помогло, но эффект оказался слишком быстрым. С каждой секундой нервы вновь одолевают, словно заразительная мелодия, которая захватывает мои мысли нота за нотой. Я прибавляю громкость музыки в надежде, что она заглушит тревогу. Танцую, накручивая волосы на бигуди, потом делаю хвост, и пою, нанося макияж. Даже беру в руки гитару и подыгрываю нескольким песням, а потом надеваю атласный брючный костюм цвета слоновой кости и кружевной корсет без бретелек. Когда заканчиваю, верчусь из стороны в сторону перед зеркалом во всю стену в своей спальне. Наверное, никого не удивит, если я скажу, что всегда мечтала о пышной белой свадьбе. О платье принцессы и развевающейся фате. Чтобы было пятьсот гостей, фейерверки, и все как в сказке.

Но это не моя реальность, и я не расстраиваюсь. Нервничаю? Конечно. Но чувствую себя слегка нахальной. Из-за того, что не оправдываю ожиданий.

К тому времени, когда Слоан пишет, что приехала, я готова, как никогда.

И в тот момент, когда я сажусь в ее машину, понимаю, что поступаю правильно.

— Что, черт возьми, происходит? — спрашивает Слоан, на ее лице отражается беспокойство, зеленоватые оттенки в карих глазах становятся более яркими на фоне красноты, наверное, из-за слез, которые она проливала, пока ехала. — Я думала, ты ненавидишь Лаклана. Ты реально хочешь выйти за него замуж?

— Почему у тебя сложилось впечатление, будто я его ненавижу?

— Ты всегда говоришь: «Лаклан — придурок, я его ненавижу», — возможно, это одна из причин.

Я издаю неуверенный смешок, стараясь не трясти букет, зажатый в моей железной хватке.

— Ну, конечно, он иногда ведет себя как придурок, но ненависть… уж громко сказано.

Слоан поворачивается ко мне.

— Скажи мне, что, черт возьми, происходит, Ларк. Ты моя лучшая подруга. Да, ты самый импульсивный человек из всех, кого я знаю, но это? Внезапная свадьба с Лакланом Кейном, хотя вы разговаривали друг с другом, наверное, раз пять? И все эти разы были… скудными? Должна же быть причина для такого внезапного поворота на сто восемьдесят градусов, — она качает головой, и на ее ресницах появляются новые слезы. Ее голос звучит едва ли громче писка, когда она говорит: — Это не математика.

Я хватаю Слоан за руку, лежащую на центральной консоли, и смотрю ей в глаза. Требуется больше усилий, чем следовало бы, чтобы оставаться стойкой, не поддаться искушению послать к черту этот безумный план, и убежать черт знает куда.

— Клянусь тебе, милая, все будет хорошо.

— Но…

— Я люблю тебя, — шепчу я, кладя руку на щеку Слоан. На ее лице нет и тени облегчения, когда я дарю ей ободряющую улыбку, которая никак не сочетается с тисками, сжимающими мое сердце. — На этот раз тебе не нужно присматривать за мной, Слоан. Просто доверься мне, без лишних вопросов. Я справлюсь.

Проходит немного времени, но Слоан, наконец, вытирает слезы.

— Хорошо, — говорит она. — Но если он причинит тебе боль, клянусь богом, я вырву его долбанные глаза.

— Звучит заманчиво.

— Медленно. Ржавой ложкой. Буду выдалбливать, как бешенная. Сделаю неровные края. Как любитель. Будет очень некачественная работа.

— Ладно. Но оставь мне один глаз.

— Я серьезно, Ларк.

— Да, я тоже. Будет славно, если ты научишь меня своим трюкам, — говорю я с ухмылкой.

Бросив последний пристальный взгляд на меня, она заводит машину, и мы трогаемся с места, направляясь в центр Бостона.

В этот знаменательный день я подключаю свой плейлист к магнитоле, пока мы едем в здание суда. «Chapel of Love» группы Dixie Cups. «Marry You» Бруно Марса. Я надеюсь, что веселая атмосфера поднимет мне настроение. «Single Ladies» от Бейонсе, потому что… как без этой песни? Я пою и улыбаюсь, когда Слоан смотрит в мою сторону.

— А как же твоя мама и Дэмиан? — спрашивает она, убавляя звук, пока мы пробираемся к Бостонской ратуше в потоке машин.

Мое сердце сжимается.

— А что с ними?

— Они не расстроятся?

— Может быть, — отвечаю я, теребя подол белого атласного жакета. Мой взгляд устремляется в окно, и я, прищурившись, смотрю на проплывающие мимо здания. — У них с Этель и так много поводов для беспокойства.

— Дела идут неважно? — спрашивает Слоан, и я качаю головой. Когда я не смотрю в ее сторону, она берет мою руку в свою. — Ларк.

— Да ничего такого, — моя натянутая улыбка мало ободряет Слоан, судя по тому, как она морщит лоб, когда смотрит в мою сторону. — Может быть, мой брак поможет им сосредоточиться на чем-то другом, а не на тете Этель.

Слоан морщится.

— Ты думаешь, твой брак с мужчиной, которого они никогда не видели, поможет им в этом?

— Конечно, — отвечаю я, пожимая плечами. — Развлечение, понимаешь? Отвлечет их от… всякой всячины.

— От какой?

— Например, от смерти Этель.

— Ну не говори так.

— А что еще сказать?

Слоан вздыхает и крепче сжимает руль, костяшки ее пальцев белеют.

— Скажи настоящую причину, стоящей за этим фиктивным браком с человеком, которого ты ненавидишь?

— Слоан, я думала, мы договорились. Закрыли тему.

— Мы ни о чем таком не договаривались. Ты лишь сказала мне не волноваться, а я теперь волнуюсь еще больше.

— Больше, чем если бы я сказала: «Слоани, я поняла, что безумно влюблена в Лаклана Кейна, и мы хотим пожениться»?

Слоан моргает. Наклоняет голову. Думает.

— Нет. Все варианты — дерьмо.

— Даже если мы по закону станем сестрами-невестками?

— Ладно, это плюс. Но единственный.

— Что ж, пусть этот факт будет для тебя словно лучиком света в пасмурный день, — я похлопываю Слоан по ноге, и она сердито смотрит на меня, выдавливая из себя первую искреннюю улыбку, как мне кажется. Мне нравится ее дразнить, особенно зная, что у меня есть иммунитет от ее возмездия. — Честно говоря, не знаю, как рассказать им всем. Я думала все пустить на самотек.

— Я в шоке. Правда.

— Может быть, просто отправлю фотографию Аве. Без контекста, только я, Лаклан и священник. Потом выключу телефон.

— Ты говорила мне однажды, что Этель — единственный человек, который любит дразнить твою сестру больше, чем ты?

— Да… — говорю я, склонив голову набок. — А что?

— Что ж, наша любимая Этель тоже будет на фотке.

Слоан кивает в сторону тротуара. Я следую за направлением ее взгляда и замечаю знакомую пожилую женщину, ее волосы завиты, платье в цветочек развевается под блестящей черной шубой, несмотря на теплый октябрьский день. В руке она сжимает трость из черного дерева.