Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Это имя в его устах прозвучало странно, будто иностранное слово, произнесенное им впервые. Лишь только оно сорвалось с губ, как Зо захотелось поймать его и затолкать обратно.

Глаза у доктора стали прозрачными и светлыми, лицо перекосилось от возбуждения.

— У тебя хватает дерзости заявляться ко мне домой и говорить о моей собственной дочери так, словно я ее не знаю!

— Я все сделал неправильно, — начал Зо. — Мне следовало сначала прийти к вам. Понимаю, я не тот, кто вам нужен. Я не богат. Зато я упорно трудился всю свою жизнь. Я честный, и на меня можно положиться.

— Эти качества ценят в осле, — рявкнул Леконт, — а не в человеке.

— Я вырос на тростниковых плантациях, где меня научили драться и работать, — продолжал Зо. — Именно этим я и собираюсь заниматься. Я рубил сахарный тростник и дрался за доллары у бензоколонки в Гранд-Ансе. Я не стану оправдываться перед вами за такую жизнь, так же как рыба не станет оправдываться, что плавает в море. Другого я не знал. Я бы и дальше так жил, не встреть я ее. — Анайя словно стояла между ними, такая же осязаемая, как аромат бугенвиллей в горшках. — После нашего знакомства все изменилось. Я понял, что не смогу вести прежнюю жизнь. Она заставила меня осознать, что я родился на свет не только для того, чтобы добывать трудом пропитание. Но и для многого другого. Для того же, что и богачи в Петьонвиле [64] и Нью-Йорке.

Доктор не ожидал от Зо такой исповеди и неприязненно воспринял его прямодушие и непосредственность.

— И для чего же?

— Чтобы иметь семью, — ответил Зо. — Чтобы моим детям жилось лучше, чем мне.

— И как же жилось тебе?

— В юности мне сказали, — Зо поднял голову, — что я самый бедный человек в западном мире.

— Лучше скажи-ка мне вот что, travayè. — Леконт был так же высок, как и Зо, и так же могуч, но плечи его под рубашкой казались бесформенными. — Как ты собираешься заботиться о моей дочери и этой твоей семье на доллар шестьдесят центов в день, которые ты зарабатываешь?

— На двести гурдов.

— В Порт-о-Пренсе за двести гурдов не купишь и галлон бензина, — заметил Леконт. — А в Бруклине — и чашки кофе! Неужели ты думал, что я не узнаю? И мне не известно, что происходит в моем собственном доме?

Вернулся посланный с поручением Клод, неся пластиковый пакет, который можно купить на рынке за гроши. Зо, даже не заглядывая туда, догадался, что внутри, но все равно взял пакет и посмотрел. Там лежали поношенные, грязные шлепанцы — последние обломки его гордости. Откуда-то издалека до него донесся голос доктора:

— Я оставлю тебя, потому что ты усердный работник и Поль говорит, что ты один из лучших. Но еще хотя бы проступок, даже самый незначительный, — и тебя вышвырнут вон, — Леконт скрестил руки на груди и воззрился на Зо с высоты своей благополучной жизни. — Без сомнения, эти руки отлично годятся для того, чтобы строить дома и бить людей, но мою дочь они не прокормят. Они не дадут ей той жизни, которую она знает и которой заслуживает. С водопроводом. И электричеством. Мой тебе совет: найди девушку, которая привычна к нищете, — сказал доктор, закрывая за собой дверь, — и обеспечь ее этой нищетой до отвала.

Книга вторая

1

Зо появился на пристани после полуночи. Шлюпка с Гранд-Кайемита прибыла поздно, чтобы не платить портовый сбор, и началась выгрузка недельного запаса соленой рыбы. Зо сидел под единственным работающим фонарем на причале и ждал Медсена Фея, который явился чуть позже с ручной тележкой под дребезжание стеклянных бутылок.

— Сорок четыре литра рома, — объявил Фей по прибытии.

Зо презрительно сплюнул в воду и сообщил:

— Я ходил поговорить с ее отцом.

— Зачем? Просить ее руки?

— Требовать с него деньги за выполненную работу.

— Бедный мальчик! — Медсен Фей всплеснул руками и покачал головой. — Пускай ты честен, но отнюдь не дипломатичен.

Бутылки с ромом были завернуты в газеты и уложены в старые ящики из-под фруктов.

— Пришлось заколотить ящики гвоздями, — объяснил Медсен Фей. — Иначе экипаж вылакает половину товара при транспортировке. — Он приоткрыл ящик и достал одну бутылку. — Чем дольше штиль, тем ниже мои доходы.

Зо сделал большой глоток прозрачного рома, чтобы успокоить нервы. Затем подошел к краю причала, достал из сумки поношенные шлепанцы и зашвырнул в воду. Над ночным сентябрьским морем поднимался туман, и Зо услышал жутковатое тарахтение подвесного двигателя задолго до того, как увидел шлюпку.

— Это «Акула II», — сказал Фей. — Я узнаю ее мотор где угодно.

Зо всмотрелся в туман.

— А что случилось с «Акулой I»? — полюбопытствовал он.

— Это больная тема, советую тебе не касаться ее, — предупредил Фей. — Бостон моряк что надо. Получше многих. — Он достал из-за брючного ремня маленький фонарик и стал включать и выключать его. — Но однажды ему не повезло, и при упоминании об этом он звереет.

Наконец лодка вынырнула из тумана. Это была обыкновенная плоскодонка для перевозки товаров, типа вест-индских банановозов, с клиновидным дном и тонкими планширами [65]. Два подвесных мотора были вытащены из воды, паруса выдвинуты впереди развернуты. Мачта сделана из цельного ствола. Один из матросов бросил на берег швартовый канат, и Зо, пытаясь произвести впечатление, подтянул судно к сваям.

Вблизи, при свете фонаря, ему показалось, что шлюпка уже слишком стара, чтобы быть на плаву. Краска облупилась, гакаборт [66] сломался прямо посередине. Один из матросов конопатил палубу, вставляя между планками затычки из красной замазки. Такелаж был кустарной работы, с краспиц [67] свисали гнилые веревки. Но хуже всего была рубка.

— Точно с затонувшего корабля, — заметил Зо.

Рубка была облеплена ракушками и не имела ни ходовых огней, ни радиоантенн.

— Так и есть, — ответил Фей. — Бостон снял ее с буксира, затонувшего у Ле-Ке. А вот и он сам.

Капитан вышел из спасенной им рубки. Бостон с его загорелым лицом и седоватой, точно просоленной бородой выглядел как типичный моряк с гаитянского побережья. Он был босиком, в шортах и ветровке, распахнутой на круглом животе. Подойдя к причальному ограждению, он выкрикнул несколько команд, попутно торгуясь с Медсеном Феем.

— Может, у тебя и лучший клерен на всем юго-западе, — признал Бостон, — но ты ни черта не смыслишь в опасностях морской перевозки.

Один из матросов Бостона прыгнул на причал, чтобы погрузить товар на борт, и Медсен Фей вытолкнул Зо вперед, представив его как величайшего антильского любовника.

Бостон посмотрел на молодого человека, точно на судовой груз, и спросил:

— Работать умеет?

— Только это и умеет, — ответил Фей, хлопнув Зо по плечу. — Больше ничего не может.

— Хорошо, — сказал Бостон, — потому что на борт «Акулы II» пассажиров не берут. Мы, как каперы, не ходим ни под чьим флагом, только под флагом коммерции.

— Под флагом прибыли, — присовокупил матрос со шлюпки.

— Вопросы есть? — спросил Бостон.

— Только один, — сказал Зо, наклоняясь над водой. — Что случилось с «Акулой I»?

Причал погрузился в тишину. Перестали суетиться на палубе матросы, человек, конопативший разбухшие от воды планки, поднял взгляд от пакли. Бостон снял ногу с планшира и выпрямился. Сдернул с головы шляпу, вытер лоб и вдруг разразился низким утробным смехом, от которого содрогнулась вся шлюпка.

— Это верный вопрос! — Бостон похлопал себя по брюху. — Единственное, что стоит знать о твоем новом капитане, — судьба его предыдущего судна! — он протянул руку и обменялся с Зо рукопожатием над водой. — Позволь приветствовать тебя на борту «Акулы II». Обслуживание третьего класса до Корая, Пестеля, Мирагоана и Потопренса. — От капитана несло рыбой и бензином. Рука у него была жесткая, потому что он всю жизнь дергал за леску. — Ты отправишься первым классом, как опытный моряк, — сказал он Зо, все еще держа его за руку. — А значит, будешь делать то, что я велю. Ты ведь уже ходил на лодке, правильно?