Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

При свете дня Зо увидел, что матросы выглядят безбилетниками на собственном судне. Они ходили босые, в трусах-боксерах и ветровках. Но сами они были добродушными, со здоровым цветом лица и крепкими белыми, словно жемчуг, зубами. Капитан носил жидкую, бесформенную, как кустарник на косогоре, бороду, торчавшую во все стороны.

Бостон привел их в бухту в защищенном от ветров Барадерском заливе, где Соломон разделся догола и нырнул в бирюзовую воду. Зо тоже скинул одежду и прыгнул вслед за ним. Вода была такая прозрачная, что он видел темные тени их членов, покачивающиеся на песчаном дне. Под шлюпкой паслась стайка желтых спинорогов. Молодой человек подплыл к заросшему манграми берегу и побрел по мелководью. Вдали от других деревьев, на небольшом выступе над морем, он заметил авиценнию, сверкавшую только что распустившимися цветами, чистыми, как снег. Зо сорвал четыре цветка, похожих на колокольчики, решив, что когда-нибудь он опять увидит Анайю и подарит их ей.

Они вошли в отделяющий остров Гонав от полуострова южный пролив при сильном волнении. Прибрежные воды бороздили маленькие рыбацкие лодчонки, у горизонта неуклюже разворачивался красный танкер. Вечером «Акула» бросила якорь в мангровой топи, на спокойной воде. Якорем Бостону служили четыре связанных проволокой автомобильных аккумулятора с прикрепленной к ним цепью. Соломону было не под силу справиться с этой штукой в одиночку, поэтому Зо поднял ее с палубы и перебросил через планшир, словно спортсмен, толкающий ядро. Они дождались, пока закончится цепь, и долго дрейфовали в тишине, с заглушенными двигателями.

— Там, внизу, один песок, — сонно пояснил Бостон. — Якорю нужно какое-то время, чтобы зацепиться.

Пока команда готовилась ко сну, в эстуарии [73] воцарилась ленивая атмосфера. Носовую палубу пересекла горделивая голубая выпь, похожая на печального патриарха мангрового побережья. Бостон, Соломон и Зо забрались в гамаки, а Колибри неохотно встал на первую вахту, беспрестанно жалуясь, что Бостон — единственный антильский капитан, который настаивает на вахтах.

— Ты ведь не адмирал гаитянского флота, — проворчал он.

Ночи на море короткие, и вскоре команда снова бодрствовала под парусами в бесконечный синий предрассветный час. «Акула» зашла в леоганский порт, чтобы взять груз баночного меда, несколько ящиков поздних манго и дюжину мешков с углем. Купили шесть кружек пива, чтобы выпить сообща; первую ледяную кружку опорожнили на воде, каждый чувствовал себя на волнах капитаном, свободным от проклятий и изнуряющей нищеты этого острова.

Зо на носу корабля страдал от любовной тоски. Он говорил только о девушке и о том, что никогда не повторит прежнюю ошибку. В прошлый раз его рабочая одежда и жалобы на лихорадку произвели неблагоприятное впечатление. Теперь он представлял себя героем-любовником былых времен, который носит новую рубашку, часы на запястье и душится одеколоном.

В полуденный зной поравнялись с Карфуром [74], и вдали, под бесцветным небом, замаячил пестрый хаос столичной застройки. Розовые многоэтажные дома, желтые рестораны и белые церкви Порт-о-Пренса плавились в невыносимой жаре. У побережья полыхали мусорные свалки, и холмы были окутаны дымом. Зо вытащил из кармана письмо Анайи и в сотый раз перечитал его, пытаясь выхватить из сумбурной панорамы города силуэт школы медсестер.

Он мысленно рисовал себе их совместное будущее в городе. Дом с деревянной дверью и крышей, защищающей от дождя, огородик с кукурузой и голубиным горохом. Водопровод им не понадобится, потому что Зо будет носить чистую воду ведрами из ручья. Ему представились чадящая в сумерках керосиновая лампа и тело возлюбленной в неверном свете. Они обойдутся без газа и электричества и смогут жить, довольствуясь малым. Зо уже видел, как зимними воскресеньями они с Анайей допоздна дремлют в объятьях друг друга, словно обитают в раю, а не в нищете.

Раньше во всех фантазиях Зо оставался бедным. Даже в самых смелых мечтах он не тешил себя надеждой разбогатеть. Но теперь в его воображении вставал свежевыкрашенный дом с галереей, смотрящей на море.

— Я знаю, как устроен Потопренс, — сообщил Зо матросам. — Бедняки обитают в ядовитых болотах внизу, там, где раньше жили крокодилы. А богатых, — он улыбнулся и возвел глаза к небу, — овевает свежий океанский бриз. Чем выше живешь — тем ты богаче.

— Отсюда я делаю вывод, что ты будешь жить на болотах, — заметил Колибри.

— Я собираюсь жить наверху, — Зо указал на горы, — в маленьком домике на холмах.

— Это же заброшенный сахарный завод, — рассмеялся Колибри. — Будешь ходить, уделанный чайками.

— Ничего-то вы не знаете, — вмешался Бостон. — Ты показываешь на Мон-Нуа.

Так Зо впервые увидел Черную гору, но дальше он уже не слушал своих собеседников. Обведя взглядом побережье и ломаный силуэт города, влюбленный попытался отыскать здание, где могла находиться Анайя, среди остальных.

— Вот куда она ходит учиться, — воскликнул он.

Это было высокое бетонное сооружение, насчитывавшее три этажа.

— В тюрьму? — прыснул Колибри. — Какое же преступление совершила эта несчастная — спуталась с тобой?

Бостон прервал учет товаров и устремил взгляд на бедного рабочего на носу шлюпки. Одной рукой Зо ухватился за переднюю мачту, чтобы сохранить равновесие, в другой держал письмо девушки, поминутно сверяясь с ним, словно штурман с картой глубин у опасных и неведомых берегов.

— Когда ты в последний раз наведывался в Порт-о-Пренс? — поинтересовался Бостон. — Ах да, ты же тут никогда не бывал. Что ж, zanmi m [75], тебе понадобится три часа, чтобы добраться оттуда, — он указал на центр города, — до твоего маленького замка на Черной горе.

Зо взирал на этот город так же, как взирали на Новый Свет первые конкистадоры. Разграбить его, сжечь, истребить до последнего человека — все это сущие пустяки в погоне за сокровищем и мечтой.

К западу от столицы находились гавани Кафу и Марьяни, а также государственный грузовой порт. Но Бостон миновал их, чтобы, как обычно, разгрузиться в Ваф-Жереми, нелегальной шлюпочной гавани у Сите-Солей [76], по сути — скопище гниющих остовов кораблей на клочке земли между воздушным и морским портами. Зато тарифы здесь были приемлемые, а грузчики — дешевые.

Колибри и Соломон попрощались с Зо на палубе, но Бостон сошел вслед за ним на берег.

— Что у тебя в карманах? — спросил капитан.

Зо извлек из рабочих штанов жалкий комок купюр.

— Судя по всему сказанному тобой, девушка, которую ты ищешь, привыкла к определенному комфорту.

Бостон порылся в карманах рваных шортов, вытащил пачку банкнот и отсчитал две тысячи гурдов.

На борту «Акулы» Колибри покачал головой.

— Нет смысла финансировать этого дурня, капитан, — крикнул он. — Даже Медсен Фей признал его безнадежным.

— Нет, Колибри. Фей признал его безнадежным романтиком, а это совсем другое дело. — Бостон снова обратился к Зо. — Ты не боишься труда, и это самое главное. Ступай, найди себе работу, подкрепись немного. И не влюбляйся так сильно, чтобы не замечать, что пошел дождь.

Молодой человек покинул пристань и зашагал по оживленным столичным улицам. День выдался жаркий и солнечный, и Зо мечтал о морской прохладе. На бульваре Гарри Трумена был затор, и ему пришлось пробираться между бамперами вставших таптапов [77] и грузовиков. Зо миновал низинный рыночный квартал и стал подниматься по разбитым дорогам на холмы. Бостон оказался прав: до того места на холмах, в районе Черной горы, которое Зо присмотрел себе для жилища, было далеко.

Парень проделал весь этот путь пешком, не имея при себе ничего, кроме мешка с одеждой, мыльницы и штыковой лопаты, которую Босс Поль выдал ему из строительных запасов. К внешнему боку сумки были привязаны гладилка и каска. На каждом перекрестке Зо осведомлялся, как добраться до Мон-Нуа, и ему все время указывали вверх, на холмы. Он дошел до улицы Кенскофф и остановился в вечернем тумане под карибской сосной. Когда он спросил у какой-то женщины, не Мон-Нуа ли это, та наконец кивком указала вниз.