Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

— Ты забрался слишком высоко, — сказала она.

2

Судья Дезмонд Тессьер жил чуть дальше Петьонвиля, в зеленом пригороде Жювана. Он был ботаником-любителем, специалистом по тропическим растениям, и прославился своим замечательным садом. Кроме всем знакомых раскидистых манго и хлебных деревьев Тессьер культивировал персики из Джорджии, три сорта авокадо и кешью. Он привез декоративные кусты из Бразилии и Венесуэлы, а также редкую карибскую сосну, пересаженную с холмов Кенскоффа [78].

Длинная, мощенная кирпичом подъездная аллея, попетляв в тропических зарослях, выводила к особняку, который в семье любили называть Ке-Жарден — «Садовый дом». Он представлял собой квадратную в плане виллу с плоской бетонной крышей и широким парадным крыльцом; позади находился обрывистый склон, откуда открывался вид на весь Гро-Морн [79].

Судья Тессьер знал про Зо и Анайю еще до того, как Зо приехал в столицу: доктор Леконт предусмотрительно позвонил и сообщил, что посылает к нему свою дочь не столько затем, чтобы она закончила учебу в столичном университете, сколько для того, чтобы избавить ее от некой скверны, пустившей корни на побережье.

— От малярии? — спросил судья.

— Нет, — ответил Леконт.

— От тифа?

— Нет.

— Ты как будто имел в виду какую-то заразу.

— Кое-что похуже, — со значением проговорил Леконт. — Есть тут один рабочий… Представь, что твоя дочь… — он не находил нужных слов. — Я застал их в своем собственном доме. Но тогда я не мог просто обличить ее. Нет. Я собрал улики. Нынешним девицам палец в рот не клади, Дезмонд. К ним надо приходить, хорошо подготовившись. Прежде доказать виновность и уж потом предъявлять обвинения.

— И что за доказательства ты собрал?

— Железобетонные, — ответил Леконт. — Мой человек, Клод, видел их на пляже под одним полотенцем. Тот тип якобы давал ей уроки плавания.

— Что же ты сделал?

— Предложил найти другого инструктора.

Тессьер засмеялся.

— Я попросил Анайю больше не встречаться с ним и решил, что на этом все кончилось. А потом нашел его шлепанцы.

— Шлепанцы?

— Они усердно шифровались, но этот bourik забыл у нас дома свои шлепанцы. Я его тогда застукал, уж поверь. И ее тоже.

— Как Анайя это восприняла?

— В том-то и дело! Эта девица блудила напропалую, а на уступки пришлось идти мне.

— На какие уступки?

— Она практически заставила меня повысить ему жалованье.

— За уроки плавания?

Леконт вздохнул.

— Этот субъект работал у меня, Дезмонд. В Департаменте здравоохранения. На строительстве нашей новой клиники.

— А что он за человек? — спросил Тессьер.

— Как строитель — выше всяких похвал. Усердный работник, на ручищах мускулы как тыквы. Но как жених моей дочери?.. — Леконт вынужден был замолчать, подбирая слова. — Бывают бабники, бунтари, бандиты. Такие типы могут угрожать твоему спокойствию, Дезмонд. Но человек, которому нечего терять?

Доктор шумно выдохнул сквозь зубы и умолк. Потом поведал Тессьеру, как он устроил, чтобы Анайя закончила учебу в Порт-о-Пренсе:

— Пара телефонных звонков декану, рекомендательное письмо от Дади Мальбранша. Ее оценки говорят сами за себя. Я попросил их выслать мне ее расписание и по получении сразу же перешлю его тебе.

Вскоре после этого разговора, который Леконт закончил предостережением, что его дочь способна на неслыханную изворотливость, Анайя со всеми своими пожитками прибыла в дом судьи.

Она приехала вечером. Стоял август, на лужайке гнили перезрелые манго. Судья с женой Мари-Мишлен, дочерью Надин и кухаркой Атамиз вышли на веранду, когда к дому подъехал «лендровер» Леконта. Они услышали, что Анайя и водитель о чем-то спорят. Минуту спустя из-за машины вышел шофер с чемоданами.

— Демуазель сначала желает увидеть мисс Надин, — сказал он, занося чемоданы в дом.

Надин подошла к машине, открыла заднюю дверцу и села внутрь. Будучи на два года младше Анайи, она была очарована безрассудством во имя любви, которое, по ее мнению, проявила кузина. Надин вынесла решение прежде, чем Анайя закончила рассказ о Зо и Андре:

— Забудь обоих. Один голодранец, другой зануда.

— Бедность — не самое плохое в мужчине, — возразила Анайя.

— Да что может быть хуже?

Анайя положила руку на колено сестры.

— Лицемерие. Когда он говорит не то, что думает, — она достала из сумки письмо Зо и показала его Надин. — Я вылечила его от лихорадки хлорохином.

Надин прочитала письмо и спросила Анайю про секс. Анайя откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза рукой и закусила губу. Зо свирепый и покорный одно-временно, сказала она. Заниматься с ним любовью — все равно что приручать льва. Убрав руку и заглянув кузине в глаза, Анайя поведала Надин то, что поняла только за одиннадцать часов езды от Жереми до Порт-о-Пренса:

— Я влюблена в него.

Она впервые произнесла это вслух. Единственным человеком, которого Анайя когда-то любила с такой же нерассуждающей страстностью, была ее мать. Смерть Розалин лишь закалила девушку, сделав ее невосприимчивой к поверхностным чувствам, и с тех пор она казалась недосягаемой. Отец Анайи годами безуспешно пытался завоевать неприступную крепость, которую осаждал десять лет, добиваясь дочерней привязанности. Но именно Зо суждено было забраться на эти стены и проложить себе путь через окно. Своей горячностью и искренностью он внушил Анайе то самое чувство, которое она изо всех сил пыталась сдержать с помощью разума и расчетливости. Впервые в жизни девушка узнала, что такое тоска. Она томилась по далекой стране, которой она принадлежала, и страной этой были объятия Зо, а новая жизнь в Порт-о-Пренсе весьма походила на ожидание.

С тех пор как Леконт впервые позвонил, чтобы сообщить, что Анайя приедет погостить в Жювана, Дезмонд Тессьер готовился заключить племянницу в объятия. Единственная дочь его младшей сестры Анайя всегда занимала особое место в сердце судьи. Но когда она вышла из машины с беззаботным и одновременно воинственным видом, точно таким же, как у Розалин в этом возрасте, Тессьеру тотчас расхотелось ее обнимать. Он сунул руки в карманы и пошел навстречу дочери и племяннице по посыпанной гравием аллее.

— Над чем смеялись, девочки? — спросил он.

Надин повернулась к кузине.

— Я тебе не говорила? Это самый назойливый человек в Порт-о-Пренсе. Все-то ему надо знать.

— Дурная судейская привычка, — усмехнулся Тессьер, но его уже не слушали.

Анайя поднялась на веранду и обняла тетушку. Миниатюрная Мари-Мишлен в свои пятьдесят пять выглядела весьма моложаво: лицо в форме сердечка, с заостренным подбородком, казалось совсем девичьим. Мари была такая низенькая, что ей пришлось встать на цыпочки, чтобы племянница ее расслышала.

— Надеюсь, ты останешься у нас на какое-то время, — сказала она.

Приезд Анайи походил на праздник. Атамиз приготовила ее любимую уличную еду — пирожки с соленой рыбой, подаваемые с лаймовым соусом, и девушка расцеловала кухарку в обе щеки. Тессьер предложил выпить, и Анайя заказала ром со льдом.

Надин попросила ром с лаймом и содовой.

— Какой еще ром с содовой? — воскликнула Мари-Мишлен. — Анайя получит все, что пожелает. А ты будешь пить грейпфрутовый сок.

Анайя расположилась на кожаном диване кремового цвета, скрестила ноги, приняв безукоризненную позу, и стала потягивать ром из прозрачного стакана. Тессьер, потрясенный тем, как сильно она похожа на мать, сообщил об этом племяннице. Анайя поинтересовалась, была ли ее мама из тех дочерей, которые беспрестанно разочаровывают отцов, и Мари-Мишлен ответила утвердительно.

— Невозможно было не разочаровать Мелетюса Тессьера. Это был сущий тиран. Расскажи ей, что произошло, когда Розалин решила стать медсестрой, — обратилась она к мужу.