Я сжимаю зубы. Вот оно. Вот её истинное лицо.
Лицемерка. Лгунья.
Так жалостливо рассказывала о болезни сына, так отчаянно взывала к состраданию… А теперь ведёт себя так, будто весь мир вращается только вокруг неё.
Злость вскипает внутри, накрывает меня с головой.
— Успокойтесь, — бросаю холодно, словно обжигаю льдом. — Вам не стоит так кричать. Пашу можете напугать.
— С ним всё в порядке! — Ольга уже на грани истерики, её голос звенит, срывается. — Ты не понимаешь! Мне нужен Гордей, а не ты!
Её крик отдается в стенах, звонкий, яростный.
Что-то внутри меня взрывается. Я больше не выдерживаю.
Вспышка гнева застилает сознание, моя рука взлетает прежде, чем разум успевает её остановить.
Глухой звук пощёчины разрезает воздух. Наступает оглушительная тишина. Ольга хватает за покрасневшую кожу щеки, отшатываясь к стене, наконец закрыв свой рот.
И вдруг я слышу тихий, рваный всхлип.
Звук режет воздух, словно острое лезвие, застывает в напряжённой тишине.
Я резко оборачиваюсь и замираю.
Паша стоит в дверном проёме, бледный, словно призрак. Его глаза широко распахнуты, взгляд мечется между мной и Ольгой. Губы дрожат. Дыхание сбивчивое, хриплое.
— Паша… — Ольга делает шаг к нему, но в этот момент он резко хватается за грудь.
Его пальцы сжимают ткань футболки, ногти вцепляются в неё, будто могут остановить боль. Тело сотрясается от судорожного вдоха, плечи резко вздрагивают, и вдруг он оседает вниз, словно марионетка, у которой оборвали нити.
— Паша! — Ольга кричит так, что голос пронзает меня до костей. Она бросается к сыну, её руки дрожат, лицо искажено ужасом.
Чёрт. Чёрт. Чёрт.
Мир вокруг меня на секунду будто размывается. В ушах грохочет кровь. В груди всё сжимается в ледяной комок.
Это настоящий приступ.
Ольга судорожно гладит Пашу по щекам, шепчет что-то — слова бессмысленные, наполненные отчаянием. В её глазах страх, паника, мольба.
Я судорожно хватаю телефон, пальцы не слушаются, сердце бешено колотится, но я заставляю себя сосредоточиться, прокручиваю в голове нужный номер.
Только бы успеть. Только бы не было поздно.
Я вдавливаю кнопку вызова и почти кричу в трубку:
— Срочно! Ребенку плохо!
И называю адрес.
Глава 43. Марта
Жду, пока у Гордея закончатся процедуры, удалось приехать чуть раньше, чем рассчитывала. На удивление на дорогах сегодня спокойнее, неужто все отправились за город, как только выглянуло первое солнце.
Пока сижу, захожу на сайт ВУЗа, хоть у меня и вынужденный отпуск, я там все равно появляюсь, но лекции пока не веду. Да и, если честно, это помогает избегать мыслей о той правде, которую раскрыл мне Зарудный.
Как к ней относится… Казалось бы, спасибо, что признался, но сейчас ставим тебя на ноги и адьос. А с другой стороны, тогда был период, и нет я не могу назвать его плохим, сложным — да, и мы оба не смогли решить проблему. Не смогли объяснить друг другу чего хотим, чем недовольны, из каких вообще побуждений действуем и реагируем.
Брак — это ведь ежедневная работа, это сложный и кропотливый процесс двух людей, которые стремятся сделать жизнь друг друга лучше. Нельзя просто взять и перестать это делать. А мы в какой-то момент видимо, очень давно как будто опустили руки, спустили все на самотек и перестали видеть друг друга. Перестали чувствовать потребность в том, чтобы говорить, чтобы понимать, чтобы даже если не согласны быть рядом. Тогда каждый хотел, чтобы было так, как он сказал… И это стало фатальной ошибкой.
Гордей позволил себе то, что не прощается. И нет никогда одного виноватого, однако, даже если в браке есть проблемы, и оба супруга доводят до этих проблем, бросаться в постель к другой женщине… Это исключительно выбор и решение мужчины.
Откидываюсь головой к стене и прикрываю глаза. Он удивил тем, что избавил меня от всего, что было бы связано с разводом. Однако, когда я увидела, что все… Что-то внутри будто завяло. Как цветок, который должен бы цвести еще очень долго.
Фамилия у меня осталась его, предполагаю, что это своего рода условие Гордея. Но если признаться, я уже и не представляю себя другой Мартой. Мы ведь вместе становились и росли, оказавшись в той точке, в которой мы сейчас. И да, хотелось бы, чтобы мы миновали эту беду со здоровьем, но я убеждена, что Зарудный еще покажет этому миру, как он может.
Из мыслей о нашей жизни вырывает меня звонок телефона. Вижу номер Евы, и тут же хмурюсь. Я знаю, что она вызвалась помочь мальчику, она рассказала, как только договорилась с отцом.
Не сказать, что я рада этому. Впрочем, я не могу запретить ей этого, потому что как раз таки тут диктует ей ее сердце.
— Милая, у тебя все в порядке? — настороженно интересуюсь.
— Привет, нет, — приглушенно отвечает она в трубку: — Мы сейчас в больнице, у ребенка был приступ эпилепсии.
Хватаюсь за грудь, потому что никому никогда не пожелала бы подобного. Даже если мне не нравится его мать, мальчик тут совершенно не при чем.
— Он сейчас в порядке? — спрашиваю, не скрывая волнения.
— В палате… Но, — Ева явно куда-то движется: — Она сама виновата! — со злостью говорит дочь: — Нечего было врать и говорить, что с Пашей что-то случилось. Хотела, чтобы папа вышел на связь…
Усмехаюсь, качая головой. То, что она пойдет во все тяжкие было ясно с самого начала.
— Это ж надо, таким ведь не шутят, — вздыхаю я.
— Теперь сидит ревет в три ручья, но вот знаешь, мам, это карма, даже вот не жалко, — улыбаюсь на слова дочери, которая даже если будет ненавидеть нас, будет все равно стоять горой.
— Я люблю тебя, Ева, — говорю просто так, потому что идет из глубины души, и потому что редко показывала ей свою любовь.
Но, как бы то ни было, ситуация с ее отцом отчетливо показала то, что мы вопреки всему семья. Что бы ни было, как бы ни было, мы родители наших детей.
— Мам, ты чего? — улыбается она тоже.
— Просто так, давно не говорила тебе этого, — признаюсь я.
— И я тебя, мам, — тихо добавляет она: — Я пока побуду тут, доктор отца уже смотрит Пашу…
— Ладно, — киваю и отчего-то даже не переживаю.
Безусловно, когда ребенок далеко, ты невольно все равно беспокоишься, но в отношении Ольги, я уверена, что наша дочь ответит еще похлеще.
— Только я не знаю стоит ли говорить папе…
— Утаивать от него подобное нечестно, пусть и волноваться ему нельзя… — задумчиво озвучиваю, и вижу как Гордея катят на коляске: — Потом созвонимся, ладно, дочь?
Отключаюсь, глядя на своего бывшего мужа, и если честно нахожусь на перепутье. Для его же блага я должна смолчать, как и для своего спокойствия. По совести и справедливости я должна рассказать и сама вручить телефонную трубку, чтобы он поговорил и узнал все подробности.
Правда, даже если он сорвется в Питер к своему сыну после этих новостей, кто я теперь такая, чтобы ему мешать.
Глава 44. Гордей
Я сразу считываю эмоции Марты, она нервно теребит свои брюки в районе бедер, отводит глаза в сторону, лепечет что-то доктору про то, когда по расписанию следующие процедуры.
Встаю с кресла, которое так ненавистно и будто кричит о моей немощности, поэтому стараюсь как можно больше вставать на ноги и ходить. Никто не говорил, что период адаптации будет легким, но я знаю, что обязательно справлюсь.
Просто потому что я нужен своим детям. И хотелось бы быть нужным ей, хоть и теперь эта женщина официально не моя.
— У тебя все хорошо? — как только она заканчивает беседу с доктором, я задаю ей вопрос. Марта тут же отвечает дежурной улыбкой и откровенно врет мне в глаза, потому что нет, у нее точно не все хорошо.
Опираюсь одной рукой на подлокотник кресла, а второй рукой держусь за трость. Марта пытается мне помочь, но я прошу этого не делать. Я правда хочу сам научиться справляться, потому что если вдруг… Она уйдет, как только мне станет лучше, я должен научиться жить без нее. Хотя, я вообще не представляю, что это такое.
