Я слышу в его голосе слезы. Но не оборачиваюсь. Таблетка словно не работает, потому что пульс уже долбит по вискам.
— Я… — иду быстрым шагом к двери, — Я за супом.
И вылетаю пулей из комнаты, срываясь на тихий плач с грудным рыком.
Глава 41. Гордей
Она вылетает из комнаты, резко дернув дверь так, что та ударяется о стену, и болтается, но не захлопывается.
Смотрю в проем, чувствуя, как горячая влага стекает по лицу.
Вот и все.
Из первых уст как все было. Та самая гнилая правда, которую я носил в себе. Стало ли легче? Ни хрена!
Но в этом виноват лишь я сам.
Знаю, что причинил ей мучительную боль, и ненавижу себя за это.
Но как бы мне не хотелось исправить, вымолить прощение, сделать все, чтобы она осталась рядом… Я ведь знаю, что не посмею о таком просить. Кого угодно, но не ее.
Да и права Марта, мой поступок невозможно будет стереть. Не знаю сколько времени проходит, пока я пытаюсь не утопать в апатии, которая яростно преследует меня с момента, как очнулся.
Не явственная пока, лишь только меланхолия, которую ты хронически ощущаешь. Но вспышки раздражения, это то, что сигнализирует о нестабильности моего внутреннего состояния. Когда-то, наверное, это должно было случиться.
Марта появляется в комнате спустя еще несколько минут. В ее руках поднос, на нем тот самый суп. Молчу, наблюдая за своей женой, молчит она, не глядя на меня.
Наверное, пора бы уже отдать бумагу, чего тянуть.
— Там в комоде свидетельство, — озвучиваю я: — Я Матвею поручил все сделать еще до приступа. Ты свободна, Марта. — поджимаю губы в полуулыбке: — Имущество, согласно тому, что на ком было.
Она с недоумением смотрит на меня, оставив поднос на тумбе.
— Как? — открывает ящик, и там лежит подтверждение нашего развода: — Но ведь пополам должно делиться, так ведь?
Смотрит она на меня. А я усмехаюсь, пытаясь пожать плечами.
— Я кое-что провернул, поэтому фактически все ваше. У Кирилла земля, в которую мы вкладывались несколько лет назад, Еве квартира, машина и ценные бумаги для будущих внуков. У тебя это, — указываю
Головой на пространство: — Плюс загородный дом.
— Гордей, — хмурит она брови явно недовольная и сбитая с толку: — Но как ты это все сделал?! И где ты вообще будешь жить?! — она резко замолкает и прикрывает рот ладонью: — Ты уедешь в Питер… — глухим шепотом утверждает, вызывая теперь мое недоумение.
Я даже фырчу от того, насколько глухо звучит это предположение.
— Мартышка, не неси чушь, — с любовью смотрю на нее: — Моя жизнь здесь. Там, где твое сердце, даже если я физически не смогу рядом быть.
Она шмыгает носом, и вижу как буквально заставляет себя сдерживаться.
— Ох, Зарудный, — шипит она сквозь зубы.
Принимаю эту реакцию будто мне душу погладили, всегда, когда злилась так делала. Но в этот момент мы оба слышим, что в доме кто-то появляется, а затем и понимаем кто.
— Мам? Пап? Дома? — Ева кричит на весь дом, и невольно улыбка трогает губы.
Такая тревога в ее голосе, что я и забыл как это, когда дочери на тебе не наплевать и ее волнует что-то кроме переведенных средств на счет.
— Эй?! — она заглядывает в комнату и, увидев нас, тут же прячет улыбку: — Так и знала, что вы тут.
Шутка удалась, поэтому я криво усмехаюсь, а Марта качает головой, убирая документ за спину.
— Как дела? — Ева смотрит в мою сторону, и я молчаливо киваю, давая понять, что все хорошо.
Она проходит внутрь, бросая свое «хорошо». Но чувствуется, что что-то не так. То ли хочет чего-то, то ли ее гнетет может что-то.
— Ева, все хорошо? — видимо то же чувствует и Марта.
— Да, мам… — она на секунду мнется, но затем продолжает: — Можно я с папой поговорю? — спрашивает она осторожно, что очень не похоже на нашу дочь.
Переглядываемся с ее матерью, теряясь в догадках.
— Конечно, дочка — спустя несколько секунд Марта указав головой на суп, все же двигается на выход.
Ева дожидается, пока дверь в спальню закроется, и только после этого аккуратно присаживается на край кровати.
— Что случилось, дочь? — спрашиваю, не собираясь давить, как делал это раньше.
Вообще, те часы, которые я был в отключке, они подействовали на меня. И казалось бы сознание спало, однако, нет, будто что-то в этот момент все равно менялось в мозгу. По крайней мере, теперь я словно иначе вижу всю ту жизнь, что прожил до этого дня.
— Это касается твоего сына, пап, — выдыхает Ева: — Не хотела при маме, — кривит она лицо, и в этом я вижу ее большую любовь к матери, которую она тщательно скрывала за язвительными ответами и действиями наперекор.
Хмурюсь и шумно выдыхаю.
— Откуда ты знаешь? — если это опять Ольга там продумывает свои планы, то ведь не побоюсь, кардинально решу вопрос.
— Мне позвонила эта…твоя… — Ева заминается, а потом когда не может подобрать слово, закатывает глаза: — В общем, у Пашки был приступ.
Хмуро вглядываюсь в дочку и откровенно пытаюсь переварить.
— Погоди, какой приступ? И откуда…
— Пап, тебе нервничать нельзя, — тут же серьезно продолжает она, перебивая меня: — Я сказала той женщине, что сообщу тебе, а дальше ты свяжешься с врачом.
— С каких пор ты так близка с Пашей? — и так мозги не шибко активно работают еще, но сейчас чувствую себя буквально заторможенным.
Ева пожимает плечами, и теплая улыбка опускается на ее лицо.
— Он классный, — говорит она, посылая в меня взгляд: — И особенный. Знаешь, пап, самое интересное, что мне его не жаль, напротив у него такой красивый мир, что даже хочется на минутку оказаться в нем.
Смотрю на дочь и тянусь к ее ладони, пытаясь подарить поддержку. Она в ответ пожимает мою, и я искренне улыбаюсь Еве.
— Я люблю тебя, дочка. И твой мир намного красивее, чем ты думаешь.
— Спасибо, пап, — вижу как слезы срываются с ее глаз: — И прости пожалуйста, — сглатывает она: — Я не сразу заметила…
— Так, так, иди сюда, — она подтягивается ближе, а я прижимаю ее к себе: — Хватит. Мама рассказала мне, и чтобы я больше этого не слышал, ясно? — тот самый командный тон, который Ева так ненавидит и вот я уже слышу ее смешок сквозь шмыганье носом.
— Ясно, босс, — отвечает она, но спустя паузу все же добавляет: — Пап, ты позвонишь врачу? Ехать тебе точно нельзя, но может быть я могу, если ты не против?
Глава 42. Ева
Я выхожу из такси и оглядываюсь. Холодный питерский ветер мгновенно пробирает до костей, проникая под пальто, обжигая щеки ледяными иглами. Серое, тяжелое небо давит сверху, улицы мокрые от недавнего дождя, в воздухе пахнет сыростью, бензином и чем-то едва уловимо горьким. Но у меня нет времени вглядываться в город, замечать его красоту или мрачность.
Я здесь не ради прогулок. Не ради впечатлений.
Я здесь по делу.
Шаги гулко отдаются в узком подъезде, ступеньки покрыты старой плиткой, местами скользкой. У двери замираю на мгновение, глубоко вдыхаю, прежде чем нажать на кнопку звонка. Внутри раздается шорох, затем быстрые шаги, звук открываемого замка.
Дверь рывком распахивается — и на пороге появляется Ольга.
Её лицо застывает на долю секунды, а затем кривится от неожиданности. В глазах – паника, губы белеют от напряжения.
— Где Гордей?! — срывается она, даже не поздоровавшись. Голос дрожит, в нем – страх, требовательность, отчаяние. — Почему он не звонит?!
Я смотрю на неё, едва сдерживая усмешку.
— Папа ещё слаб, — спокойно, почти лениво говорю я. — Поэтому приехала я. Позабочусь о Паше, прослежу за лечением. Как только отец поправится, он свяжется с сыном обязательно.
Ольга смотрит на меня так, словно я только что ударила её ножом. Её руки мелко дрожат, пальцы сжимаются в кулаки. В глазах вспыхивает боль и злоба.
Она делает шаг вперёд, её грудь судорожно вздымается.
— Мне не нужна его дочка! — почти кричит она, голос срывается на хрип. — Мне нужен он! Понимаешь?! Немедленно набери его и дай мне трубку!
