Вспоминаю разговор, снова погружаясь в тот вечер.
Буянов смотрел прищурившись. Лгать не будет, я знала. Не его метод.
- Да. Показал ей его и сказал — вот, шикарный кандидат для тебя.
- Ты знал, что это мой муж.
- Знал.
- И зачем?
- Может, хотел, чтобы ты свободна была?
- А серьёзно?
- Серьёзно? Я был уверен, что он её пошлёт. Зубы обломает. — Лёшка криво ухмыльнулся, - кто ж знал…
- Мне собирался признаться? — я спросила именно так, собирался ли он, Алексей Буянов, рассказать мне о том, что сломал мою семейную жизнь.
- Собирался.
- Неужели?
- Да.
- Ясно.
Я топа тоже усмехнулась.
Вот так и живём.
Но я понимала, что не Буянов виноват в том, что Оксана Славина стала Славина.
Что мой муж сделал её своей любовницей. Что собирается с ней серьёзно...Не будет мариновать в ранге любовницы, как Буянов и компания.
Виноват мой Доронин.
Он нарушил клятву.
Он предал меня.
Нашу любовь.
Интересно, плакал бы он на моей могиле?
Плакал бы, конечно.
Это же такой контент.
Жена умирает. Он страдает, рыдает, делает всё, чтобы достойно проводить, а потом, через слёзы и боль, через тернии, женится на другой.
Чёрный юмор.
Я такой люблю.
Да, я планировала умереть.
Но что-то пошло не так.
Слишком хороший доктор.
Слишком ответственный Ангел Хранитель.
Своенравный, зараза. Ой, простите, про них так, наверное, нельзя?
Я жива.
Я живу.
Дышу.
Думаю.
Думаю, что мне очень хочется на море... лежать на белоснежном песочке, чтобы водичка омывала пяточки, пальчиками перебирать, любуясь на свой маникюр.
Красный. Огненный.
В палату заходит доктор. Смотрит на капельницу, меняет пакет с препаратом.
Задаёт вопросы.
Деловой, собранный такой, профи.
Он мне нравится.
И бесит.
Зачем вы такой крутой, доктор, а?
- Анна Андреевна, давайте-ка, прекращайте.
- Что? — удивляюсь и не удивляюсь. Недовольство у меня явно на лице написано.
- Костлявой я вас пока точно не отдам. Рановато. И вообще, не портите мне статистику.
- Значит, смерть для вас статистика?
- Нет. Статистика — жизнь, а смерть — неприятность. Досадная. Так что... будем жить?
Киваю — что нам остается?
Он выходит.
Закрываю глаза.
С Буяновым я общалась вчера. Он привёз меня в клинику. Ходил к руководству —это я знаю.
Настя тоже приезжала, до Алексея. Не плакала, держалась. Не сказала никому.
Лиза писала, звонила. Не в курсе, но волнуется.
- Мам, когда ты вернёшься?
Я не сказала — никогда. Просто... отморозилась, как мы говорили раньше. Сказала, что хочу в отпуск. На каникулы. На отдых.
Вернусь как-нибудь.
Потом.
Доронин заблокирован. Пытался связаться с разных номеров.
- Слав, ты вынуждаешь меня поменять телефон? Что тебе надо?
- Поговорить.
- О разводе?
- Нет.
- До свидания, Доронин.
Кстати, дочь Буянова, Анютка, тёзка моя, передала привет. Видео записали. С мыльными пузырями и солнечными зайчиками, которых они вместе ловили.
Пообещала ей, что мы увидимся.
Я тогда была уверена, что нет.
Что ж…
Капельница пуста. Нажимаю вызов сестры.
Она приходит, ловко вытаскивает трубочку из бабочки, увозит стойку, спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь.
Я бы смузи выпила, у меня стоит в холодильнике. Не знаю, можно-ли?
Холодную точно нет. Обещаю, что подожду, пока согреется.
В дверь стучат.
Сначала заходит большой букет роз. Нежно розовых. Пионовидных.
А потом.
- Здравствуйте, Анна, как вы?
- Здравствуйте, Ян Романович.
35.
Мы встретились случайно.
Хотя, кто больше всего любит фразу — случайности не случайны? Ах-ах, именно я.
Я прогуливалась по больничному парку ожидая приёма. Ян Романович Измайлов —это он потом представился полностью — вёз пожилую даму в инвалидном кресле.
Это была его мама.
Оказалось, что она много лет сама проработала в этой больнице, и вот, проходила тут курс реабилитации в своём же родном отделении. Еще выяснилось, что мой лечащий врач — доктор Малинин — её ученик.
- Способный был парень всегда. Такой хваткий, наглый.
- Мама!
- А что? Я люблю наглых. Врач должен быть наглым, иначе Костлявую не победить.
Усмехаюсь.
- Что, детка? Я права?
- Он её тоже так называет.
- Кого?
- Смерть. Костлявая.
- Правильно делает. Только так. Смерти нет, а эта — Костлявая, не стоит уважения.
Интересная позиция. Но я не спорю.
- Анна, удивительная у нас с вами встреча.
Ян Романович передал маму медбрату, а сам вернулся ко мне. Я не то, чтобы слишком хотела пообщаться, но отказываться было как-то глупо что ли.
Что я, боюсь, в самом деле? Нет.
И даже любопытно.
- Значит, вы тут не в качестве посетителя, а как пациентка?
Киваю.
Его мама как-то очень легко вытянула из меня мою историю. Есть люди, которые буквально имеют дар развязывать другим язык.
- Только я попросила бы вас... Не знаю, какие у вас отношения с моим бывшим мужем.
- Бывшим? Вы разве успели развестись?
- Нет. Но он именно бывший.
Я смело смотрела Яну Романовичу в глаза.
- Я вас понял. Могила.
- Что? — вот тут я не поняла.
- Я - могила! То есть — молчу!
Вспоминаю наше детское выражение. Да, кажется, из какого-то фильма старого, то ли «Кортик», то ли «Неуловимые»... А может я ошибаюсь.
Да разве это важно?
- Мне уже пора. Не хочу, чтобы меня искали. Хочется уже закончить с формальностями, и…
- Когда операция?
- Завтра.
- Я могу вас навестить потом?
Я пожала плечами.
Я же не думала, что будет это «потом»?
Измайлов тогда усмехнулся. Видимо понял это.
То, что я не думаю о «потом».
И вот он явился с букетом.
- Не знал, можно ли вам сладости, пока ограничусь цветами.
- Пока?
Мужчина пропускает реплику мимо ушей.
- От мамы вам сердечный привет, сетует, что сама не может навестить.
АХ, да, конечно, он тут только по велению мамы!
«Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены...» - усмехаюсь, вспоминая фразу из Ильфа и Петрова.
- Что?
- Аиде Яновне сердечный привет. Может, я сама смогу навестить её, или встретимся на прогулке.
- Было бы прекрасно. Правда, она тут же примется за сватовство.
- Что? — мой черед вопросы задавать, опешивши.
А Ян чуть наклоняется, пародируя голос и манеру матери.
- Янчик, дорогой, эта Аннушка прекрасная женщина, такая воспитанная, стильная, умная. Не теряй времени даром.
- Ясно, - улыбаюсь. — И Янчик не теряет?
- Янчик вообще не привык терять время.
Смотрит на меня с улыбкой.
А я думаю, что я лежу на больничной койке, бледная, с кругами под глазами, с катетером в руке. С мыслями о том, что хотела совсем другого исхода.
Дура.
Кому бы было от этого легче?
Детям, которых бы оставила?
Мужу, которому бы дала свободу?
ЕГО любовнице, которая получила бы всё и сразу?
Моему любовнику, который... который не знаю, что, не поняла еще. Но точно не гештальт закрывал. Не гештальт.
- Анна, чего бы вам хотелось?
- В смысле? Из еды?
- Нет, вообще. Глобально. Ну, и из еды тоже можно. — его губы улыбаются, глаза тоже пытаются, но им сложнее.
Чего бы мне хотелось?
Задумываюсь.
Философский вопрос.
И как ответить на него…
Океан!
Вот чего бы мне хотелось.
Океан, белый песок, звездное небо.
Но озвучить Яну Романовичу Измайлову океан я, конечно, не могу.
Да и зачем?
В принципе, океан я себе могу позволить.
- Молчите? Стесняетесь признаться?
- Нет, не стесняюсь. Просто не считаю нужным говорить.
- Но желания есть?
Хмыкаю.
- У какой женщины их нет, желаний?
- У той, которая жить не хочет. Но если они есть…
