- Да и второй ваш... знакомый... Явно напрашивается на то, чтобы вы на него поорали.
- Что? Он что-то натворил? Лёша вам что-то сказал?
- Леша денег предлагал, за врачебную тайну и прочее. И за то, чтобы у вас тут всё было как на курорте.
Усмехаюсь. Лешка мог.
- И за что мне на него орать?
- Просто так. Чтобы он почувствовал, что он ваш.
- Что?
- Ну... есть такая связь. В нашей мужской голове. Если любимая женщина кричит, злится, возмущается, считает, что имеет право орать — это хорошо.
- Почему? — я реально не понимаю.
- Видимо по Фрейду. — он тоже смеётся. - Образ матери, все дела. Как будто женщина тем самым допускает в ближний круг. Не знаю, хорошо ли я объяснил, но уж как смог.
- Да, я поняла. Если я кричу на мужчину, значит он мой?
- Ну, не всякий рандомный мужчина…
- Какой?
- Рандомный, ну, то есть случайный, левый.
- Поняла. Если кричу на того мужчину, с которым у меня отношения.
- В точку.
- А он не свалит в закат после крика? — смеюсь.
- Ну, это смотря как кричать, почему, и что будет после крика. Хорошо бы сразу его в постель... - доктор тоже смеётся.
Интересные у нас разговоры.
Но так ведь часто бывает. Мы не можем говорить с близкими, зато так легко откровенничаем с чужими.
Доктор, кстати, в разводе.
И, кажется, в поиске.
Но... слишком молодой для меня. Мне так кажется.
- Доктор, а сколько вам лет?
- Тридцать семь.
Я удивлена.
- Что? Думали моложе? Мне редко дают мой возраст. Раньше вообще до смешного доходило, когда пациенты бегали к заведующему, просили убрать практиканта и дать нормального взрослого врача.
- Неужели? И что говорил заведующий?
- Я сам был заведующий. Они сначала с моей помощницей разговаривали. А потом выходил я и грозным голосом говорил — кто к вам отправил практиканта?
Он показывает в красках, очень смешно.
Мне даже жаль его отпускать, но…
- Завтра сложная операция.
- Как моя?
- Ваша простая, на самом деле, простите, но, ерундовая. Больше страхов и разговоров. Так что, подумайте над тем, что я сказал.
- Про крик?
- Про эмоции. Не держите в себе. Живите.
Жить... Как будто это просто!
На самом деле…
- Жить, просто, деточка, жить просто. Надо просто жить... вот умирать... умирать сложно. Это ты еще не совсем понимаешь, хотя собиралась помереть, собиралась же? — Аида Яновна попадает в цель.
Мы гуляем в больничном парке, погода прекрасная. Меня уже завтра отпустят, и я…
Я в растерянности.
До операции у меня была одна проблема — собственно, операция, рак. А сейчас…
- Да, да, понимаю. Знаешь, как говорят, когда ты здоров у тебя миллион проблем, когда болен — проблема одна. Ты со своей одной справилась, снова навалился миллион. Но зато он есть, этот миллион. И ты живешь. А когда ты уже умираешь… Обидно, что ты вспоминаешь о том, что упустил. И вспоминаешь слова тех, кто был вокруг, кто говорил — смотри, потом будешь жалеть, а будет поздно.
- Вы о чём-то жалеете?
- Да. Жалею. О том, что с любовью не сложилось. Любила отца моего Яна, он в сорок лет молодуху встретил, а я, дура, решила, ну, раз у него там любовь, пусть уходит. Не боролась. Эта любовь его за год до инфаркта довела. Он вернуться хотел, я тогда тоже... уперлась рогом, мол, сам выбрал, иди, любись. Кретинка. Ну, долюбился. Инфаркт, инсульт. Она его ко мне в клинику привезла, мол, лечите, это ваше. А я онколог, я в сердечно-сосудистых ни бэ, ни мэ, ни кукареку... Ну, нет, конечно, понимала, в общих чертах.
- И что потом?
- Потом я пять лет его выхаживала. Он у меня встал. Вернулся к работе. Ко мне.
Второй медовый месяц... Именно месяц. Потом снова инфаркт и всё. Надо было делать шунтирование, но это была тогда редкая и дорогая операция. Если бы я сразу забила тревогу, пошла бы по своим связям... я же и с Бокерия была знакома, и с Чазовым. Но... Как-то было совестно что ли за себя просить. Это за других я вечно на баррикадах с пеной у рта, а за своих.
- Он умер?
- Да. Ему было всего сорок. Яну десять, он у нас как тогда говорили поздний.
Прости, Анечка, загрузила тебя. Но я к чему это говорю. Мне сейчас семьдесят пять. Вроде бы еще жить можно, да? Но... может уже и пора. И вот, сижу тут, смотрю на цветы, на листья молоденькие, зеленые и думаю о том, что упустила.
- Но ведь много есть такого, что сделали? С чем справились?
- Сына достойного вырастила, это главное. Еще бы внуков.
- А у вас нет?
- У Яна есть сын, но он где-то там, с непутёвой мамашей. Об этом тоже думаю. Как выходит так, что лучшие мужики вечно связываются с... как закон подлости, или природы. Тебе, кстати, рожать еще не поздно. Даже двоих успеешь. Так что...благословляю.
- Спасибо, но…
- Ну, не обязательно Яну, не настолько я свихнулась. А про жизнь — думай. Живи. Живу.
Вызываю клининг в квартиру родителей. Там, конечно, жить пока нельзя. И не уверена, смогу ли. Что-то менять — пока мне тяжело. Для меня это память. Эти стены, эти фотографии, эти мелочи, безделушки, книги, мебель, мамины любимые кастрюли. Но решать что-то надо.
- Аня, ты где? — это Алексей.
В родительскую квартиру приехала, привожу в порядок.
- Почему не на Арбат? Что значит, в порядок? Тебе нельзя... ты... Я сейчас приеду.
- Успокойся, убирает клининг я руковожу.
- Там пыль, это опасно.
- Не опаснее чем нервотрёпка.
- Прости.
- Я скоро буду.
- Хорошо.
Спускаюсь во двор. Удивлённо смотрю на машину Доронина и на его самого.
- Здравствуй, Анна. Почему ты мне ничего не сказала?
37.
Смешно.
Ни слова о том, что было. Ни звука о том, как было.
Ни намека на то, что ему интересно, что со мной.
Или важно — как я себя чувствую.
Я стою напротив и рассматриваю его как зверушку в клетке.
Чудной такой.
Смотрит так строго. Сурово.
-Желваки играют.
Он любил меня? Хоть когда-нибудь любил?
Когда это всё исчезло?
Когда мы стали другими?
Он ведь любил! Я помню! Я не могла настолько ошибаться!
Но если любовь прошла, должно же было хоть что-то остаться?
Уважение, например?
Я согласна на уважение! Мне было бы достаточно!
Да, хорошо, нет любви. это я могу понять.
Он мужчина в самом соку. Хорош. Красив!
А я… да, с нами, женщинами природа жестока.
Слишком она намудрила.
У мужчин расцвет сексуальности — двадцать два, двадцать четыре. Пик. Когда они могут всё. много, часто, долго, активно.
У женщин расцвет после тридцати, даже говорят от тридцати пяти до сорока пяти.
Женщина еще красива, уже знает себе цену, уже умеет всё, понимает, что ей нужно для того, чтобы получить удовольствие, и как сделать так, чтобы и мужчина его получил, а главное — дал ей.
То есть, для достижения гармонии надо соединить молодого парня и зрелую женщину.
У некоторых это получается, хотя лично я не верю в союзы десять и более плюс, когда дама старше.
Ну, не верю. Потому что женщины, увы, стареют быстрее мужчин. И если мужчина в шестьдесят еще может быть огурцом, то женщина, чаще всего — нет.
Если они сошлись, когда ей было тридцать пять, ему двадцать два, то через десять лет ей сорок пять, ладно, еще куда ни шло, но ему-то всего тридцать два! А потом ей пятьдесят пять, а ему сорок два. Он еще вполне себе ничего, а она…
Нехорошие у меня мысли, понимаю. Совсем не хорошие.
НО вот я смотрю на мужа. Он чуть старше меня. И он шикарно выглядит.
Поставь с ним даже ровесницу нашей Лизы, и они будут гармонично смотреться.
А я…
Особенно та я, несколько месяцев назад. Отекшая, опухшая, прибавившая лишних десяток кило, раздраженная из-за этого, ненавидящая своё отражение.
Конечно, было отчего разлюбить такую женщину.
Только вот... видимо разлюбил он гораздо раньше. Потому что, если бы любил бы такой не стала.
