Кирилл все чувствует, и ощущение, что даже если я буду в Москве, а он в другом городе, то поймёт, что со мной что-то происходит.
— Я вообще не понимаю, зачем ты выскочила на работу, — тут же вспоминает мне недавний разговор: — Побыла бы у нас, с мелкими. Тебя не ждали еще пару недель ведь.
И тут он прав, но как объяснить, что голова буквально взбухает, как гидрогелевый шарик, если его оставить в воде.
— Ты сегодня везешь отца? — перевожу тему, потому что все равно эту часть души пока я не готова открывать своим детям.
Возможно, Гордею, да. Признаться, что это все очень сильно ударило по мне, что я хочу заснуть, проснуться и понять, что все закончилось. И дело ведь не только в той семье или разводе, я просто хочу, чтобы моя жизнь стала так же проста и понятна, как была. Без виражей и крутых поворотов, которые он нам всем устроил.
— Нет, сегодня нет, — отвечает Кирилл, а я тут же хмурюсь.
План лечения я за то время, пока была с ним, выучила как «Отче наш». И я знаю, что сегодня должен быть логопед, как минимум. А как максимум ЛФК.
— Как это? — спрашиваю Кирилла и теряюсь в догадках.
— Он отменил, сказал, что на следующей неделе пройдет в двойном…
Дальше я уже не слушаю. Потому что самая главная догадка бьет так сильно в солнечное сплетение, что и дыхания не хватает.
— Его дело, — спустя паузу я озвучиваю, а на лице нечто вроде улыбки, которая отдает болью: — У меня тут студенты, Кирюш, — вру сыну, чтобы закончить разговор.
— Мам, позвони ему сама! — успевает он высказать мне в ответ: — Вы в конце концов бабушка и дедушка!
Он отключается, а я прикрываю глаза, и откладываю телефон на стол. Гипнотизирую его взглядом и признаться боюсь. В памяти тут же всплывает тот мой звонок ему, когда он был в Питере с ней…
Глава 48. Гордей
Моя гордость не позволяет никого просить о помощи, мне тяжело ее принимать в принципе. Особенно, зная, как я виноват. И эта вина просто душит меня с каждым днем все больше.
Я эгоистично часто порываюсь к телефону, чтобы позвонить Марте, сказать, чтобы она приехала скорее ко мне, потому что мне ужасно больно и страшно без нее. Потому что я устал и чертовски скучаю.
На днях я упал, не дойдя до кухни. Нога дернулась, а трость подвела. Я просто свалился грудой мышц на пол и лежал так минут десять, смотря в потолок. Жалел себя, конечно.
Вот и сейчас одному сложно управляться в аэропорту, работники тут же подкатывают ко мне инвалидное кресло, а я отмахиваюсь, не желая туда садиться. Паренек молодой настойчиво предлагает провести меня хотя бы до такси, я бегло смотрю на широкие панорамные окна Пулково, вижу, как снег клубами валит, и понимаю, что вероятность распластаться, не отходя от выхода, велика.
Он меня усаживает в такси Комфорт+, в машине играет ненавязчивая мелодия радио «Эрмитаж».
Я смотрю в окно, наблюдая как серый Питер забирает улыбки с лиц прохожих, высасывая из них все жизненные силы.
— Доча, ты сейчас где? — набираю Еву.
— Я с Пашей, пап. Ольга сегодня не приходила к нему, а я вот с утра тут тусуюсь. Ему, оказывается, нравится пицца с пепперони, пап. Ольга запретила его кормить, как она сказала, дрянью, — голос Евы становится дерзким и едким, — Но я нарушила это правило и принесла ему тридцать сантиметров жирной пиццы. Надеюсь, ты не злишься.
Я улыбаюсь, мне нравится, что у моей девочки такой характер. Так странно, но еще несколько месяцев назад я считал ее безответственной и невоспитанной хабалкой, которая умеет только тратить деньги. Ругал себя и Марту за то, что упустили дочь.
А теперь понимаю, что ничего мы не упустили. Да, она дерзкая. Да, она резкая на высказывания. Но она такая живая и смелая. Такая храбрая.
— Я не против, дочунь. Главное, чтобы все было в меру.
— Спасибо, пап.
Я хоть ее и не вижу, но точно знаю, что она улыбается.
— Ева, у меня тоже к тебе есть просьба небольшая. Не говори никому, но я уже подъезжаю к больнице.
— Как это? Пап… Ты чего? У тебя же процедуры.
— Доченька, я себя нормально чувствую уже. Врач сказал, что не критично, если я пропущу пару занятий. Пашке же тоже нужна поддержка.
— Но я же тут рядом с ним…
— Я понимаю, Ев. Но мне тоже важно быть рядом с вами.
Я узнаю знакомые дворы. Понимаю, что мы уже сворачиваем к больнице. С карты сразу списывается сумма за поездку. Таксист достает трость из багажника и помогает мне вылезти на улицу.
В регистратуре тут же проверяют паспорт, оформляют пропуск.
И через десять минут стандартные бюрократических процедур я уже открываю палату к сыну.
Ева замечает меня первой, но зная, что Паша не любит резких движений и пугается их, улыбается мне и аккуратно отвлекает брата от кубика рубика.
— Пашка, папа пришел.
— Папа? — сын смотрит в сторону, потом переводит взгляд на меня. Быстро-быстро кивает головой, как обычно делает, когда рад, — Папа.
— Привет сынок, — я сбрасываю твидовое пальто на кресло у входа и подхожу к детям. Тереблю макушку сыны, оставляя на ней короткий поцелуй. После целую дочку.
— Пап, смотри! Получилось! — он демонстрирует мне кубик рубик, где цвета в разнобой, а не как должно быть собрано.
Я хвалю его, потому что он старается каждый день. Занимается. Пускай… У него не все получается, но ведь главное, что он прилагает усилия.
Да и доктор сказал в самом начале, чтобы мы на чудо не рассчитывали. Он будет сам есть, он будет сам ходить, говорить.
Но полноценной жизни у него не будет. Ему всегда нужна будет чья-то помощь.
Я вижу в сыне умного человека, просто особенного.
— Паш, попробуешь собрать оранжевую сторону? Как апельсин, — Ева тычет пальцев в кубик рубик.
— Нет, — он поджимает губы, — Давай синий.
— Хорошо, давай синий.
Пока Паша увлекается новой задачкой, мы с Евой отходим к окну, чтобы обсудить все новости.
— Пап, Ольга мерзкая.
Конечно, дочь не церемониться. Говорит прямо в лоб.
— Ев, я понимаю твои чувства…
— Нет, пап, дело вообще не в моих чувствах. Дело в Паше. Манипулировать ребенком., придумывать то, что ему плохо, лишь бы привлечь к себе внимание. Это дно, пап.
— Я уже сказал ей все, что думаю. Она сложный человек, Ева. Во много есть моя вина, дал ложную надежду, сразу не до конца расставил границы.
— Жил с ней, например.
— Я жил не с ней, Ева. Я жил с сыном. Мы спали в разных комнатах, если тебе интересно.
— Пап… Вообще неинтересно. Но для таких женщин как она, это не аргумент ни разу. И что, что жил в другой комнате. Рядышком ведь. Небось в магазин вместе ходили, жратву ее ел. Ел ведь?
Киваю. А что еще могу сказать, дочь права.
— Ну вот, — она пожимает плечами, — В ее глазах вы семья.
— А я только с твоей мамой хочу семью.
— Еще бы, пап, — дочь лукаво улыбается, — Маму все хотят. Ну то есть, — она приподнимает брови, — Такие женщины как она… Долго одни не остаются.
Зараза… И ведь правду говорит, а какая правда болезненная оказывается. Я аж дышать забываю как. Представляю, как мою мартышку другой целует, и словно снова инсульт переживаю.
Нет. Я не хочу, чтобы другой целовал. Я сам хочу ее целовать.
Глава 49. Ольга
— Вот рецепт, — протягиваю листок, уповая на то, что фармацевт не увидит дату.
— Извините, но это неактуальный, — смотрит она на меня, поджав губы.
— Мой врач в отпуске, понимаете, — улыбаюсь молодой девушке, чуть наклоняясь ближе: — А к другому доктору не направил, там у них свои прерии, деньги ведь… — показываю знаком, но девушка поджимает губы и опускает взгляд.
Твою же мать.
Снова посылаю в нее искусственную улыбку.
— Может быть аналог этих таблеток?
— Это антидепрессанты, понимаете, без рецепта не выйдет… Я могу вам порекомендовать только таблетки на травах, которые отпускаются без рецепта.
