Я сам не осознаю, что начинаю плакать. Да, а что? Мужикам нельзя? Пока меня никто не видит, я роняю крупные уродливые слезы на свой рабочий стол, запивая горе пятилетним армянским.
Хреново так, что дышать не получается.
Я ее люблю сильно. С первого взгляда люблю. И обещал ей, что сделаю счастливой. Не получается. Моя женщина со мной несчастна.
Это ад. Нестерпимый ад.
Не знаю, сколько еще сижу, жалея себя. Но иногда это полезно. Только наедине с самим собой. Нас же, мужиков, учили свои чувства держать на замке, а я не такой. С детства эмпатичным был, всех животных со двора собирал. И, если честно, лет до десяти был тем самым сопливым мальчишкой, которого обижали во дворе старшаки.
Это потом я пошел боксом заниматься, плавать стал… Высшку получил, благо умом никогда не был обделен. Карьера как-то почти сразу в гору пошла после универа.
Девушку самую красивую встретил. Детей сделали.
И все катится в пропасть.
Я выхожу из кабинета, еле бреду до выхода из здания, которое уже стал ненавидеть. А разве мало нас тех, кто ненавидит свою работу? Каждый второй хочет нахрен все послать… И мало кто может. Есть обязательства, ответственность, договоренности. Много чего.
— Гордей Михайлович, — незнакомый голос откуда-то сбоку, — Вы надеюсь за руль не собираетесь в таком состоянии?
Поворачиваю голову и вижу девицу. Не знаю, кто это. Но она откуда знает мое имя. Хотя… Я тут не последний человек.
— Ты кто?
— Секретарь Бориса Наумовича. Давайте я вам такси вызову?
— Звать как?
Опираясь на стену, а самого уже ноги не держат.
— Оля. Так что насчет такси?
— Ну вызывай, Оля.
Усмехаюсь, наблюдая, как девушка начинает мельтешить.
Она приносит мне стакан воды, предлагает присесть на стул, пока такси не приехало. Но я от всего этого отказываюсь.
— Как тебе работается с Наумычем?
Она пожимает плечами, опуская голову вниз. Прячет глаза свои…
А я ведь не просто так спрашиваю, от него уже четвертая секретарша сбегает за эти полгода. Он любитель… Пощупать женские прелести. Все всё знают, но как обычно, молчат. И я… Молчу. Хотя мне тошно, потому что женщины никогда не были для меня мясом. Может это потому что Марта научила с уважением относится ко всем людям. Неважно какой пол, возраст и национальность.
По долгому молчанию девушки догадываюсь, что и в ее сторону были попытки. Жалко становится. Тут же представляю, как не дай бог кто-то также трогает мою Марту или дочь. Я бы сразу убил.
Эта еще совсем молоденькая, глаза наивные, а движения неуверенные.
— Ваше такси приехало. Я вас провожу.
Она надевает пальто, идет впереди, а я плетусь за ней, еле переставляя ноги.
— Ты это, — останавливаюсь уже в в дверях, — Если будет руки распускать, скажи мне. Переговорю с ним.
— Гордей Михайлович, — наконец находит в себе смелость поднять на меня глаза, — Все хорошо, не переживайте.
И так искренне говорит, что верю ей. Может и не трогал еще ее.
— И никому не говори, что я тут… Бухой был.
— Не скажу. Обещаю.
— Сама то чего допоздна торчишь в пятницу? Все уже ушли.
— Я пока осваиваюсь, медленно все делаю. Боюсь работу потерять, приходится оставаться допоздна. Но ничего, я быстро учусь.
Она улыбается, а киваю ей в ответ.
— Спасибо, добрая Оля. И давай тоже… Аккуратней будь.
Она остается стоять у входа в здание, а я плюхаюсь на заднее сидение такси, почти тут же вырубаясь.
Глава 51. Марта
Сегодня я решила потратить день на себя. Уехала в СПА на несколько часов: обертывания, сауна, массаж горячими камнями — то, что нужно, чтобы тело расслабилось, а возможно с ним и мозг.
Сомневаюсь, конечно, но сейчас лежа в мягком махровом халате, невольно отпускаешь все мысли.
И да, я знаю, что мой бывший муж в Питере, Ева рассказала. Но в целом, это ожидаемо. Как и то, что он остановил свое лечение. Могу ли я сказать ему что-то на этот счет? Нет. Это его право, свою функцию я выполнила. Если уж признаваться начистоту, сюда я сбежала еще и кажется от себя самой.
Я знаю, что моего брака больше нет. Знаю, что я не смогу забыть то, что вскрылось, как ящик Пандоры. И вместе с тем, мне одиноко. Да, я могу взять внуков на выходные или встретиться с давними знакомыми… Но мое «одиноко» не в том, что мне нечем заняться или не с кем провести время. Мое «одиноко» в том, что со мной больше нет его.
И как бы я не хотела ненавидеть Зарудного, выходит это из ряда вон плохо.
Усмехаюсь собственным мыслям, откидывая голову на шезлонге.
Отлично, Марта.
Еще не хватало думать о том, что он там делает с этой своей Ольгой.
Беру свежевыжатый сок, сделав глоток прохладительного напитка, и вновь пытаюсь абстрагироваться от своей драмы.
А когда уже хочу встать, чтобы пойти поплавать в бассейне, то слышу как вибрирует мой телефон на столике. Хмурюсь, потому что это могут быть с комитета по образованию, поэтому ответить я все же нажимаю.
— Слушаю, — решительно говорю в трубку.
— Ты бы своему бывшему муженьку передала весточку, а то нас он слушать не хочет… — грубый голос тут же заставляет меня сесть с идеально ровной осанкой.
— Мы разведены и больше не живем вместе, — отвечаю уверенно и не сбавляю тона, но и не перехожу грань, как мне кажется.
— Ну не гони, рыжуль, — ухмыляется незнакомец.
— И вообще кто вы? Кого нас?
— А это он поймёт и без тебя, — чеканит этот преступник: — Он палочки в колесики поставил одному хорошему человеку, а так не делается. Особенно, когда его то приняли как своего, правда? — холодный пот стекает по позвоночнику, и я, наконец, осознаю, что это скорее всего тянется как раз с того времени, когда Гордей пошел на поводу.
Прикрываю глаза, зажимая пальцами веки.
— Ты скажи ему, что такое не прощается, а то ж мы любим живое общение, а по телефону совсем не то, правда? — сказанное сальным голосом вызывает тошноту, но я держу себя в руках.
Я не поддамся на провокацию. Даже если до чертиков боюсь.
— До скорой встречи, Марта…
Этот человек отключается, а я только сейчас с шумом выдыхаю. Вскакиваю с шезлонга, начиная нервно ходить туда-сюда.
Паника — не лучший товарищ, ты ведь знаешь. Дыши и звони Гордею.
Судорожно хватаю телефон, а страх тем временем так уверенно располагается прямо в сердцевине груди. Настолько, что попытка сделать вдох вызывает боль.
— Марта? — он берет трубку с первого гудка, а я вдруг от перенапряжения не могу подобрать слов: — Ты в порядке? Марта!
В голосе Гордея проскальзывают панические нотки, делаю глубокий вдох , прежде, чем озвучить.
— Мне звонил какой-то мужчина, — говорю я ровным безэмоциональным тоном.
Если сейчас придам окрас, то боюсь, что эмоций будет слишком много. Сдерживаю себя намеренно, потому что так нужно.
— Какой мужчина? — хоть Зарудный и задаёт вопрос, я слышу по обреченному тону, что все он понял.
— Насколько все плохо по шкале от одного до пяти? — когда-то привычная наша история.
— Не волнуйся, вас это не коснется. Ни тебя, ни детей…. — чеканит он.
— Уже коснулось, Гордей. — перебиваю я его: — Уже, понимаешь?
Зажимаю виски и глубоко вздыхаю. Мужчина молчит, и я сама не знаю, что сказать. Идти в полицию, значит, дать возможность над собой нехило посмеяться. Эти люди гораздо выше и влиятельнее.
— Я исправлю, Мартышка, исправлю… — с отчаянием он хрипит в трубку, а я вскидываю голову к потолку.
— Отправь Еву куда-нибудь за границу, Кириллу я скажу, чтобы отправил жену и детей… — озвучиваю единственное, что приходит мне в голову.
— Тогда ты поедешь…
— Нет. — перебиваю мужчину с полной уверенностью: — Я не сдвинусь с места, Зарудный. А когда тебе нужна будет помощь — я помогу, но ты должен осмелиться об этом меня попросить. — заявляю ему то, на что у него всегда было недостаточно сил, а затем тихо добавляю: — Даже несмотря на наш развод, Гордей.
