— Еще бы, — скептично усмехнулась Августа, — ведь у него есть наш дом, наша земля, наши акции и, наконец, твоя бесценная коллекция.
Горькая улыбка тронула губы Лайонела, когда Августа вспомнила о коллекции картин, которую он собирал всю жизнь. Но такое выражение лица он сделал только для Августы.
— Извини, я и забыл о ней, — улыбнувшись уже вполне нормально сказал Лайонел.
— Но ведь ты боготворил свою коллекцию, как ты мог о ней забыть? — изумилась Августа.
— Да, да, конечно, но не стоит волноваться. Чтобы не проговориться, Лайонел взял бокал и сделал глоток ароматной жидкости.
— Что‑то я тебя не пойму, не могу сообразить в чем дело, — пристально глядя в глаза Лайонелу спросила Августа.
— Да я не могу забыть о цене, которую он заплатил за эту коллекцию.
— Вскоре цена на эти картины утроится, — заметила Августа.
— Может быть — да, — флегматично заметил Лайонел, — а может быть — нет, ведь вкусы, в конце концов, меняются, — он вновь поднес ко рту стакан сока и сделал большой глоток.
— Надеюсь, ты вернешь эту коллекцию, но мне кажется, улыбаться сейчас бессмысленно. Надо хорошенько подумать, — Августа была явно огорчена флегматичным отношением своего бывшего мужа к бесценной, на ее взгляд, коллекции картин.
— Ну неужели ты забыла, что я во всем ищу только светлую сторону, только лучшие качества? — философски заметил Лайонел.
— И давно ли?
Но получить ответ Августа не смогла, потому что подошел один из официантов и положил перед Лайонелом Локриджем счет.
— Ваш счет, сэр, — сказал официант и застыл в отдалении.
— Спасибо, Джерри, можно ручку? Я его сейчас же подпишу.
— Извините, сэр, — вежливо ответил официант, — нужно оплатить наличными.
— Но раньше?..
— Это сейчас.
— В чем дело?
— Я исполняю распоряжение.
— Ясно…
Глаза Лайонела округлились от удивления. Августа поморщилась, нервно передернула плечами.
В ответ на взгляд Лайонела Джерри сказал:
— Извините еще раз, сэр, но кредит прекращен, — равнодушно сказав это, Джерри быстро удалился.
В это время в бар "Ориент–Экспресс" радостный и возбужденный вошел СиСи Кэпвелл вместе с дизайнером. Тот держал в руках большой лист ватманской бумаги с изображением рекламной буквы, которую СиСи мечтал установить на крыше своего отеля.
— Да, да, прекрасно, — рассматривая проект кивал головой СиСи, — немедленно приступайте к установке, я хочу, чтобы это было сделано как можно скорее.
— Хорошо, как скажете, — ответил мистеру Кэпвеллу художник и ушел.
Августа и Лайонел Локридж, услышав голос СиСи, тем более, радостный и возбужденный, нервно обернулись.
— Торопись, СиСи, спеши, но последнее слово будет не за тобой, — отойдя от стойки сказал Лайонел и прошелся около Кэпвелла старшего.
Келли уже полчаса пыталась нарисовать. Перла. Правда, натурщик из Перла был никудышный: он и минуты не мог просидеть спокойно, все время срывался со своего стула, пытался заглянуть через руку Келли на рисунок.
— Ну ты и молодчина, ну ты и даешь! — восклицал он.
Келли напряженно рисовала, пытаясь изобразить Перла как можно более похожим. Штрих ложился за штрихом, линия за линией.
На листе бумаги постепенно появлялось улыбающееся, немного ироничное лицо Перла с длинными черными вьющимися волосами.
— Келли, да ты настоящий художник! — воскликнул Перл, когда ему удалось заглянуть через плечо Келли на свое собственное изображение. — Я похож, почти как на фотографии.
— Да нет, Перл, что‑то у меня не очень хорошо получается.
— Келли, неужели у меня такой большой нос?
— Кажется, такой, но может… извини… я не очень хорошо рисую… может, чуть–чуть не получилось… я поправлю.
— Да нет, нет, Келли, что ты, по–моему, все прекрасно. Ты мне подаришь этот портрет?
— Конечно, Перл, мне не жалко. Хочешь, я нарисую тебя еще? Только для этого надо, чтобы ты хоть чуточку посидел на месте.
Но Перлу не сиделось. Он вскакивал со стула, потом взбирался на него, принимал всевозможные позы.
— Смотри, вот сейчас я напоминаю памятник одному очень известному человеку. Попробуй отгадать какому.
— Колумбу, — вдруг сказала Келли.
— Правильно, Христофору Колумбу! — воскликнул Перл, спрыгивая со стула и вновь заглядывая через плечо на свое изображение.
— Перл, ты мешаешь, так невозможно работать, ты все время смотришь под руку.
— А что, разве нельзя?
— Я не люблю. Я не люблю, когда мне заглядывают под руку, у меня тогда ничего не получается, — обиженно сказала Келли.
— Ну хорошо, хорошо, я больше не буду, — тоном преподавателя сказал Перл и уселся напротив Келли. — А почему ты рисуешь только меня?
— Почему только тебя? Я многих нарисовала и еще многих хочу нарисовать, — спокойно ответила Келли.
— Келли, ты посмотри на эту рожу, — указывая пальцем на рисунок восклицал Перл, — по–моему, я совершенно не фотогеничен.
— Наоборот, ты что, давай, давай, — как бы подбадривала девушка Перла, чтобы он критиковал ее неудачный рисунок и дальше.
— Но больше я критиковать тебя не буду. Я лучше изменю позу, — Перл выставил вперед правую руку, левую поставил себе на бедро. — Вот так, тебе нравится?
— Нет, не нравится, — сказала Келли, бросив на него короткий взгляд, — будь естественным, Перл, это лучше всего.
— Так лучше? — Перл приделал себе рожки.
— Хуже, хуже, Перл, будь естественным, — настойчиво повторила художница. — Сиди тихо, если хочешь — можешь разговаривать, можешь рассказать, зачем ты здесь, для чего. Может быть, это поможет тебе посидеть хотя бы четверть часа спокойно.
— Я здесь, — воскликнул Перл и вновь вскочил со стула, — чтобы сагитировать своих избирателей для своего переизбрания.
— Нет, нет, ты говоришь неправду, Перл. Я хочу знать, ведь ты же, насколько я чувствую, не настоящий пациент этой клиники?
— Тише, тише, — попросил Перл и покивал на Келли указательным пальцем, — тише. Но ведь ты, Келли, тоже не совсем…
— Я? Я — совсем другое дело, — сокрушенно сказала Келли и принялась наносить на бумагу резкие штрихи. — Откройся мне, пожалуйста, — попросила девушка, прекратив рисовать.
Перл откинул со лба черную прядь волос, прикрыл глаза, задумался. Но потом шутливым голосом сказал:
— Это довольно сложная история, Келли, очень сложная и очень длинная.
— Я понимаю, я все прекрасно понимаю.
— Это напрямую связано с тобой, Келли, и еще кое с кем другим.
— С кем? — спросила девушка.
— С тем, кому я очень давно уже хочу помочь — с моим братом, — грустно произнес Перл.
Сейчас Келли почувствовала, что он говорит чистую правду.
Она посмотрела на Перла и попыталась улыбнуться. Но Перл не ответил ей улыбкой, его лицо стало очень грустным и по нему было видно, что мысли его витают где‑то очень далеко.
Келли принялась быстро исправлять свой рисунок. Ей показалось, что именно сейчас, именно в это мгновение, она увидела истинное лицо Перла — очень грустное, обиженное и какое‑то одухотворенное.
— Вот так, вот так его надо нарисовать, — шептала Келли, быстро исправляя рисунок.
Но как она не старалась, истинное выражение лица Перла ей не удавалось перенести на бумагу.
"Что‑то я делаю не так, что‑то не улавливаю. Скорее всего, дело в глазах, в выражении глаз. Они у Перла одновременно и очень насмешливые и очень грустные. Но как это изобразить?$1 — рассуждала сама с собой Келли, быстро работая остро отточенным карандашом, нанося на бумагу один штрих за другим.
Но потом ей показалось, что все дело даже не в глазах, а в том, как нарисовать нервный рот Перла и она принялась исправлять, но, как водится, испортила рисунок.
— Ну что, у тебя ничего не получилось? — естественным спокойным голосом поинтересовался Перл.
— Да нет, вот видишь, хотела сделать как лучше, а все испортила.
— Ничего, Келли, не отчаивайся, можно нарисовать еще раз, потом еще… Сколько нужно будет тебе, столько я и буду сидеть.
