Селянин (СИ) - "Altupi"

— И… что? Вы просто так разбежались?

Егор посмотрел так пронзительно, въедаясь в самую душу, что стало понятно — не просто так. У таких добрых романтичных натур как Егор никогда ничего не бывает «просто так», а только с полной отдачей, по внутреннему зову. И сейчас его будто ударили по больному. Те отношения, то расставание оставили незаживаемые раны в его мужественном великодушном сердце. Раны, которые он, стиснув зубы, пытается зарубцевать.

В Кирилле забушевала злость, он с радостью прибил бы того урода! Но, вместе с тем, он стушевался, ничего не сказал, ведь никогда не умел говорить слова успокоения. А Егор уже сел на мотоцикл, ударил ногой по рычагу кикстартера. «Юпитер» затарахтел, выпуская из труб клубы резко пахнущих выхлопных газов.

— Я завтра принесу деньги, — сказал Кирилл, чтобы не отпускать его, подольше находиться рядом. Он и так преграждал мотоциклу путь, но для верности положил руку на шарообразную холодную фару. Тусклый свет от неё стал ещё приглушённее, но не мешал видеть красивое испачканное высохшей грязью лицо и необыкновенные глаза, абсолютно чёрные в сгустившейся темноте.

— Я не возьму, — ответил Егор, нетерпеливо поглядывая в сторону вершины оврага, на котором росла чёртова ёлка. Спешит уехать, бросить. Вообще не общаться и забыть, как страшный сон. Придурок! Долбоёб! Не понимает… До Калякина вдруг дошло, что он стоит, пожирает влюблёнными глазами и боится отпустить. Лучше не мучиться, не терзаться сомнениями, признаться сразу — раз и всё.

— Будешь со мной встречаться? — спросить это получилось неожиданно легко, возможно, сказались множественные подкаты к девчонкам в клубах, универе и разных других местах, а также самоуверенность и наглость.

Рахманов не понял. Замер на своём мотоцикле, ожидая подвоха.

— Тебе же парни нравятся, — принялся воодушевлённо пояснять Кирилл, торжественность момента портили только комары. — А я же тебе понравился? И ты тоже мне нравишься. Ты симпатичный, нормальный такой… Будем проводить время вместе… на речку там ездить… вечером, ночью… в гости друг к другу ходить… секс… Ну как?

— Я натуралов иначе представлял, — вернул Егор Кириллу его же собственную фразу, погазовал на холостых оборотах и вывернул руль, чтобы объехать живое препятствие. «Иж» на полметра подвинулся в траву, переваливаясь на скрытых кочках. Кирилл отдёрнул руку с фары и схватил Рахманова за плечо.

— Почему отказываешь? Ты же один тут сдохнешь!

Мотоцикл снова двинулся с места, и Кириллу пришлось разжать пальцы и отойти с дороги. Смесь разочарования и досады клокотали внутри, поднимаясь всё выше. Он вдруг понял ещё одну вещь — не было никакой влюблённости со стороны Егора, он её выдумал, подвёл под наиболее очевидное — раз пидор, то и засматривается на всех мужиков! Нет, оказывается, его пидор проигнорил, пренебрёг! «Даже под дулом пистолета не стал бы трахать»! Обидно! Как же обидно!

— Почему ты тогда приехал мне помогать? — в бешенстве сжимая кулаки, закричал Калякин вслед удаляющемуся по влажной грунтовке мотоциклисту. Егор, к его изумлению, остановил агрегат. Из-за плохой дороги и темноты он не успел далеко уехать, хотя фигура и очертания транспортного средства стали совсем чёрными на фоне такой же чёрной природы, сливаться им не давал только белый луч фары и жёлто-красные огни стоп-сигнала и габаритов.

— Ты не нагрубил моей маме, — донеслось из темноты, и тарахтенье стало громче, чёрный силуэт поплыл дальше, оставляя только этот устаревший звук и щекочущий ноздри ядовитый запах.

Что? Маме? Он попёрся за ним из-за мамы? Вот такое объяснение? Снисходительный ответ? Снисхождение от пидора? А больше вы ничего не хотели?

— Я люблю тебя, придурок! Люблю! Люблю!

Кирилл, не осознавая, что делает, запрыгал по дороге, выкрикивая признания. Ноги поскальзывались на грязи, один шлёпок слетел, голая ступня натыкалась на колючие былки и острые камешки, но он этого не замечал — скакал, кричал, грозил. Пока опять не поскользнулся и не упал, отбив копчик. Только тогда Кирилл утих, да и смысла орать уже не имелось — тарахтенье мотоцикла растворилось вдали.

Посидев на мокрой земле, он снял грязные шорты и полез в машину.

22

Будильник в смартфоне играл и играл, а сам смартфон находился где-то в большой комнате. Ничего, его обычно на пять минут хватает, а потом затыкается и молчит десять минут. Лечь на другой бок и поспать поудобней, как в следующий раз зазвенит, так и встанет, семь часов ведь только, а за Пашкой ехать к десяти.

Искушение поддаться уговорам невыспавшегося организма было очень велико, но Кирилл представлял во что оно может вылиться — закроет глаза на десять минут, а проснётся уже когда у нормальных людей обед. Надо вставать, ведь он вчера сам завёл на это время, просчитав поминутно за сколько помоет посуду, машину, наведёт порядок и доедет до райцентра. Хотя посуда и порядок — фигня, без них можно обойтись, не облезет Пашка, а вот за свою тачку мозг изнасилует знатно. Вчера по темноте носиться с вёдрами и тряпками сил не нашлось, хватило только коноплю выгрузить и разложить в сарае, трусы с носками постирать и вздрочнуть перед сном. Потом вырубился без задних ног от усталости.

Будильник замолк. Хата погрузилась в тишину. Пожаловал утренний стояк. Кирилл потёр лицо ладонями, почесал яйца и решительно сел. Сквозь щели в задёрнутых шторах было видно, что день солнечный.

Прилетела муха, Кирилл её отогнал и, сверкая голым задом, пошёл в горницу искать телефон. Его всё ещё раздражала бабкина бытовая неблагоустроенность. Да и вообще, что это за лето у него — вставать рано, вкалывать, жрать всухомятку, онанировать, срать в лопухи? Вымозжил бы у родаков денег на Турцию — не влюбился бы в парня. Парня, которому нафиг не сдался.

Кирилл не удержался, отдёрнул штору, едва не срывая её с металлических зажимов, и щекой приник к пыльному прохладному стеклу. Выгнул шею. Целясь увидеть дом Рахмановых, но он был далеко, и зелень закрывала весь обзор. Хоть деревья спиливай.

Вчера и уже сейчас снова странное томление не давало думать ни о чём другом. Похоже, и вправду раньше не любил — не испытывал дикой потребности видеть человека, всё о нём знать, прикасаться, просто говорить о нём. И что Егору надо? Кирилл повернулся к старому тусклому, засиженному мухами трельяжу. Посмотрел на три, два из которых были повёрнуты боком, отражения себя — тоже ведь недурён собой. И немного повыше Егора будет, и сложен спортивно, ноги почти не кривые, не обезьяна. Про глаза и улыбку даже говорят, что красивые. Подбородок опять же волевой, если побриться. Уши не торчат. Член… Кирилл повертелся, чтобы его возбуждённое достоинство разглядеть со всех ракурсов. Член тоже нормальный — шестнадцать с половиной сантиметров в длину, четыре сантиметра в диаметре.

Зеркало показало ещё и красные точки по всему телу, особенно много на щеках, шее и икрах. При детальном изучении они оказались комариными укусами — вчера твари искусали, а он и не заметил. Хорошо хоть не чесались.

Тишину прорезала музыка. Кирилл вспомнил про будильник и на звук нашёл смартфон на диване в складках скомканного пледа. Глаза привычно метнулись к значку Интернета, но это было ложной надеждой.

Рассусоливать было некогда. Калякин подогнал себя, бросил гаджет обратно и пошёл во двор прямо в чём мать родила. Все его трусы сейчас сушились там на верёвке. Прихватил только с холодильника пачку сигарет и зажигалку.

На улице стояла отличная погода. Привычно кудахтали куры, жужжали насекомые. Кирилл подумал, что за неделю звуки деревни перестали его допекать, а к запахам — приятным и нет — принюхался. Первым делом он закурил и окропил тугой струёй траву, затем пошёл к верёвке с бельём, пощупал висевшие вещи — с сыринкой. Но Кирилл всё равно снял самые сухие плавки и надел. Влажная ткань прилипла к попе, холодила яйца. Кирилл постарался отнестись к этой проблеме философски, ставил в пример Егора, который вчера без всяких претензий ради помощи ненавистному горожанину испачкался грязью с ног до головы. Настоящий товарищ. Стыдно ныть из-за мокрых трусов после такого примера.