Не поддающийся (чувствам) (СИ) - Волкова Дарья

– Я тебя люблю. Очень-очень люблю.

Эта новая «я» – сильная и смелая. Бесстрашная. И я могу себе позволить сказать это. Потому что я так чувствую. И не могу и не хочу молчать.

Меня даже не пугает и не задевает то, что Рус молчит. Смотрит на меня тем же ошалевшим взглядом. И он, этот взгляд, по-прежнему счастливый. Даже, кажется, еще более… счастливый.

В конце концов, я же помню, как умеет разговаривать Рус, даже когда он молчит. Целую его в удивленно приоткрытые губы. И туда же спрашиваю.

– А ты меня любишь?

Он кивает – быстро, коротко. А я на мгновение теряю свою уверенность и смелость. А вдруг этот кивок мне показался?! Приподнимаюсь, чтобы видеть его лицо. У Рустама теперь совсем другой взгляд. Не расшифровывается. Абсолютно темный. Молчит. Ты кивнул или мне показалось?!

– Сильно любишь? Сильно-сильно?

Кивает. Быстро. Коротко. Уверенно. Дважды.

И я утыкаюсь носом в его шею, дышу им, прикосновениями его рук, обнимающих меня. Необходимый. И любимый. Да пусть и дальше молчит! Я все равно счастлива. Так, как никогда в жизни. Ничего не было в моей жизни, что может с этим сравниться.

– В жены меня возьмешь? – спрашиваю туда же, в шею. Счастье кипит во мне, булькает, пузырится. В конце концов, Рустам мне это уже предлагал! Может, в шутку. А я сейчас серьезно. И я все-таки очень хочу, чтобы Рус хотя бы что-то сказал.

Мое желание исполняется. Шея под моими губами двигается, Рустам прокашливается. Его рука сползает до поясницы, он что-то чертит там кончиками пальцев. Как будто повторяет узор татуировки.

– В же-ны? – повторяет по слогам. – То есть, вас должно быть несколько?

– Рус! – шлепок по плечу получается сильным, звонким. Он тихо смеется.

– Конечно…

И все, что следует за этим «Конечно», я не успеваю услышать. Вздрагиваю от громкого звука. Это телефон Рустама.

И он, после того, как два раза кивнул и сказал мне «Конечно», высвобождается из моих рук, накрывает одеялом и тянется за телефоном!

Смотрю на широкую спину Руса, на то, как ерошит волосы на затылке. Короткие вопросы и ответы в трубку: «Да», «Хорошо», «Договорились». Никаких деталей. Из разговора вообще нельзя понять, о чем речь. Но это что-то важное, я уверена. Только что-то по-настоящему важное могло заставить Рустама отвлечься на телефонный разговор после того, что произошло между нами.

Рус заканчивает разговор и поворачивает голову. Вполоборота. Идеальный профиль. Обнимаю его поперек груди, прижимаю раскрытые ладони к груди, а щекой вжимаюсь в его спину между лопаток. Кажется, я знаю, что сейчас произойдет.

Рустам вздыхает, накрывает своей рукой мои.

– Рена, мне сейчас надо будет уехать. С тобой побудет моя мама.

Я не маленькая, чтобы со мной был кто-то из взрослых. Но отчетливо понимаю, что Рус не может поступить иначе. А еще я знаю, где-то в глубине души уже знаю причину, по которой он сейчас от меня уезжает. Я ее знаю точно, но пытаюсь отговорить себя, ищу другие. Их нет. И когда признаю это, мне вдруг становится страшно.

А я не хочу, чтобы мне было страшно!

Поворачиваю голову, прижимаю губы к спине Руса и шепчу.

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Не надо ехать… туда.

Рус похлопывает меня по руке, словно успокаивает. Как маленькую!

– Рена, это надо сделать. Так оставлять нельзя. Ничего не бойся. С тобой будет моя мама. Она уже почти приехала.

Можно подумать, именно это меня и волнует! Можно подумать, я боюсь оставаться одна! Я не хочу, чтобы Рустам лез во всю эту историю. Я хочу оставить Авдеева в прошлом, совсем, окончательно. С Каминским так не получится. Но сейчас мне страшно. Я не хочу, чтобы Рустам куда-то ехал и что-то делал – я не представляю даже, что! – по этому поводу. Я бы очень хотела, чтобы мы просто забыли про Авдеева. А с Каминским что-нибудь придумали бы. Ну, может, он сам сообразит и уволится. Но я понимаю, что это не про Рустама. Он решил с этим разобраться, и сделать это именно сейчас. Ну, у него же хватит ума не устраивать банальный мордобой!

– Что ты собираешься делать? Куда ехать?!

Он снова гладит меня по руке.

– Рена, не волнуйся. Это мужское дело. Я разберусь. Тебе об это не надо думать.

Да что же это такое! Я не хочу Руса никуда отпускать. Не хочу… Сильнее вжимаюсь в спину щекой.

– Не уезжай. Не надо. Не марайся о… них.

– Все будет хорошо, – Рус еще раз гладит по руке, а потом мягко высвобождается. Оборачивается, мягко целует в нос. – Все будет хорошо.

И начинает одеваться.

Я вспоминаю свои мысли про турпоход. Так вот у него какой… ни разу не тур.

– Ты один?! – выпаливаю. Запоздало вспоминаю, что у него отец – начбез. Рус, смири гордыню, позвони отцу!

– С твоим дядей.

Как будто так легче! Теперь за двоих переживать. Хотя… Нет, так спокойнее – когда Рустам не один, когда они вдвоем с Аиром.

– Рена, проводи меня.

Я неловко натягиваю снова халат Рустама, иду за ним, а потом не сдерживаюсь – вешаюсь на шею. Чувствую его губы на своей макушке, а потом как мне в руку вкладывают ключи. Мне надо его отпустить. Надо. Надо.

– Не делай глупостей. Пожалуйста.

Надеюсь, Аир за тобой присмотрит.

Он напоследок еще раз целует меня в макушку.

– Все глупости только с тобой. Запри за мной дверь.

Глава 11.

Все произошедшее у меня в спальне я запаковал и убрал. Пока убрал. Буду об этом думать – буду улыбаться как дурак. А мне нужно сейчас совсем другое состояние психики. Мне надо действовать.

Есть ли срочность?

Если рассуждать рационально – нет. А я рационально не могу. Мою женщину посмели тронуть – это раз. Два – один из этих людей работает в нашем семейном деле, и не на последней должности. И три – чувствую в себе неожиданно просунувшийся педагогический талант ведения воспитательных бесед среди мудаков старшего возраста. Он даже в кулаках покалывает, этот талант.

Когда я выхожу из дома, дядя Рены и моя мама уже на парковке. Петровский такой же, как на фото, разве что взгляд более пристальный. Короткое сухое рукопожатие.

– Аир Петровский.

– Рустам Ватаев.

Мы оба оборачиваемся к моей матери. Она переводит взгляд с меня на Петровского.

– Вы не будете говорить при мне?

Ни я, ни Петровский не успеваем ответить – на парковку вкатывается знакомый огромный джип, подъезжает к нам. И вот нас уже не трое – четверо. Четверо и начбез.

Теперь уже я перевожу взгляд – с Петровского на своего отца. Вот так?! Подполковник спецслужбы решил попросить помощи у начбеза?

Мужчины после паузы все же обмениваются рукопожатием. Двое мужчин моей матери. Так, не об это сейчас.

– Петровский.

– Ватаев, – а потом отец поворачивается к матери. – Зиля, ты написала, что вопрос срочный. И что нужна помощь. И что дело касается Рены Петровской.

Рядом демонстративно вздыхает Петровский.

– Очень хочется спросить: Зиля, зачем?

Мать держится уверенно и спокойно.

– Я не знаю, что случилось. Наверное, узнаю. Позже. Но сейчас я знаю только то, что случилось что-то очень важное. И что это касается семьи. А мы ведь семья, верно?

Вижу, как взлетают брови отца. Петровский владеет собой лучше. И тут происходит такое, что брови взлетают и у меня тоже. Мама поправляет воротничок на куртке Петровского. Таким жестом… знакомым. Она так отцу когда-то давно поправляла воротничок. Мне иногда. А теперь какому-то чужому мужику.

Нет, вообще-то, он дядя Рены, так что не совсем чужой. Но…

А мама нас – точнее, отца, добивает.

– Аир, пожалуйста, присмотри за ними. У тебя самая холодная голова. Рустам молодой и горячий, Марат просто… горячий.

Охренеть. Просто охренеть. За нами будут присматривать. Я даже не про себя сейчас, я про отца. Он внимательно смотрит на Петровского. Тот медленно кивает.

– Конечно, Зиля, присмотрю.

Зиля. Так называют маму только близкие люди. Это как пощечина. И тут я вижу, как так же медленно кивает отец.