Не поддающийся (чувствам) (СИ) - Волкова Дарья

– Приходи-ка ко мне завтра на маникюр, Рена, – а потом принюхивается и резко встает. – Рена, доставай блюдо вон из того шкафа. Кажется, все готово.

Достаю красивое блюдо со сложным разноцветным узором. А потом говорю тихо и в спину:

– Спасибо вам, Танзиля Ильмановна.

Она оборачивается, морщит нос.

– Танзиля Ильмановна… Длинно-то как. Все называют меня Зиля. И ты так называй. Давай блюдо, Рена.

Когда в доме пахнет свежей выпечкой, в нем не должно случаться ничего плохого. Я буду в это твердо верить.

Подхожу и без сомнений сама обнимаю маму Руса.

***

У темно-коричневого забора стоит машина. Расположившиеся около нее крепкие люди в камуфляже наблюдают за тем, как я паркуюсь.

– Так и хочется спросить: Петровский, зачем? – в голосе отца пополам раздражение и что-то, похожее на восхищение.

– Речь идет о моей племяннице.

– Речь идет, кажется, и о моей будущей невестке.

– Ключевые слова «кажется» и «будущей», – Петровский открывает дверь, легко спрыгивает на землю и идет к людям в камуфляже. Мы тоже выходим из машины, отец задирает голову к небу.

– Удивительно, что я вертолета не наблюдаю, – бормочет он, а потом решительно двигается туда же, к группе в камуфляже. Оставаться в стороне – это не про отца. И не про меня.

Меня перехватывает Аир у самой калитки.

– А ну стой. Куда вперед старших?

Это уже не смешно. Уже хватит. Я вам не мальчик.

– Он посмел тронуть Рену. Один. И второй.

Мы долго и напряженно смотрим друг на друга. Наконец, он кивает.

– Твое право не оспариваю. Но давай все-таки согласуем действия.

Петровский прав. Теперь уже киваю я. И мы присоединяемся к людям в камуфляже, которые что-то бурно обсуждают с моим отцом.

– Аир, давай так, – с места в карьер начинает отец. Он явно в своей стихии, да и люди в камуфляже явно принимает его за своего. Это отец умеет. – Там, – кивок в сторону дома, – человек, который на меня работает.

– Что ж ты крыс на работу берешь, Марат? – не остается в долгу Петровский.

– С этим я разберусь. Дай мне войти первым. Я поговорю с Каминским. А потом запускай своих людей.

То, что машины обе на месте и в доме горит свет, мы уже знаем. И отец, в самом деле, идет первым, бросив напоследок:

– Мне хватит пять минут.

Я не спускаю взгляда с секундной стрелки. И ровно спустя пять минут срываюсь с места.

***

Натюрморт в гостиной такой себе. Двое и начбез. И еще две бутылки пива на столике, и раздербаненная рыба. А понтов-то было, понтов! Разговоров про сорта вискаря и оттенки вкуса вина. А тут пиво и рыба. Ничего против пива не имею, но это сразу мне многое поясняет про Каминского. Но на него мне сейчас плевать. С ним разберется отец. Я потом добавлю. Сейчас смотрю на второго

Наполовину седой, бородатый. На башке заметная плешь и невнятный чубчик надо лбом. Усы, как и борода, явно уложены, кончики усов загнуты вверх. Мушкетер, мать его. Кардинал Ришелье!

– Рус… – предостерегающе окликает меня кто-то – то ли отец, то ли Аир.

Авдеев медленно встает мне навстречу.

– Вы не имеете права…

Рена бы мной гордилась. Секунда – и он уже на полу. Я даже в кулаке ничего не почувствовал – как будто воздух рукой пробил.

– Рус! – меня уже кто-то хватает за плечо. – Хватит. Достаточно.

– А я и не буду. Лежачего не бьют. Вставай, сволочь.

Но его уже поднимают люди в камуфляже. Они же закрывают его от меня. Ему что-то объясняют и что-то зачитывают.

– Все, дальше работаю я, – Аир уже хладнокровно спокоен. Хотя, подозреваю, это спокойствие обманчиво. – Я уезжаю со своими. На связи.

Я знаю, что сделано главное. Дальше уже детали, которые мы будем обсуждать – с Аиром, с отцом. Каждый получит то, что заслужил.

В гостиной дома, где еще несколько часов моей Рене было так страшно, что она сбежала в дождь едва одетая, становится тихо. Нас трое. Каминского не забрали – инкриминировать ему нечего.

Подхожу к Каминскому. Вижу по лицу, что ему хочется отступить. Возможно даже, сбежать. Но он держится.

– Если хочешь ударить – ударь.

Щедрость-то какая. Но об него руки марать уже реально не хочется. Больно много чести. Мы с отцом его иначе раскатаем – так, что его ни в одно приличное место на работу больше возьмут.

– Сумку Рены. Ее телефон.

Каминский с облегчением подрывается с места, выходит, потом возвращается. Демонстративно проверяю сумку, кошелек, карточки, наличные. Телефон там же, в сумке.

Мы можем ехать. Но я вдруг задаю вопрос.

– Вы сектанты, что ли? Извращенцы? Вдвоем хотели?..

Вдруг снова накатывает такая злость, потому что я представляю гипотетическую картинку и… Каминский от меня шарахается.

– Нет! Веришь, нет – я даже не знал, что Рена с Юлианом… Сам был в шоке, когда узнал! В смысле, что они знакомы были, я со слов дяди понял. Когда Рена убежала, а я сказал, как ее зовут. Но что между ними такое было…

– А это продуктивная версия, Рус, – лениво подает голос отец. – Соучастником пойдет.

– Нет, нет! – Каминский паникует. – Говорю же – понятия не имел, что они раньше пересекались! Да если бы я знал! Я ведь Рене рассказывал про дядю, как же она не сопоставила. Ну, фамилия не самая распространенная, но имя и отчество-то! Называл же его! Что же она, раз у них все так было? Я же сказал, что к дяде на дачу едем!

Ну да, ну да. Это мы уже слышали. Сама пришла. И про дядю слышала, и раз согласилась ехать на дачу к дяде – значит, и с дядей был не против. Урод. А урод делает пару торопливых шагов от меня.

А я верю Рене, что она просто пропустила имя мимо ушей. Верю.

– Какого хрена ты вообще к ней лез? Так нравилась, что аж невмочь? А ей на тебя настолько по хер, что твои рассказы не слушает? Вообще не сопоставил?

Каминский смотрит напряженно. Переводит взгляд с меня на отца.

– Давай-давай, – снова лениво тянет отец. – Чистосердечное признание смягчает и так далее. А то пойдешь подельником.

Взгляд Каминского снова мечется от меня к отцу. А потом он решается.

– Так я же видел, что ты к ней неровно, Рустам. От вас фонило на весь офис.

– Назло мне?!

– Не все так примитивно, Рустам Маратович, – Каминский будто даже взбодрился от нашего внимания, чувствует себя чуть ли не королем положения. – Моя цель – закрепиться и подняться в «Балашовском». Говорю же – очень хотел у вас работать. Карьеру сделать. Я просто подбирал к тебе ключик. Соперничество за девушку – отличный способ манипулирования.

– Ты кем собрался манипулировать – мной?!

Охреневаю от откровенности Каминского. Похоже, он решил выдать всю свою подноготную, лишь бы убедить нас, что совместных планов с дядей у него не было. Что у него свои мотивы, с дядей не связанные. Лучше вот такие борзые планы, но только его, и ничьи больше.

Каминский демонстративно разводит руки:

– Признаю – не получилось. Дядя вмешался. Если бы не он… Старый извращенец.

– Ишь, как быстро от дяди открестился, – отец отлипает плечом от стены. – Поехали, Рус. Душно тут что-то. Просто дышать нечем. А ты, манипулятор, в понедельник свое барахло на посту охраны заберешь. И готовься к веселым временам.

Мы напоследок переглядываемся с отцом.

– Захар был прав.

– Захар был прав.

***

Я снова за рулем. Какое-то время едем молча.

– Наверное, все остальное лучше отложить до завтра, – наконец, нарушает молчание отец.

За окном жирно блестят в свете фонарей лужи. Уже очень поздний вечер.

– Наверное.

Дальше едем почти молча. Я молчу. Отец разговаривает по телефону со своими людьми, внося окончательные штрихи в судьбу Каминского. Я не могу думать. Устал. То и дело ловлю на дороге тяжелый отцовский джип.

– Рус, давай, я сяду за руль.

– Доеду.

***

Мама встречает нас у дома.

– Там все хорошо, – легко касается моей щеки губами. – Иди к ней.

– Я отвезу тебя, Зиля.

– Не надо. За мной заедет Аир.