Селянин (СИ) - "Altupi"

На пятачке внезапно стало тесно. Кирилл и Пашка жались к сараю, пока не пытаясь переговариваться — слишком ошеломлены были. Менты, бравшие Пашку, — хоть на них не было формы, Кир был уверен, что это тоже менты, стояли над урожаем конопли напротив Сергеича. Мент с автоматом остался у калитки, поглядывал на пакеты из-за чужих спин, но бдительности не терял. Лариса с Егором также молча выстроились у колодца, банкирша смотрела дерзко, как и полагалось мелкому начальству, а Рахманов… лицо и поза были стандартными для него — отсутствие улыбки, опущенные уголки губ, взгляд вниз, только не себе под ноги, а будто направлен на людей, но просто не касается их лиц. При этом веки полуопущены, и хорошо видны ресницы — густые, чёрные, как и его волосы.

Кириллу вдруг стало стыдно за то, что он здесь стоит: пойманный за изготовлением дури, в углу чужого двора, у опутанной старой паутиной, с застрявшими в ней семенами, чешуйками, пухом, стены чужого сарая. От того, что эти люди проходили мимо вонючей клоаки разломанного сортира, и Егор знает, кто его разломал. Что под обутыми в сланцы ногами Егора в засохшем дерьме валяются протухшие до тошноты шмотки. Что любой, в том числе и Егор, может отойти чуть левее и обнаружить в кустах зловонные бомбы, прикрытые мятыми кусками жёлтой газеты.

За стыдом неизменно пришёл страх. Страшно было… от всего.

Мент в гражданском, тот, что выходил звать их на улицу пихнул острым носком чёрной, запылившейся по здешним дорогам туфли ближайший пакетик.

— Да они не цыплята, Сергеич, они наша премия! Глянь, наркобароны. Фильм «Кокаин» не смотрели? Классный фильм, там тоже всё начиналось с травки… и привело к пяти ходкам, — он засмеялся, как-то совсем не злобно и не паскудно, а просто как человек, честно выполняющий работу и спешащий к жене на ужин. Потом он крякнул и, подтянув брюки на коленях, присел на корточки. — Ну что, начнём?

— Начнём, — сказал мент Санёк и ловко вытащил из висящей на боку тонкой сумки планшет с бланками.

— Начнём, — растягивая звуки, повторил сидящий на корточках и дальше его язык стал по-казённому сухим. — Осматриваем место. Понятые, будьте внимательны. В девятнадцать часов двадцать три минуты в д. Островок при проведении оперативно-розыскных мероприятий во дворе дома номер четыре по улице Центральной обнаружены… раз, два, три, четыре… девять полиэтиленовых пакетов с растительной смесью…

Слух Кирилла автоматически фиксировал фразы для протокола. Он не знал, что жили они в доме номер четыре, и что у улицы имеется название, но его это не интересовало. Он всё больше и больше ускользал в свои мысли, взгляд притягивался к Егору, который «был внимателен», как ему велели. На лице Рахманова не дрогнул ни один мускул, он словно застыл в одной поре, не боялся, что ему будут мстить, не скучал от нудной процедуры описи улик, не злорадствовал. Странный парень, правду про него сказали — странный. В мозг Калякина всё глубже и глубже просачивалось осознание, что он его может долго… очень долго не увидеть. Сколько дают за наркоту?

Он не хотел в тюрьму! Кирилл не хотел в тюрьму! Какая тюрьма — ему двадцать лет! За что? Он ничего не сделал! Он никому не продавал! Не употреблял! Он не дилер, не наркоторговец! У него только молодость началась! Университет и учёба! Скоро сентябрь, четвёртый курс!

Да, учился Кирилл из-под палки, но сейчас, когда накатывала паника, глаза судорожно следили за передвижениями мусоров, собирающих пакеты в огромный чёрный шелестящий мешок, когда конечности подёргивались от нервного перевозбуждения, он готов был жизнью поклясться, что добьётся звания лучшего студента потока! Конечно, папа депутат, папа покричит, но отмажет… А вдруг нет? «Обезьянник», нары, суд!.. Из-за ёбаного пидора!..

Кирилл затрясся от почти овладевшей им паники, не осознавая своих действий, едва не начал рвать на себе волосы и орать, едва не побежал, куда глаза глядят, просто вперёд, но на последних секундах вспышку безумия предотвратил толчок в руку. Кирилл повернул голову направо — в сторону прорезавшейся боли, ещё плохо соображал.

— Ты, урод! — это прошипел Пашка, его глаза также были полны животного, первобытного ужаса, на лбу вздулась жилка, меж стиснутых зубов брызгала слюна. — Ты, урод! Ты что без меня тут делал? Ты кому проболтался?

— Ты ёбаный пидор! — не остался в долгу Калякин. — Ты! Из-за тебя! Ты втянул меня в это! Ты!

От крика, впрочем, не такого громкого, не на всю улицу и даже не на весь двор, от крика, больше похожего на злобное шипение ядовитых змей, сбившихся в клубок и ненавидящих друг друга, Кирилла отпустило. Он стал видеть краски, замечать картину вокруг, даже детали. Если раньше трое ментов, тех, что без оружия, ходили вокруг расстеленного целлофана, фотографировали, измеряли, записывали, собирали, заходили в сарай и выносили оттуда ещё пакеты с сухой коноплёй, то теперь они остановились и смотрели на них, слушали. Слушал и молчаливый четвёртый, небрежно придерживая автомат за ствол. Лариска уже присела на лавочку, а у Егора был такой вид, будто ему было стыдно за происходящее перед полицейскими. Хуйню творили совершенно посторонние ебланы, а стыдно было ему. Какой-же он всё-таки…

Пашка не дал додумать мысль, за грудки, так что ткань футболки треснула, развернул к себе, окунул в самую гущу событий. Его лицо было искажено нечеловеческой злобой.

— Ты кого пидором назвал?! Сам причитал, что бабки нужны! Ты на меня не скидывай! Меня тут вообще не было, я только сегодня приехал!

— Эй, дельцы, — окликнул Сергеич. — Всё, что вы говорите, может быть использовано против вас.

— Да пусть топят друг друга, — лениво оборвал его Александр, возвращаясь к описи улик, — нам же проще. Диктофон бы давно включил.

— Я его на столе оставил.

— А в телефоне что, нет?

— Я им никогда не пользовался…

Обыденный трёп стражей порядка привёл Кирилла в чувство, он окончательно протрезвел. Закрыл рот на замок. Его била мелкая дрожь и горло стало как крупный наждак, а со лба и висков катились капли пота, хотя солнце почти окончательно ушло за верхушки деревьев и сумерки стали прохладными. Кирилл понимал, что выглядит сейчас отвратительно, ещё отвратительней выглядит его натура — быдловатое дерьмо, оказавшееся слабаком, не способным отвечать за свои поступки. Он не верил, что всё это происходит с ним, он никогда не представлял так сценарий своей жизни — в рассвете сил угодить за решётку по делу об изготовлении и хранении наркотических веществ. Влюбиться в самого замечательного в мире парня и попасть в самое унизительное положение на его глазах, унизительнее, чем падение в выгребную яму. Лучше бы утонул в дерьме, чем сейчас скатиться до состояния жалкого слизня.

Кирилл выпрямился, принял свою участь. На Пашку не смотрел, демонстративно отвернулся. Стойко терпел укусы комаров, ему казалось, даже борьба с этими пищащими гадами делает его менее мужественным в глазах Егора, а он в их и так достиг дна. Думал о том, что сказать родителям.

Наконец сотрудники наркоконтроля, или кем они являлись, закончили сбор улик, упаковали всё-всё, включая полусухую траву с крыши, отнесли мешки в машину, всё сфотографировали, записали, провели ещё массу непонятных манипуляций.

— Понятые, — к ним с бумагами шагнул мент в гражданке, которого так никто и не назвал по имени, или Кирилл это пропустил, — всё видели? Претензии, замечания есть? Если нет, тогда прочитайте и распишитесь… вот здесь, здесь и здесь… и здесь, — он ткнул пальцем в каждую из бумаг и передал их банкирше. — Начнём, наверно, с вас, гражданка… Сергеич, Мих, уводите этих…

Последнее предназначалось коллегам в форме и было, естественно, о Пашке и Кирилле. Сергеич кивнул, круговым движением размял шею, подёргал плечами, будто затекли. Спросил:

— Ну что, красавчики, потопали?

Как будто от них что-нибудь зависело! Машнов за спиной что-то пробурчал, матерное, Кирилл презрительно отвернулся от него, всем своим видом демонстрируя, что с уёбищем сзади он не знаком и намерен сотрудничать со следствием. Тоже спросил, вежливо: