Беспощадный король (ЛП) - Торн Айви

Я возбуждён, когда вижу её с ними, и мне это противно.

Я, чёрт возьми, больше не знаю, как я ко всему этому отношусь и что чувствую.

То, что я вижу её с ними, говорит мне всё, что мне нужно знать о состоянии предполагаемой «игры». Дин и Кейд явно объединили усилия. Здесь не происходит никакого наказания, никакого совместного порабощения питомца Дина. Они делятся ею, просто и ясно, как мы привыкли делать с девушками в колледже.

Но Афина – это не просто девушка.

У меня всё ещё есть место для тебя.

Дин по самые яйца в её киске, а Кейд вот-вот войдёт в её задницу, так что это означает только одно. Рот Афины обхватывает мой член, её широко раскрытые глаза смотрят на меня снизу вверх, когда она сосёт меня, стонет по всей длине, подпрыгивая на их членах. Это звучит так чертовски соблазнительно. Мой член такой твёрдый, что причиняет боль. И даже когда я говорю себе развернуться и уйти, мои ноги сами несут меня в комнату.

Афина улыбается мне, когда я делаю шаг вперёд, и я чувствую знакомую смесь похоти и гнева, желания и обиды. Я хочу её больше, чем могу дышать, и в то же время я не хочу ничего ей давать. Я не хочу отдавать ей часть себя, потому что боюсь того, что может случиться, с ней и со мной, если я это сделаю. Я не раздеваюсь перед ней, как Дин и Кейд. Я ничего не делаю, только расстёгиваю молнию, пока она смотрит, как я достаю свой твёрдый член из джинсов. Я вижу, как в её глазах вспыхивает желание, когда она наклоняется вперёд, чтобы взять меня в рот.

Тепло её губ опьяняет. Для той, кто не так давно была девственницей, она знает, как сосать член. Того, как она обхватывает меня губами, достаточно, чтобы я забыл о своих сомнениях. Скольжения её языка по нижней стороне моего члена достаточно, чтобы заставить меня пожалеть, что я не трахнул её давным-давно. Я почти не замечаю, что происходит: руки Дина на её талии, когда он входит в неё, а Кейда на её бёдрах, когда он входит в её попку. Я чувствую, как её губы сжимаются вокруг меня, когда Кейд входит в неё, раздвигая её упругую попку. Я чувствую электрический разряд удовольствия от паха до кончика члена от ощущения, как её губы и горло сжимают мою длину.

Я хочу трахнуть её в рот. Я хочу кончить ей в него же, поэтому провожу рукой по её волосам, притягивая её ещё ближе к себе, так чертовски возбуждённый видом того, как её насаживают во все места, Дин, Кейд и я берём её все сразу… И тут я внезапно вспоминаю, как она лежала со мной на утёсе, как её губы обхватывали мой член, испуганно и неуверенно. Вспоминаю её до того, как её отравили, до того, как отняли то, что я мог бы иметь.

Если бы только я не был грёбаным идиотом.

Воспоминание об Афине той ночью расплывается перед Натали, и я дёргаюсь в ответ, мой член всё ещё пульсирует, когда он выскальзывает из её губ. Не знаю, как мне удаётся остановиться, но где-то глубоко внутри я понимаю, что не могу этого сделать, не с Дином и Кейдом, не в то время, когда я думаю о своей бывшей. Я не могу кончить в рот Афине, представляя мёртвую женщину.

Мне едва удаётся снова натянуть джинсы, прежде чем я выбегаю из комнаты.

Мой разум затуманен, грудь ноет, сердце бешено колотится. Я чувствую себя пойманной в ловушку водоворота похоти, смятения и боли. Спотыкаясь, я иду обратно по коридору в свою комнату, стараясь не обращать внимания на звуки их продолжающегося секса, часть меня желает, чтобы Афина пошла за мной, а часть рада, что этого не происходит.

Это лишь подтверждает то, что я и так знаю: она принадлежит им. Не моя.

Никогда не будет моей.

Как только я оказываюсь в своей комнате, я захлопываю дверь, прислоняюсь к ней спиной и со стоном засовываю руку обратно в расстёгнутые джинсы, сильно и быстро сжимая свой ноющий член. Дело не в удовольствии или наслаждении самим процессом самоудовлетворения: это не что иное, как средство достижения цели, способ остановить ноющую потребность, которая распространяется во мне подобно какой-то злокачественной опухоли.

Я поклялся себе, что не стану одержим ею, как Кейд. Как они оба сейчас. Но всё, о чём я могу думать, – это её горячий рот, когда я яростно поглаживаю свой член, её слюна всё ещё на моей коже, когда я подхожу к краю и перехожу через него, извергаясь в свою ладонь горячим потоком, от которого я почти сгибаюсь пополам от его силы.

Как всегда, я чувствую себя немного неуютно, когда всё заканчивается. Когда я снова немного прихожу в себя. Звуки, доносящиеся из коридора, не вызывают во мне странной смеси вожделения и замешательства, только раздражение и что-то похожее на гнев. Я надеваю наушники, чтобы не слышать этого, и включаю самую громкую и агрессивную музыку, какую только могу, когда иду мыться и ложусь в постель.

Мне требуется много времени, чтобы заснуть. В конце концов, я вынимаю наушники, надеясь, что в доме наконец-то воцарится тишина, и так оно и есть. Но даже тогда, когда я закрываю глаза, мой сон никак нельзя назвать спокойным.

Это все сны о ней, сны о той последней ночи, о криках и крови на асфальте, смешанные со снами об Афине, которая приходит ко мне в постель, забирается под одеяло и прижимается к моей спине. Во сне я чувствую её губы у себя на затылке, её голос шепчет моё имя, её рука скользит по моему бедру, обхватывая мой член. Я громко стону, прижимаясь бёдрами к её ладони, и во сне не возникает вопроса, продолжим ли мы это, если я позволю ей прикасаться ко мне вот так. Я позволяю ей ласкать меня до тех пор, пока не чувствую, что больше не могу этого выносить. Затем я переворачиваюсь, прижимая её к кровати в темноте, когда её ноги раздвигаются для меня, а её милое бледное обнажённое тело выгибается навстречу моему. Когда я вонзаюсь в неё, это лучшее, что я когда-либо, чёрт возьми, испытывал, но где-то в моей голове срабатывает сигнал тревоги, кричащий мне, что я не знаю, как ощущается Афина, что я никогда не был внутри неё, что это кто-то другой. Не Афина, а женщина, которая никогда больше не должна быть в моей постели.

Но я не могу остановиться. Я так давно не был внутри женщины. Во сне я продолжаю двигаться, продолжаю погружаться в её сладкое, тёплое тело снова и снова, пока не начинаю дрожать на грани оргазма, вцепившись руками в подушку по обе стороны от её головы. А потом, когда мой член набухает, а тело выгибается от глубокого, пульсирующего удовольствия, мои глаза привыкают к темноте.

Женщина подо мной вовсе не Афина.

Это Натали, её лицо перекошено, череп в крови, и она улыбается своей кровавой улыбкой, обвивая руками мою шею и шепча моё имя.

Я с криком отшатываюсь назад, но уже слишком поздно. Моё тело бьётся в конвульсиях, выгибается, толкается, и я отшатываюсь назад, отползая от неё, а она садится, всё ещё тянется ко мне, ползёт ко мне…

Я резко открываю глаза и просыпаюсь от резкого толчка, в голове стучит, а бёдра липкие. Я весь в поту и смутно осознаю, что кончил во сне, чего со мной не случалось с тех пор, как я был подростком.

Я отбрасываю одеяло, вскакиваю с кровати и мчусь в ванную, включая свет в надежде, что он прогонит остатки сна. Часть меня хочет вернуться в это состояние, каким бы ужасным оно ни было, просто чтобы снова услышать, как она шепчет моё имя, почувствовать, как её руки обвиваются вокруг моей шеи. Но я знаю, что то, что я увижу, будет той версией её, которую я так отчаянно хочу забыть.

Больше всего на свете я хотел бы увидеть её во сне такой, какой она была при жизни, чтобы я снова увидел её прекрасное лицо, целое, улыбающееся и смотрящее на меня снизу вверх. Но где-то в глубине души я знаю, что больше никогда этого не сделаю. Я никогда не увижу её такой, какой она была в ту последнюю ночь, потому что чувство вины за то, что я мог бы поступить по-другому, съедает меня заживо, и это, чёрт возьми, никогда не прекратится.

Если бы я никогда не прикасался к ней, никогда не любил её, она была бы всё ещё жива.

Сейчас я не могу этого изменить. Но я могу предотвратить повторение этого.

Вот почему я должен держаться подальше от Афины.