Спецназ. Притворись моим (СИ) - Алекс Коваль

— Я спрашиваю, — повторяет мужчина, и его глаза хитро щурятся, а голос понижается до интимного шепота, — в Питере мы поедем жить к тебе или ко мне?

Я смотрю на него, открыв рот. В голове абсолютный вакуум. Мысли разбежались в панике. Тараканы в голове попадали в обморок.

— Ты… ты как?.. — лепечу я, тыча в него пальцем. — Ты же… Ты должен быть у мамы!

— Должен был, — легко соглашается он, перехватывая мой палец своей горячей, мозолистой ладонью и сжимая его. — А ты должна была быть дома, в своей кроватке, и спать. Но, как видишь, планы меняются. Мы сидим здесь.

— Но билет… — у меня в голове не укладывается пазл. Шестеренки скрипят. — Как ты узнал? Как успел? Рейс же… я же…

Я начинаю заикаться.

Никита усмехается, поглаживая мою руку большим пальцем. Спокойный, как удав, который только что загнал кролика в угол.

— Я спецназовец, Ириска. Забыла? Найти одну беглую, сумасбродную студентку с огромной сумкой, заплаканными глазами и билетом на ближайший рейс — это даже не спецоперация. Это так, легкая разминка перед завтраком. А еще я видел ту записку. Трогательную такую, — он кивает, и в его глазах мелькает что-то серьезное, глубокое. — Твоя мама мне ее дала почитать. Очень познавательное чтиво, Агапова. Особенно тот абзац, где ты признаешься, что влюбилась в меня.

Я чувствую, как краска заливает лицо. Я горю. Я пылаю! Он читал. Он знает. О боже, какой позор! Я писала это родителям! Я не думала, что он увидит!

Я хочу провалиться сквозь пол самолета прямо на взлетную полосу, и чтобы меня переехал багажный тягач.

— Ты читал?.. — пищу я, пытаясь вырвать руку, но Никита не отпускает.

— Каждое слово, — подтверждает он, не сводя с меня пристального взгляда. — Два раза перечитал, чтобы убедиться. И знаешь, что я подумал?

— Что я дура? — обреченно шепчу, опуская глаза.

— Нет. Я подумал, что моя невеста охренела сбегать от своего счастья. И что мне придется ее догонять, чтобы надрать ей уши. А потом зацеловать до полусмерти.

Наклоняется еще ближе, так что наши носы почти соприкасаются.

— Ты правда думала, что сможешь от меня сбежать, Агапова? — шепчет мужчина мне в губы. — От меня еще никто не уходил. Особенно с моим сердцем в кармане. Так что сиди смирно, Ириска. Полет будет долгим, и нам есть что обсудить.

Эпилог

— Сотников, если мы опоздаем, я тебя придушу! — пыхчу я, пытаясь одновременно накрасить губы, натянуть второй сапог и не уронить пакет с подарками, который предательски выскальзывает из рук. — Ты чего там копаешься?

Никита стоит в дверном проеме ванной, абсолютно спокойный, как скала, и невозмутимо поправляет воротник черной рубашки. На нем, как всегда, всё сидит идеально. Бесит. И восхищает.

— Ириска, мы не на пожар, — его голос, низкий и с этой фирменной хрипотцой, действует на меня как валерьянка на кота. Но я держусь. — До полуночи еще четыре часа. Ехать до Глеба минут сорок, если без пробок. А пробок нет, потому что все нормальные люди уже давно режут салаты.

— Мы не нормальные люди, — парирую я, наконец-то справившись с молнией на сапоге. — И вообще, Аврора мне уже три раза написала. У нее там какой-то «Армагеддон с нарезкой», и если мы не приедем и не спасем ситуацию, она нарежет Раша вместо колбасы в оливье.

Ник усмехается, подходит ко мне и забирает из рук тяжелый пакет.

— Раша не жалко. Но так уж и быть, поехали спасать салат.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я ловко уворачиваюсь.

— Э-э-э, нет! Помада! Даже не думай.

— Жадина, — хмыкает он, но в глазах пляшут веселые искры. — Ладно, ночью отыграюсь.

Мы вываливаемся из квартиры в морозный питерский вечер. Снег валит крупными хлопьями, красиво, конечно, но холодно — жуть. Я плотнее кутаюсь в шубку, пока Никита загружает пакеты в багажник.

Год.

Прошел целый год с того безумного путешествия в Челябинск, где мы притворялись, врали, сбегали, ругались и в итоге влипли друг в друга по самые уши. Кто бы мог подумать? Если бы мне тогда, в поезде, сказали, что через год я буду жить с этим неандертальцем, спать в его футболках и планировать с ним встречу Нового года, я бы рассмеялась этому пророку в лицо. А потом хорошенько побила.

А сейчас… Я смотрю на его широкую спину, на то, как он уверенно смахивает снег с лобового стекла, и внутри разливается тепло. Такое, знаете, уютное, как горячий шоколад.

Мы садимся в машину. В салоне пахнет его парфюмом и немного мандаринами — мы купили целый ящик утром.

— Пристегнись, Ириска, — командует он, заводя мотор.

— Слушаюсь, товарищ подполковник, — фыркаю я, щелкая ремнем.

Всю дорогу я ерзаю на сиденье. Не только потому, что мне не терпится увидеть ребят. Есть еще кое-что. Кое-что очень маленькое, но глобальное, что лежит сейчас в моей сумочке, в маленькой подарочной коробочке, и жжет мне бок похлеще раскаленного утюга.

Я нервничаю. Дико. До дрожи в коленках.

Пару недель назад, когда я увидела эти две полоски, я сначала не поверила. Подумала — брак. Купила еще три теста. Все — полосатые, как жезл гаишника.

Шок. Паника. Радость. И снова паника.

Мы ведь только начали жить «нормально». Я заканчиваю институт, у нас куча планов, мы хотели летом рвануть в отпуск… А тут — здрасьте, приехали.

Я кошусь на Никиту. Он сосредоточен на дороге, одной рукой держит руль, другая лежит на моем колене. Его большой палец успокаивающе поглаживает мою ногу. Он ничего не подозревает. Абсолютно. Для него это просто очередной Новый год в компании друзей.

— Ты чего такая тихая? — вдруг спрашивает он, не поворачивая головы. — Обычно ты болтаешь без умолку, как радио, у которого сломалась кнопка «выкл».

Я вздрагиваю.

— Я? Тихая? Просто… песню слушаю. Нравится.

— Ага, — кивает он. — «Jingle Bells» в рок-обработке. Очень глубокая композиция. Прям за душу берет.

— Не язви, Сотников. Я просто настраиваюсь на праздник.

— Волнуешься? — бросает на меня быстрый взгляд. — Из-за подарка?

У меня сердце пропускает удар. Он что, экстрасенс?

— В смысле?

— Ну, ты всю неделю какая-то дерганая. Прячешься по углам, шепчешься по телефону. Я уж грешным делом подумал, ты мне любовника в подарок готовишь.

Я выдыхаю. Шутник, блин.

— Размечтался. Хотя, если он готов готовить для тебя вместо меня — заворачивайте, беру! С твоим жором я скоро оформлю прописку возле духовки.

— Это да, меня прокормить — проще убить, — соглашается он, сворачивая во двор дома, где снимают квартиру Глеб и Аврора.

Мы паркуемся, хватаем пакеты и бежим к подъезду. Домофон пиликает, и через секунду мы слышим запыхавшийся голос Авроры:

— Пароль⁈

— Снегурочка с мешком оливье и злой серый волк! — кричу я в динамик.

— Заходите, спасители! Лифт работает, но лучше пешком, растрясете жирок перед ужином!

— Добрая девочка, — бормочет Никита, придерживая дверь.

Мы поднимаемся на лифте (еще чего, пешком с пакетами!), и уже на лестничной площадке слышим шум. Из-за двери квартиры доносится смех, звон посуды и чей-то возмущенный вопль.

Дверь распахивается раньше, чем мы успеваем нажать на звонок.

На пороге стоит Аврора. В блестящем платье, босиком, с растрёпанными волосами и с большой ложкой в руке. Она выглядит как безумная фея кулинарии.

— Наконец-то! — визжит она и кидается мне на шею, чуть не выколов глаз. — Ирка! Я думала, я с ума сойду! Глеб мешается под ногами, Раш сожрал половину нарезки, пока я отвернулась! Это дурдом!

— Привет, подруга! — я обнимаю ее, стараясь не раздавить подарки. — Спокойно, кавалерия прибыла.

— Привет, Аврора, — улыбается Никита, занося пакеты. — Глеб жив?

— Пока да, но он ходит по тонкому льду, — фыркает она, пропуская нас внутрь. — Проходите, раздевайтесь!

В квартире пахнет мандаринами, запеченной уткой и хвоей. В центре гостиной стоит огромная елка, украшенная так стильно, что хоть сейчас в журнал. Гирлянды мигают, создавая уют.