Жестокий Лорд (ЛП) - Торн Айви

Я вижу, как её глаза расширяются, и понимаю, что это не только из-за того, что я мёртвой хваткой сжимаю её горло. Она извивается и брыкается, и я немного ослабляю хватку, опуская её на землю, когда она начинает кашлять.

— Я мог бы прямо сейчас позвонить своему отцу и сказать, что выгоняю тебя. Сказать ему, чтобы он выгнал твою мать. И что бы ты тогда сделала, а? Как бы ты защитила её? Знаешь, что малышка? Ты бы не смогла. Потому что мой следующий звонок был бы старым приятелям-байкерам твоего бедного покойного отца, чтобы сообщить им, что шлюхи Сейнт вернулись на улицы и готовы к поимке. Ты бы хотела, чтобы после этого я был тем, кто сорвал твою вишенку, детка?

На лице Афины ужас, и я наслаждаюсь этим, страхом, который вижу в её глазах. Она научится не перечить мне.

— Чего ты хочешь? — Шепчет она дрожащим голосом.

Я придвигаюсь к ней ближе, прижимая её к дереву, как хищник, загоняющий свою жертву в ловушку. Она вздрагивает, когда я снова протягиваю к ней руку, но на этот раз я опираюсь ею о дерево и нависаю над ней всем своим тяжёлым, мускулистым телом так близко, что я знаю, она чувствует тепло, исходящее от моего тела.

— Я хочу, чтобы ты умоляла, — бормочу я глубоким низким голосом. — Я хочу, чтобы ты умоляла о моем члене. Умоляй меня лишить тебя девственности. Умоляй меня трахнуть тебя жёстко. Я хочу, чтобы ты умоляла, плакала и открылась мне, и, может быть, тогда я увижу, осталась ли во мне хоть тень милосердия к тебе.

Подбородок Афины дрожит. Я чувствую её прерывистое дыхание, все её тело дрожит от страха, когда она смотрит на меня, её тёмно-синие глаза встречаются с моими зелёными.

Но я не вижу в них мольбы. Я не вижу мольбы о пощаде.

Я вижу гнев. Я вижу вызов. И от этого у меня так чертовски встаёт.

— Кейд Сент-Винсент, — шепчет она музыкальным и нежным голосом, приближаясь ко мне в промежутке между нашими губами, и на какую-то долю секунды мне кажется, что она действительно собирается это сделать. Она собирается умолять меня, и я понимаю, что, когда мой член угрожает прорвать шов на трусах, я даже не доберусь до одной из спален. Я трахну её прямо здесь, у дерева, в траве, оставив её девственную кровь размазанной по коре и земле на всеобщее обозрение. Наконец-то я овладею ею так, как всегда хотел, и если каждый гребаный человек на этой чёртовой вечеринке захочет посмотреть, он может это сделать.

Она улыбается, и почему-то её лицо становится ещё красивее, когда её полные губы приоткрываются. Мой член пульсирует, когда я вспоминаю, каково это – проталкиваться между этими губами, в это горло, чувствовать, как она давится и давится от моей толщины.

— В твоих грёбаных мечтах, — шепчет она.

И затем, прежде чем мой одурманенный похотью мозг успевает осознать, что она только что сказала, что она только что, чёрт возьми, отказала мне, она проскальзывает у меня под рукой, вырывается из моего тела и убегает прочь по лужайке.

Я поворачиваюсь на одном каблуке, преследуя её, как будто я снова на грёбаном поле для регби, только на этот раз мишенью является она, а не мяч. Я с силой хватаю её за локоть, разворачивая к себе так быстро, что она вскрикивает, и на секунду мне кажется, что я действительно вывихнул её грёбаную руку.

Да какая, на хрен, разница. Я хочу её киску.

— Ты, блядь, собираешься мне отказать? — Рычу я. — Ты знаешь, что это значит, Афина. Ты прекрасно знаешь, черт возьми, что я мог бы с тобой сделать за это, — моя рука сжимается на её локте, притягивая её к себе, и я обхватываю её за задницу, сильно сжимая её в ладони. Я знаю, что это больно, знаю, что следы от трости всё ещё свежие и красные, но она даже не вздрагивает. Вместо этого она на секунду прижимается ко мне, её глаза сверкают от ярости, и она стискивает зубы.

И затем, прежде чем я успеваю что-либо сделать, прежде чем я успеваю сказать ещё хоть слово, или повалить её на землю, или решить, что я хочу делать дальше, она бросается вперёд и сильно ударяет коленом мне между ног.

Прямо по яйцам.

Я кашляю и давлюсь, наклоняясь вперёд, когда Афина наносит сильный удар по моему уху, отбрасывая меня в сторону.

— Можешь засунуть свой контракт себе в задницу, — шипит она.

А затем разворачивается и убегает обратно в дом.

20

ДИН

Я пропущу большую вечеринку в доме сегодня вечером. В обычной ситуации мне было бы всё равно. Эти братские вечеринки на самом деле не в моем вкусе. Пластиковые стаканчики, липкие коктейли, повсюду пролитая жидкость и рвота, неряшливо пьяные девушки, все кричат о Кейде и его сегодняшней победе.

Совсем не моя сцена.

Но и то, где я нахожусь сегодня, тоже не самый мой любимый способ провести вечер пятницы. На самом деле, это один из моих наименее любимых – ужинать с отцом и его друзьями в клубе, членом которого он является. Настоящий клуб для старых друзей, где все надевают смокинги и галстуки, и куда не допускаются женщины.

Это могло бы быть приятным занятием, если бы не мой отец. Сегодня здесь он, мистер Ромеро, мистер Босворт и мистер Вудрафф. Все они – старые, набитые рубашки, а я – тот, кто сидит там под микроскопом, на кого они возлагают все свои надежды.

— Итак, как идут дела? — Спрашивает меня Босворт, прищуривая глаза и накладывая себе на тарелку кусочек лосося.

— Давай на чистоту, — добавляет Ромеро, — ты уже трахнул ту девушку?

Мышцы моей челюсти напрягаются, когда я напоминаю себе о необходимости сохранять спокойствие.

— Пока нет. Мы её приручаем. Вы подарили нам энергичную кобылку. Предстоит проделать большую работу, чтобы приструнить её. Поскольку нам не позволено принуждать её, — сухо добавляю я, нарезая филе.

— Тебе нужно помнить о мальчишке Сент-Винсенте, — говорит мой отец, сурово глядя на меня через стол. — Он всё равно может принудить её. Он одержим ею. Мы все это знаем. Вот почему Филип Сент-Винсент настоял на ней.

— У меня сложилось впечатление, что это потому, что её легче всего заставить не подвергать сомнению условия контракта. Поскольку ей и её матери угрожает опасность со стороны «Сынов дьявола». — Вудрафф хмурится. — У Сент-Винсента есть скрытые мотивы?

— А когда их не было? — Мой отец машет рукой. — Его сын был одержим этой девушкой много лет. По-видимому, он пытался принудить её много лет назад, но она сбежала. Филип думал, что, поселив её в доме, его сын получит необходимый стимул, чтобы заставить девушку подчиниться и сохранить город. — Он откладывает вилку, пристально глядя на меня. — Но мой сын не позволит этому случиться, не так ли?

— Нет, сэр. — Я тоже отложил вилку. У меня вообще-то не было особого аппетита, но этот разговор быстро лишил меня всего, что я съел. — Но правила остаются в силе. Я не могу принуждать девушку. Лучшее, что я могу сделать, это попытаться убедить её добровольно отказаться от этого.

— Тогда придумай, как это сделать.

— Я пытаюсь…

— Одного старания недостаточно. — Ромеро сжимает челюсти. — Сент-Винсенты были занозой в заднице для двух поколений. Этот город по праву должен принадлежать твоей семье, Дин. На нем стоит твоё имя. Ради бога, у тебя есть гребаный титул. Веди себя как мужчина и выполняй свой долг перед семьёй. — Он делает паузу. — Что ты собираешься делать с девушкой после того, как заберёшь её?

Я пожимаю плечами.

— Не женюсь на ней, как Филип поступил со своей шлюхой, это уж точно. Может быть, оставлю её себе на время, если она окажется хорошей. Если нет, сделаю её прислугой в доме, как её мать. Я знаю, что несу ответственность за то, чтобы она осталась, — добавляю я. — Но я не собираюсь делать её леди Блэкмур, это уж точно.

— Хорошо, — кивает мистер Ромеро. — Потому что, если ты добьёшься успеха, Дин, у тебя будет возможность выбрать одну из наших дочерей в жёны. — Но для меня было бы честью, если бы ты подумал о моей Уинтер. — Он делает паузу. — Она предана своей семье. Красивая. И её научили тому, как быть покорной женой. Она сделает всё, о чем ты её попросишь. — Он ухмыляется. — Всё, что угодно.