— Ой, все! — Маринка машет ладонью, садится тоже за стол, — а насчет свадьбы… Нет, не сразу.
Она словно чувствует, что мне сейчас необходимо отвлечься, и отвлекает. Очень качественно.
— Я не хотела, — вздыхает она, — ну… Ты помнишь, что он устраивал же?
— Эм-м-м… Припоминаю.
На самом деле, я не то, чтоб отчетливо все помню, у меня в тот момент было море других вопросов в голове, да и вообще… Голова шла кругом. Но то, что Маринка плакала по Тигру, конечно, не забыть.
— Мы же начали встречаться, и потом выяснилось, что у него невеста, — начинает Маринка, — помнишь?
Киваю. Да, что-то такое…
— Я сразу ушла, а он… Он обиделся, прикинь? И даже пытался задвигать, типа, я чего тут такого? У них многие так живут… Как он мне потом сказал, просто растерялся. И да, обиделся. Гордый горный тигруля… — Она улыбается мечтательно, вспоминая, — я, конечно же, его по морде и за порог. А он закусился… Всякие тупые вещи устраивал, чтоб показать, как я не права, и сколько я потеряла… Дурачок… Как мы тогда не разбежались с ним, до сих пор не понимаю… Наверно, нани помогла… — и, отвечая на мой удивленный взгляд, поясняет, — его прабабушка, помнишь, я говорила? Офигенная совершенно, кстати. А Михо ее любит… Мы летом ездили на родину, так она его научила коз доить, представляешь?
Я пытаюсь представить себе маленького Михо, доящего козу, и улыбаюсь.
И даже без напряга.
Губы словно заново привыкают к тому, что могут растягиваться, обозначать эту эмоцию.
Да, очень хорошо, что я приехала.
А то Лис с Камнем не хотели пускать, что-то там про безопасность говорили… Словно Тошка прямо вот за дверью караулит, ей-богу! Он же не спецназовец. И не наемный убийца!
В конце концов мой отец решил вопрос, сказав, что со мной поедут двое его людей, и все устаканилось.
Мои мужчины, пользуясь случаем, рванули по делам, мой отец тоже куда-то уехал, я даже не выясняла, куда.
А я спокойно доехала в сопровождении суровых здоровенных мужиков до дома Маринки.
И теперь с наслаждением погружалась в абсолютно иную атмосферу, спокойствия, семейного уюта и простых радостей. Моя подруга совершенно очевидно была счастлива.
Тонкая, но фигуристая, с забранными наверх кудрявыми темными волосами, в простой домашней одежде, она буквально цвела. Улыбалась, суетилась по кухне, успевая одновременно болтать со мной, следить за сыном и накрывать на стол.
Я смотрела на нее и радовалась.
У нее было счастье.
Тихое, свое.
Боже, я тоже так хочу!
Дом хочу, светлую теплую кухню, детей! Много детей хочу!
И моих мужчин, сидящих за столом и наблюдающих за мной с удовольствием и любовью!
Я только теперь до самого конца осознаю, чего была лишена все эти годы.
Я жила, словно душевный инвалид, закуклившись, не позволяя себе ни воспоминаний, ни планов на будущее.
А реальность… Она была серой. С коротким всплесками счастья, когда видела, что мои песни нравятся людям. Что я хоть кому-то нужна.
Почему-то от Тошки, несмотря на всю его заботу, на все слова про любовь, я такого никогда не чувствовала. Холодно мне с ним было. Тяжело. Муторно.
Но осознавать это я не могла почему-то.
Только теперь, на контрасте, в голову приходит озарение.
— Ну вот… Он меня хотел сразу к себе перевезти, — продолжает Марина, — у него же квартира была… Как раз в этом доме, кстати. Но я отказалась. Помнила о его косяках, не могла доверять… Ты же меня знаешь, я в человеке изначально хорошее вижу, но стоит обмануть, то все.
Киваю.
Да, в этом вся Маринка.
Доверчивая, но до определенного предела. И очень злая к тем, кто сделал плохо ей.
— Я его простила только потому, что втрескалась, словно кошка, же… Ну… И он, конечно, напирал так, что тормознуть было невозможно. — Она улыбается, наверно, вспоминая особенности его “напора”, и я отвечаю ей такой же понимающей улыбкой. Да, они такие. Напролом прут, вообще никаких препятствий не видя… Как тут устоять? Никак. — Но границы свои отстаивала. А он, хитрый гад, тихой сапой… Сначала на Новый год к своим отвез знакомиться. Чуть не убила его, когда узнала, куда привез! Хорошо, что приняли меня с радостью. Я не ожидала, что они такие… Его мама — очень хорошая, сразу меня как-то тепло встретила. Бабушка — тоже. Прабабушка — вообще песня. И отец с дедом не смотрели косо, как я опасалась. Я же не их… Но, оказалось, что у них таких предрассудков нет. Конечно, стараются жениться на своих, но это просто потому, что большинство живет в довольно закрытых местах, а там только свои. Все привычное, родное, в доме порядок, к которому с детства приучены… Ну, и так далее. Но, если находят жену другой национальности, то спокойно все. Никто косо не смотрит…
— А разводы? Если не сойдутся характерами? — интересуюсь я.
— Есть, — кивает Марина, — не приветствуются патриархами, конечно, но никто не станет заставлять. Так что… Все не так страшно было, как я думала, — она улыбается. — Я тебе рассказывала же, не помнишь?
— Очень смутно, — признаюсь я, — я тогда же…
— Да, я помню, — кивает она, — ты со своими Новый год же провела тоже. И такая счастливая была. Летала…
— Да, летала… — эхом повторяю я, — а потом упала.
— Ох, Вась… — Марина встает, подходит ко мне, обнимает, — как же так все случилось?
— Это… Недоразумение, — вздыхаю я, и вздох получается со всхлипом, — а еще родители… И Тошка.
— Весик? — хмурится Маринка, — вот черт! Он тебя уговорил, что ли? Или обманул?
— Да…
Я замолкаю, подбирая в голове слова для того, чтоб объяснить ситуацию.
И Михо, сидящий у меня на коленях, неожиданно тянет пальчик к моему лицу и проводит им по щеке.
— Не плачь, — говорит он. И столько участия в его темных глазках, что я не выдерживаю и начинаю рыдать. Громко, с всхлипываниями и дрожанием.
Понимаю, что неправильно, что надо остановиться, пугаю ребенка, но не могу.
Словно все напряжение, что копилось все эти дни, (да что там дни — годы!) внутри, сейчас выплескивается наружу!
— Тетя? — удивляется Михо, не пугаясь, а, наоборот, обнимая меня и прижимаясь щекой к моей щеке, — не плачь!
И я тоже обнимаю его, не могу отпустить! Он теплый, маленький, такой доверчивый и искренний!
Он гладит и утешает.
И мне кажется, что все-все понимает.
Поверх его ласковых ручек ложатся прохладные ладони Маринки. Она тоже утешает.
И мне тепло.
61
“Моя безумная история горчит на губах,
и оттого все сумасшествие в ней.
Я не умею забываться в бестолковых делах
и бесконечно только грежу о ней.
Когда в окно заглянет вечер или дождь постучит,
не понимаю, удержать себя как?
Ты пробиваешь, не заметив, самый каменный щит
и засыпаешь у меня на руках…”
Песня звучит в тишине салона машины, заставляя меня вынырнуть из своих мыслей и прислушаться. Ну надо же…
Голос Ирины яркий и в то же время вкрадчивый. Он мягок и пронзителен одновременно.
Лис, сидящий за рулем, тянется к панели и прибавляет звук.
“Я молчалив и равнодушен ко всем бедам вокруг,
я не боюсь ни смерти, ни божества,
но стоит лишь тебе коснуться окровавленных рук,
меня терзает первозданная мгла.”
Я сажусь ровнее, поправляю волосы и встречаюсь в зеркале заднего вида с взглядом Лешки.
В нем — внимание и ласка.
