Разрушенная (ЛП) - Бишоп Энн

— Брось его, — говорю я, как только исчезает последнее видео. Я не дам ему шанса попытаться позвать на помощь или что-то в этом роде.

— А теперь встань.

— Куда ты меня ведешь? — спрашивает он, поднимаясь на ноги.

— Говори тише, — шиплю я. Мама, наверное, уже лежит в постели с затычками в ушах, но я не хочу рисковать.

Осторожно я проталкиваю Джона через тёмный дом и выхожу через заднюю дверь, тихо закрывая её за нами. За их районом есть приличный участок леса, поэтому я киваю через задний двор.

Темно, а на нем нет обуви, поэтому он осторожно пробирается через двор. Когда мы покидаем траву и начинаем двигаться через лес, он шипит от боли.

— У неё по всему телу синяки от тебя, — говорю я ему, когда мы оказываемся достаточно далеко в лесу, чтобы деревья поглотили наш разговор. — Ты чуть не сломал ей одно из ребер.

— И что ты хочешь, чтобы я извинился? — огрызается он.

— О, нет, ничего такого экстремального, — отвечаю я категорично.

Он останавливается и поворачивается ко мне лицом.

— Что мы делаем, Уэс? Ты ревнуешь? Думаешь, это хороший способ выместить свой гнев? Ты не настолько умен, чтобы избежать наказания за убийство.

Я разражаюсь смехом.

— Если бы ты только знал.

Его брови сходятся вместе.

— Что ты имеешь в виду?

— Я обратился к дяде Дэйву с просьбой о работе много лет назад.

Глаза Джона широко раскрываются.

— Уэс! Он же преступник.

— Как и ты. Мне действительно нужно напоминать тебе об этом? — пихаю его обратно и заставляю идти дальше.

— Твой отец был бы разочарован в тебе, — говорит Джон.

— Ты ошибаешься, — вырывается у меня. — Он разочаровался бы в маме. Разочаровался бы и в тебе. Но он бы гордился мной за то, что я пошёл по его стопам.

Я не знаю, правда ли это, но Джон тоже не знает. Они с отцом почти не общались. А вот я? Отец научил меня стрелять из пистолета, наносить удары и бить по больному месту.

Я должен сказать себе, что он был бы рад той жизни, которую я выбрал.

Он бы не гордился тем, как ты обращаешься с Ателией.

Эта мысль — как удар в живот. Пока что я отбрасываю её в сторону. Я разберусь с этим позже.

Как только мы с Джоном оказываемся достаточно глубоко в лесу, я заставляю его встать на колени. Я бросаю рюкзак на землю, достаю клейкую ленту и заклеиваю ему рот. Он пытается протестовать, но пистолет-то у меня, а не у него. Он должен подчиниться.

— Для протокола, она пришла ко мне за помощью, — говорю я Джону. Это не полное описание того, как я здесь оказался, но это тоже правда. — Она всегда была моей. Ты пытался разлучить нас, но в итоге тебе это не удалось.

Я связываю ему руки и ноги, затем убираю пистолет в кобуру и достаю из кармана нож. Я держу его в одной руке, а другой достаю маленький фонарик.

Джон издает приглушенный звук, когда видит лезвие. Идиот пытается встать и убежать, но я пихаю его обратно.

Я свечу ему в глаза, просто чтобы позлить, а потом перехожу к его ногам. Как я и ожидал, они кровоточат от всех острых палок и сосновых шишек на лесной подстилке.

— Ты заслуживаешь худшего, чем то, что я собираюсь с тобой сделать, — говорю я ему, — но я хочу вернуться к своей девушке как можно скорее.

Когда я провожу лезвием по его руке, оставляя длинный, неглубокий порез, Джон вскрикивает. Звук приглушен, но он всё равно раздражает меня, поэтому я бью его по лицу одним из своих ботинок со стальными носками. Из его носа течет кровь, и он стонет от боли.

Перевернув его на спину, я провожу ещё один неглубокий порез вдоль его груди.

— Хочешь знать, какова была единственная просьба Ателии? Она хотела, чтобы я причинил тебе боль.

Джон качает головой, пытаясь протестовать.

— Я тоже был разочарован. Я надеялся, что она захочет, чтобы я сделал с тобой что-то очень неприятное, понимаешь? Например, отрезать тебе член и заставить подавиться им или ещё что-нибудь.

Он издал полный ужаса звук.

— Знаешь что? Ты прав!

Я, конечно, не буду этого делать. Меньше всего мне хочется прикасаться к члену отчима. Нет, у меня другие планы. Я причиню боль, о которой просила Ателия, но при этом унижу его.

Ботинком я переворачиваю его на спину и набрасываюсь на него. Он хрипит и хрипит под моим весом, а я хватаю его за лицо рукой в перчатке.

— Не шевелись, — говорю я ему.

Джон вскрикивает, когда я подношу нож к его лбу. Он пытается отвернуть голову, и я провожу ножом по его щеке.

— Лежи… блядь… смирно.

После этого он ведёт себя лучше. Слезы капают из его глаз, когда я вырезаю на его лбу слово «Насильник». Он не сможет его увидеть, но тот, кто найдет его, увидит.

Закончив, я перехожу к его груди, вырезая на коже слово «Лжец». Кровь повсюду, она попадает на мои перчатки и капает на землю.

— Ты мне противен, — выплевываю я, когда он хнычет от боли.

Я встаю, наполовину ожидая, что он попытается уползти, но он просто лежит и плачет. Со злобным ворчанием я пинаю его в бок, как раз в то место, где у Ателии синяк.

Джон плачет и сворачивается в позу эмбриона на боку.

— Значит, когда ты это делаешь, всё нормально, но тебе не нравится, когда это делают с тобой?

Я снова пинаю его. Потом ещё раз, и ещё, и ещё. Я не останавливаюсь до тех пор, пока мои ботинки не покрываются кровью, а он не лежит на земле без движения.

Время ускользает от меня, и я понятия не имею, сколько времени я простоял здесь, глядя на труп отчима. Дрожа, я наклоняюсь, чтобы проверить его пульс. Не найдя его, я бросаю перчатки в пластиковый мешок и запихиваю всё это в рюкзак.

Когда я иду по темному лесу, меня осеняет, что я наконец-то получил всё, что хотел.

У меня есть деньги.

Я больше не под контролем отчима.

Ателия — моя.

Пусть мои плечи стали в десять раз легче, пусть я свободен, но что-то здесь не так. К тому времени как я забрался на свой мотоцикл, который припарковал за добрую милю от родительского дома, я уже понял, в чем дело.

Гордился бы мной отец?

В некоторых вещах я уверен, что гордился бы. Но, направляясь домой, я понял, что больше всего меня волнует, как он отнесется к моему обращению с Ателией. Я практически вижу разочарование в его глазах. Он никогда бы не причинил маме такой боли, как я причинил Ателии, даже если бы узнал, что она ему изменяла.

Ещё большее сожаление просачивается под кожу. К тому времени как я добрался до дома и поставил мотоцикл в гараж, это единственное, на чем я могу сосредоточиться.

Кэла и Келлана ещё нет дома, поэтому я удивляюсь, когда вижу, что в комнате Келлана горит свет. Я думал, что Ателия уже спит, но когда я подхожу к дому, то вижу в окне её фигуру.

Когда я ловлю её взгляд, она тут же задергивает занавеску.

Я улыбаюсь про себя, перебегая через две ступеньки на крыльце.

Хорошая попытка, Ателия, но тебе придется быть хитрее.

Внутри я снимаю обувь и прохожу прямо в гостиную. Мне пришлось сделать остановку, чтобы бросить ботинки в озеро, потому что они пропитались кровью, но я это предвидел и взял запасную обувь.

Перед уходом я развел огонь, и тепло комнаты окутывает меня. Осторожно я достаю из рюкзака пластиковый пакет и бросаю перчатки в пламя. На рубашку попало немного крови, поэтому я снимаю куртку и бросаю её на пол. Как раз в тот момент, когда я стягиваю рубашку через голову, скрипит лестница.

Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на неё, пока она парит у основания лестницы. Оттуда ей видно гостиную, и она знает, что я знаю о её присутствии.

— Он… — она прерывается.

— Да.

Я бросаю рубашку в огонь.

— Спасибо…

— Тебе пора спать.

Ателия не отвечает. Я вижу её краем глаза — неподвижную и молчаливую.

Вздохнув, я опираюсь рукой о каминную полку и смотрю в пол. Я хочу сказать ей, что мне очень жаль, но это не поможет. Я уже сделал это, и этого оказалось недостаточно.

— Я никогда раньше не просила кого-то убивать за меня, — говорит Ателия через пару минут, — а теперь ты сделал это дважды.