Ее каблуки, все такие же острые и смертоносные, отстукивали по мрамору четкий, быстрый ритм. Но походка стала другой — более уверенной, более спокойной. Как у человека, который нашел свою гавань, даже если эта гавань периодически взрывается вулканической активностью.
Ее кабинет остался ее неприступной крепостью. На столе по-прежнему царил идеальный порядок, а любимая чашка с надписью «HR: Хаос — Моя Стихия» занимала почетное место. Рядом с ней теперь стояла другая, простая керамическая, без надписи. Глеб привез ее из командировки в Прагу. Говорил, что она такая же прочная и своенравная, как она сама.
Глеб Бармин в своем «тронном зале» тоже изменился. Он все так же мог своим низким баритоном заморозить кровь в жилах у провинившегося менеджера, но теперь его гнев редко достигал точки кипения. Он научился делать паузу. Делать паузу и смотреть на ситуацию не только своими глазами, но и как бы ее глазами.
«А что скажет Орлова? — этот вопрос стал его новой мантрой. — Какие аргументы из ТК она приведет? Какие цифры по мотивации подкинет?» И часто, очень часто, он отменял свое резкое решение, ограничиваясь ледяным: «Переделать. И чтобы к завтрашнему утру я видел другой вариант». Это был прогресс. Колоссальный прогресс.
Они все еще спорили. О, да! Их знаменитые словесные баталии стали уже частью корпоративного фольклора. Но теперь это были не дуэли на уничтожение, а скорее… мозговые штурмы с повышенным уровнем адреналина и страсти. Они сражались не друг с другом, а за идею, за компанию. И в конце, найдя решение, они могли обменяться взглядом, в котором читалось: «Неплохо сработано, партнер».
После одного такого особенно жаркого совещания по поводу нового бонусного плана, Глеб зашел к ней в кабинет, закрыв дверь.
— Ты совершенно невыносима, когда уверена в своей правоте, — заявил он, снимая пиджак и бросая его на стул.
— А ты невыносим, когда ошибаешься, но слишком горд, чтобы признать это, — парировала Лариса, не отрываясь от монитора.
— Я не ошибался. Я был недостаточно убедителен.
— В экономике это называется ошибкой, Глеб Викторович.
Он подошел к ее столу, уперся в него руками и наклонился.
— Есть способы меня убедить, — сказал он тихо, с опасной улыбкой. — И ты о них прекрасно знаешь.
Она наконец подняла на него взгляд, приподняв идеально очерченную бровь.
— Шантаж? На рабочем месте? Это нарушение сразу трех пунктов нашего собственного кодекса этики, который я, напомню, сама и писала.
— Я думал о более… дипломатических методах, — он обвел пальцем край ее монитора. — Например, ужин. Мое любимое итальянское место. И долгая, подробная дискуссия по поводу бонусов… без свидетелей.
Она пыталась сохранять строгое выражение лица, но уголки ее губ предательски дрогнули.
— Это взятка.
— Это стратегические переговоры.
— Проиграешь — платишь за тирамису.
— Идет, — он легко согласился и, наклонившись, быстрым движением поцеловал ее в щеку, прежде чем она успела отдернуться. — До вечера, Грымза.
Он вышел, оставив ее с глупой улыбкой на лице и с полностью сбитым рабочим настроем. «Черт возьми, Бармин, ну какой же ты иногда невыносимый… и гениальный».
Дети, София и Артем, стали не просто свидетелями этого «сериала», а его главными продюсерами и фанатами. Они проводили вместе почти все выходные, превратившись из случайных знакомых в настоящих брата и сестру, связанных общей миссией — управлять своими непростыми родителями.
Однажды вечером, когда Глеб и Лариса снова что-то яростно обсуждали на кухне, София шепнула Артему:
— Держим пари, мама победит? Она сейчас докажет ему статистикой по рынку труда.
Артем, не отрываясь от экрана ноутбука, где он писал новый код, усмехнулся:
— Неа. Папа сделает вид, что уступит, а потом пойдет в обход. Скажет что-то вроде: «Как директор я вынужден принять решение, но как твой… эм… партнер, я признаю твою правоту». Его фирменный метод. Гибрид уступки и манипуляции.
— Он же ее насквозь видит!
— Она его тоже. Поэтому и работает.
Они переглянулись и рассмеялись. Их родители были двумя сильными, упрямыми вселенными, которые столкнулись, взорвались, а потом, к всеобщему удивлению, создали новую, общую галактику. Со своими законами, своими черными дырами и своими вспышками сверхновых. Но это была их галактика.
Коллеги тем временем делали ставки на все что угодно. Петров из ИТ даже запустил на корпоративном сервере (строго в тестовой среде, конечно же) маленький тотализатор: «На что Глеб Викторович сегодня согласится ради мира в семье?».
Ставки были самые серьезные — от печенья до обеда в столовой.
Жизнь продолжалась. Не идеальная, не сказочная, но настоящая. Они оставались собой — она принципиальной, острой, бескомпромиссной «Грымзой», он — властным, целеустремленным, иногда ослепленным своей правотой «Узурпатором». Но теперь между ними была прочная, невидимая нить. Нить, которая не мешала им спорить до хрипоты, но не давала перейти ту грань, за которой — больно. Нить, которая заставляла его слушать ее аргументы, а ее — иногда уступать в мелочах, просто чтобы посмотреть, как он торжествует, словно мальчишка, заполучивший желанную игрушку.
И вот, спустя год, они сидели за ужином на просторной кухне Глеба. София что-то увлеченно рассказывала о школьном проекте, Артем вставлял умные комментарии, а их родители… снова спорили.
— Я просто говорю, что твои планы по захвату рынка Юго-Восточной Азии слишком агрессивны, — говорила Лариса, разрезая сочный стейк. — Ты не учел культурных особенностей. Нужен более мягкий вход. Через партнерства.
— Мягкий вход — это потеря времени и денег, — парировал Глеб. — Нужно действовать быстро и решительно. Пока конкуренты раскачиваются, мы уже должны быть на коне.
— И получить по носу от местных, которые не любят, когда на их территорию врываются с ковбойскими методами!
— Это не ковбойские методы, это стратегия!
— Это авантюра!
Дети переглянулись. София наклонилась к Артему:
— Держим пари, мама победит? Она уже копает под него статистикой провальных заходов конкурентов.
Артем ухмыльнулся, отодвинув тарелку:
— Папа сделает вид, что уступит, но потом добавит в бюджет статью на «изучение культурных особенностей», которая на деле будет означать «найм местных менеджеров, которые сделают все по-моему». Его фирменный гибрид. Уступка с сохранением лица.
Они замолчали, наблюдая, как разворачивается знакомый сюжет. Лариса приводила железные аргументы, ее глаза горели. Глеб хмурился, слушал, его пальцы барабанили по столу. Спор достиг своего пика…
И вдруг они оба замолчали. Посмотрели на детей, на их ухмыляющиеся, все понимающие лица. Потом перевели взгляд друг на друга. И… рассмеялись. Это был не нервный смех, а глубокий, искренний, полный какого-то дикого взаимопонимания и нежности.
— Ладно, — вздохнул Глеб, сдаваясь. — Твоя взяла. Готовь презентацию по мягкому входу. Но! — он поднял палец, — если через квартал не будет хоть какого-то ощутимого движения, мой «авантюрный» план вступает в силу. Без обсуждений.
— Идет, — кивнула Лариса, и в ее глазах читался вызов. — Но движения будут. И это будет правильное движение.
Они протянули друг другу руки через стол и пожали их. Как партнеры. Как союзники. Как два полководца, которые только что согласовали план генерального наступления и уже предвкушают совместную победу.
София покачала головой, делая вид, что удивлена:
— Ничья? Серьезно? Это что-то новое.
— Это не ничья, — поправил ее Артем с мудрым видом. — Это синергия. Они наконец-то научились складывать свои силы, а не вычитать их друг из друга.
— А по-моему, они просто оба слишком упрямые, чтобы признать поражение, и придумали этот странный гибрид, — фыркнула София.
Глеб и Лариса снова переглянулись. И снова рассмеялись. Потому что дети, как это часто бывает, были по-своему правы. Они не стали другими. Они просто нашли способ быть вместе, оставаясь собой. Со всеми своими острыми углами, скандалами, спорами и своей огромной, невероятной, такой неожиданной любовью.
