Она чуть наклонила голову, не сводя с меня глаз.
– Да, – я скрестил руки на груди, – тело все еще у меня.
Тишина после моих слов была оглушительной.
Я не отводил взгляда от Моник, борясь внутри между страхом и надеждой.
Готовился к ее реакции, к шоку, к следующим вопросам.
Но она молчала.
Просто смотрела на воду, где рябь отразила полуденное солнце.
Ее лицо было непроницаемым.
Меня охватила настоящая паника.
Что у нее сейчас в голове?
Не оборачиваясь, Моник тихо спросила:
– Почему ты забрал ее тело?
– Потому что... если бы ее похоронили, если бы ее тело ушло в землю... – я с трудом выговорил слова, в горле стоял ком, – тогда бы она действительно исчезла навсегда.
У меня защипало в глазах.
По позвоночнику пробежал холодный озноб.
– Потому что... с тех пор как мой отец убил ее, я ощущаю... всепоглощающую утрату и отчаяние.
Но когда она рядом...
Я все еще чувствую связь.
Могу даже притвориться, будто... она не совсем мертва.
– Ты... – Моник обняла себя за плечи. – Ты ходишь к ее телу?
Я нервно провел рукой по волосам.
– Я не навещал ее с тех пор, как похитил тебя.
Она посмотрела на меня:
– Но... когда ты ходишь к ней, что ты там делаешь?
Сердце болезненно сжалось.
Я глубоко вдохнул, прежде чем ответить:
– Я сижу рядом с Шанель и разговариваю с ней. Рассказываю обо всем, что происходит. Иногда я...
Моник внимательно наблюдала за мной.
Слезы жгли глаза, но я заставил себя моргнуть и поднял взгляд к небу.
И тут увидел: два черных ворона парили в прохладных потоках воздуха, закручиваясь в спирали вокруг вершины Горы Утопии.
Голос Моник вернул меня на землю:
– Иногда ты что?
Я снова посмотрел на нее – и слеза скатилась по щеке.
– Иногда я расчесываю волосы Шанель... вспоминаю с ней наши моменты... Но я перестал это делать день назад. Потому что... – голос задрожал, – пряди начали выпадать из ее кожи...
– Тело начинает разлагаться? – тихо спросила Моник.
– В похоронном агентстве ей сделали бальзамирование, – я стер слезу и снова уставился в небо.
Но ворон там больше не было.
– Чен сразу предупреждал: эти растворы не смогут полностью сохранить тело. Они только замедляют разложение.
Моник продолжала внимательно меня изучать:
– И?..
Я посмотрел на нее.
– И что?
– Ты... делаешь еще что-то?
Я нахмурился.
– Почему все думают, что я сплю с телом Шанель?
Моник распахнула глаза:
– Потому что само наличие у тебя тела – это настолько ебануто, что в голову лезет все, что угодно!
– Ты серьезно считаешь, что я ждал всю свою жизнь, чтобы сохранить девственность для Шанель, а потом впервые переспал бы с ее трупом?!
– Я только познакомилась с тобой.
Я мрачно посмотрел на нее:
– И все равно знаешь меня лучше, чем большинство.
– Правда?
– Правда.
Моник снова посмотрела на воду:
– Кого Шанель оставила после себя?
– Мать, младшую сестру, друзей, родственников...
Моник покачала головой:
– Лэй, ты не просто затягиваешь свою скорбь по ней. Ты еще и не даешь им всем проститься с ней.
Я почувствовал, как плечи напряглись.
На ее лице читалось разочарование.
– Это неправильно, Лэй.
Между нами снова повисла тишина – тяжелая, давящая, будто весь воздух вокруг сгустился.
Слова Моник звучали в голове гулким эхом.
Я знал, что она права.
Но сама мысль отпустить Шанель, даже мертвую, казалась невыносимой.
Моник посмотрела на меня.
– Как ты собираешься это исправить, Лэй?
У меня дернулась челюсть.
– Я мало что знаю о Синдикате «Алмаз», «Четырех Тузах» или даже банде «Роу-стрит». Черт, я вообще о многом не знаю, – Моник пожала плечами. – Но я знаю одно, ты лучше этого. И если ты Хозяин горы, тогда ты должен быть настоящим примером для своих людей.
Сердце сжалось от ее слов.
– Когда умерла моя мама, я тоже хотела удержать ее тело рядом... – Моник разжала руки и приложила ладонь к груди. – Но мне пришлось проститься с ее телом. Потому что в итоге она все равно осталась жить здесь. И эта часть ее никогда не покинет меня. То же самое будет и у тебя.
Ее слова ударили по мне сильнее, чем любые удары на тренировке сегодня.
Моник указала на меня пальцем:
– Мне нужно, чтобы ты пообещал вернуть тело Шанель ее семье.
Я хотел зарычать или хотя бы сверкнуть глазами, но не смог.
Если бы это сказал кто-то другой, я бы проигнорировал такую просьбу.
Но только не Моник.
Она протянула ко мне руки:
– Сегодня я поговорю с Ченом, чтобы он передал тело моего отца Бэнксу. Может, ты тоже позволишь ему заняться тем, чтобы вернуть тело Шанель ее семье?
Сегодня Шанель уйдет от меня? Нет.
Я даже не смог ничего ответить, только покачал головой.
– Тогда когда, Лэй?
Я выговорил сквозь стиснутые зубы:
– Самое раннее... после того, как не станет моего отца.
Только тогда я хочу сесть рядом с телом Шанель и рассказать ей об этом.
– Ее душа все увидит, Лэй. Тебе не нужно держать у себя ее тело. Позволь ее семье похоронить ее по-человечески.
– Это мое решение.
– Это нечестно по отношению к ее родным, Лэй. Ты ведешь себя безумно и эгоистично.
– Мне плевать.
С глухой болью в голосе Моник прошептала:
– Тогда... прости, но я не смогу быть рядом с тобой.
Ее слова пронзили воздух, будто ядовитые стрелы.
Внутри все перевернулось от боли и ярости.
Она посмотрела через мое плечо:
– Дядя Сонг все еще здесь. Я поеду с ним обратно.
Моник развернулась и пошла прочь.
Я сорвался с места.
Она взвизгнула.
Я перехватил ее за руку и резко притянул к себе, прижимая ее теплое тело к своему.
Моник дрожала, запрокинула голову и распахнула глаза:
– Отпусти меня.
– Этого я тоже не могу сделать.
Глава 29
Эмоциональные американские горки
Лэй
Я вцепился в руку Моник, как утопающий хватается за последний обломок судна среди бушующего моря.
Под моими пальцами пульсировала ее кровь – быстрая, горячая, срывающаяся в бешеную пляску.
Этот ритм опьянял, давал силы... и сводил с ума.
Наши тела были так близко, что ее тепло обжигало меня, превращая остатки разума в пепел и оставляя лишь одно – чистое, необузданное чувство.
То, что у меня оставалось тело Шанель, стало причиной, почему Моник больше не хотела быть частью этого бардака, который я называл своей жизнью.
Теперь передо мной стоял выбор, удержать ее силой или отпустить.
И я прекрасно видел доводы с обеих сторон.
С одной, отпустить Моник значило бы уважить ее решение и проявить к ней честь.
Сделать то, что действительно правильно.
Но с другой, удержать ее означало бы не остаться одному.
Не остаться лицом к лицу с той черной бездной, которую оставила после себя смерть Шанель.
Это значило сохранить хотя бы иллюзию утешения... пусть даже ложную.
В глубине души я понимал: держать Моник силой – это неправильно.
И все же сама мысль остаться одному, отпустить Шанель навсегда казалась невыносимой, как трагедия, которая разрывала меня на части.
Я оказался в этом философском тупике, на грани, обнаженный и беззащитный перед своими чувствами.
Я резко выдохнул – хрипло, неровно.
Моя хватка на руке Моник ослабла.
Пальцы скользнули вниз, обхватив ее запястье.
Ее карие глаза встретились с моими.
– Лэй, – прошептала она едва слышно, – отпусти меня.
Мой голос стал грубым от переполнявших эмоций:
– Если я не смог отпустить даже мертвую женщину... то тебя, такую живую, теплую, нежную...
– Лэй... – она судорожно сглотнула. – Я не Шанель. И я не мертва. Ты не имеешь права держать меня против воли.
– Вчера я тебя удержал.
– Вчера был полный пиздец, и я сама захотела остаться. Это другое.
