Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Девушки спросили Анайю, что же она собирается делать, и Анайя ответила: искать, неважно, каких сил или времени это потребует.

Верна и Йонис поклялись помогать ей.

Они начали неделю спустя с клиники Обина в Неретте, где Зо подобрал большинство пассажиров. Анайя надеялась получить зацепку, но им удалось отыскать лишь самого костоправа. Волосы у него поседели, после размолвки с учеником он остался один. Обин зажег спичку, поднес к трубке, загасил.

— Зо действительно заслуживал внимания, — костоправ затянулся. — Запряженный в повозку, с этакими-то бедрами. Понимаю, за что ты его любила. Но, к сожалению, после того как он, забрав раненых, покинул мой двор, — Обин выпустил струю душистого дыма, — я больше ни разу его не встречал.

Анайя начала обходить палаточные городки, но они были такими огромными. Все неформальные связи, когда-то поддерживавшие целостность сообществ, были разрушены.

— Это все равно что жить в море, — сказал ей один из палаточных поселенцев. — Бывает, вечером ложишься спать в одном месте, а просыпаешься в другом.

Девушка уже отчаялась когда-нибудь разыскать Зо и в конце концов отправилась к преподобному Гарнелю Ладошу. Она нашла его в церкви в Болоссе. Обладателем зычного, властного радиоголоса оказался худощавый, изящный маленький господин с бритой головой, в круглых очках на кончике носа.

— Возможно, ты ожидала увидеть кого-то другого, — заметил преподобный. — Но у евреев масло, которого должно было хватить на один день, горело целых восемь дней, — и преподобный усадил Анайю на одну из скамей. — Итак, ты видишь, что важна не форма сосуда, но масло внутри него.

Анайя представилась как постоянная слушательница его радиопередачи.

— Это единственное, что наш шофер позволяет нам слушать в дороге, — объяснила девушка. Она рассказала, что работает медсестрой в палаточном лагере и потеряла мужа во время землетрясения. — У вас была о нем передача. Вы прозвали его Ле-Бруэтье, — Анайя достала накладную. — В его повозке было восемь раненых. Но я никого не могу разыскать.

— А если разыщешь, — спросил преподобный, — что это тебе даст? — он вернул ей листок. — Дочь моя, когда Лазарь вышел из пещеры, он был обвит погребальными пеленами. А лицо его было обвязано платком. Люди были в ужасе. Знаешь, что они сделали? Отправили всю его семью в море на корабле без парусов, весел и руля.

— Mw pa komprann [147].

— Если человек идет днем, — сказал он, — он не спотыкается, потому что видит свет этого мира. Но если некая женщина пойдет ночью, она споткнется, ибо в ней нет света, — священник коснулся ее руки. — Прошел почти год, — прошептал он. — Одно дело — ждать чуда, но совсем другое — дожидаться покойника.

Книга пятая

1

Через девять месяцев после землетрясения в долине реки Латем началась эпидемия холеры. В правительственную больницу приехала на пикапе дюжина пациентов с жалобами на водянистый понос. Затем холера появилась в реке Артибонит и городке Сен-Марк, где река впадает в море. Оттуда она стала забираться все дальше и дальше в горы, где в жизни не видели ни одного солдата ООН и не слышали речи белого человека. В селениях, которых нет на картах, начался мор.

Затем зараза напала на bidonvil в пятидесяти километрах южнее, на подступах к Порт-о-Пренсу. Она охватила половину прибрежных поселений — никто не понимал как. Иностранцы во всем винили моллюсков, легких на подъем гаитянских торговок и автобус, переезжавший реку вброд. В убогих низинных лагерях целые семьи сидели под навесами из простыней и дожидались холеры, лишений и сезона циклонов. «Не пейте воду, — говорили они. — Тому, кто пьет воду, крышка».

Внимание на эпидемию обратили международные организации по оказанию чрезвычайной помощи. На пустырях по всей столице стали появляться лечебные центры. В больничных атриумах разместились женские палаты, а во дворах — морги. Международный медицинский корпус, где до сих пор трудились Анайя, Верна и Йонис, свернул передвижные пункты для больных «тебикилезом», чтобы сосредоточиться на надвигавшейся угрозе. В ноябре три подруги были переведены в недавно открытый центр лечения холеры в Белеко. Они единодушно отвергли совет Леконта покинуть город и в понедельник утром явились на работу, чтобы подготовиться к борьбе с новой болезнью.

Их инструктировала медсестра по имени Жанна-Франсуа, обмахивавшая лицо пакетом из-под набора информационных материалов.

— Худшее в нашей работе, — заявила она, — то, что каждый раз, когда у тебя болит живот, ты начинаешь думать, что умрешь, — Жанна-Франсуа была убежденной уэслианкой и сравнивала лечебный центр со святая святых. — Но вместо того чтобы найти в самых дальних покоях благословенную скинию, вы обнаруживаете одну из самых заразных и смертоносных бактерий, известных человечеству, — она продемонстрировала увеличенный фотоснимок, сделанный под микроскопом. — Надо знать врага в лицо, дамы. Грамотрицательный холерный вибрион. Дела так плохи, что мы построили морг и уже начали его заполнять.

Центр лечения холеры разместился на автостоянке больницы Сент-Катрин, и на него была возложена невыполнимая задача обслуживания всех шестнадцати округов Сите-Солей, включая Ла-Салин и Фор-Диманш. Жанна-Франсуа повела девушек на экскурсию.

— Поступающих пациентов раздевают догола и обрызгивают хлорным отбеливателем, — объяснила она во входной палатке. — Это «зеленая зона»: кухня, столовая, склад, администрация, — медсестра провела их через дезинфекционную ванну для ног. — А вот «красная зона»: палаты, прачечная, душевые.

Лечебный центр был создан испанской организацией, но укомплектован аргентинцами. Все они курили сигареты, и только управляющий — трубку. Он был отставным военным врачом и расхаживал по клинике в армейских ботинках.

— Шестнадцать округов? Бред какой-то, — говорил он. — Взгляните, какие тут условия жизни. Мы велим им мыть руки — но они не могут позволить себе мыло! А американцы? — он сжимал руку в кулак. — Они привозят нам бефстроганов, когда эти люди хотят только риса!

Принцип лечения был на удивление прост: регидратация любой ценой. Если пациент прибывал вовремя, солевой раствор давали внутрь, если слишком поздно — вводили внутривенно.

— Обезвоживание, ацидоз, электролитный дисбаланс — для вас это не имеет никакого значения, потому что лечение всегда одно: гидратация, гидратация, гидратация! — объясняла Жанна-Франсуа. — Ваша единственная забота — как можно быстрее восстановить потерю жидкости с соотношением электролитов, максимально приближенным к нормальному.

Вторая важнейшая обязанность медсестры во время эпидемии холеры была не менее героической: правильно утилизировать вредоносные выделения пациентов. Холерный эмбрион обитает в омерзительнейшей среде, он активно размножается в теплых отходах жизнедеятельности своих жертв. Посему каждую порцию нужно было обработать крезолом и вынести в специально предназначенное для этого отхожее место.

К декабрю в стране насчитывалось девяносто тысяч случаев холеры, и медсестры работали по сто часов в неделю. Анайя, Йонис и Верна до конца года трудились в ночную смену. Они были в больнице в канун Рождества, когда отключилось электричество, а потом и генератор, потому что никто не озаботился созданием запаса бензина. Местный священник, чью жену тоже госпитализировали, провел в темноте импровизированную службу, собирая с семей пациентов пожертвования на топливо. Тем временем медсестры зажгли керосиновые лампы и вернулись к своим обязанностям, как если бы трудились в осаде.

Анайя и Йонис работали в педиатрическом отделении, когда рано утром на Рождество им принесли годовалого малыша. Результаты первичного осмотра были неутешительны: апатичность, сухой подгузник, удлинение времени капиллярного наполнения, пульс частый, нитевидный. Йонис держала на руках безвольное, словно кукла, тельце.