Свадебное проклятье (СИ) - Колесова Наталья Валенидовна

Наконец принимает решение, то есть поворачивается и… вансэй[1], уходит! Слежу за его удаляющейся, постепенно тающей в сумерках фигурой, и вновь начинаю дышать. Ушел? Всё закончилось?

Верю и не верю.

…И правильно не верю!

Лэй возникает прямо перед машиной. Широко размахивается и что-то большое, тяжелое — кувалда? — врезается в лобовое стекло. Он же просто сходил на стройку за инструментом! Хочет выковырять из моего защитного панциря — «жучка». Уже не заботится ни о том, чтобы не причинить мне боли, ни о собственном алиби.

Захария Лэй пришел убивать.

От второго удара по стеклу бегут многочисленные мелкие трещины, и секретаря с его новым замахом уже не видно. Оцепенев в ожидании следующих ударов, думаю отрешенно, что в новой машине у меня будут бронированные стекла. А еще лучше мы купим танк.

«Жучок» вновь вздрагивает, стекло хрустит как смятый целлофан, в расколе торчит черный угол кувалды…

И я поступаю, как нормальные викторианские барышни в затруднительной ситуации — наконец-то отключаюсь.

Вслед за своим айфоном.

[1] Китайский вариант «ура».

Глава 11. Момент: после

— Спасибо ублюдку, что посоветовал посылать кому-нибудь твою геолокацию! Хотя он, конечно, имел виду себя, — говорит муж. — А я поразмыслил и подключил на твой мобильник программу, что определяет местонахождение. На всякий случай.

— Так ты за мной следишь?!

— Я не слежу, я наблюдаю! — быстро уточняет Чэн.

— Разница только в формулировке. Мы с тобой так не договаривались.

— Ну это спасло тебе жизнь, — резонно возражает Маркус. — И вообще… тебе что, есть что от меня скрывать?!

— Давай-давай, устрой сцену жене, которую едва не убили!

Маркус смолкает и обнимает меня крепче; покачивает, словно маленького ребенка. Тем более что я как раз сижу у него на коленях.

В этот раз в больничной палате все как полагается: букеты, фрукты, приветственные венки и открытки с пожеланием выздоровления. И охрана у дверей, пугающая навещающих меня подруг. Я уверяю, что просто немного приболела и легла на обследование (и правда, держат меня здесь исключительно из-за маминых нервов), но, кажется, девушки уже сложили в уме вип-палату в закрытом для посторонних крыле, молчаливых «качков»-охранников и чрезвычайно почтительный медперсонал во главе с директором больницы. Жди допросов с пристрастием! Сейчас парочка сдерживается лишь потому, что кто-нибудь постоянно со мной в палате. В основном Маркус, потом мама или кто-то из тетушек; приходит поболтать и Шон (Санни уже строит ему глазки, и брат вроде не против), и даже наша маленькая семейная звездочка — Роксан. Эта готова бесконечно обсуждать личность и коварные планы разлюбезного маминого секретаря: кажется, всё случившееся только прибавило Лэю в глазах сестры интересности. От всей души надеюсь, не оттого, что покушался он именно на меня, но на всякий случай не уточняю.

Хорошо хоть коллеги не выбрались навестить, лишь прислали корзинку со сладостями и фруктами.

Даже отец однажды приехал. Постоял молча в ногах, взявшись за спинку кровати. Ожидая привычных слов вроде: «Опять ты? Никак не перестанешь позорить семью? Куда ты лезешь? Сама во всем виновата!» я машинально выискивала в его лице сходство с Захарией. Если ополовинить возраст и прибавить восточных черт — и самом деле…

Но родитель удивил меня, сказав только:

— Поправляйся, — кивнул и вышел. Зато его пугающий референт Чжоу, обычно отвешивающий при встречах со мной весьма сдержанный поклон, внес в палату огромную корзинку фруктов, красную коробку с редчайшим диким женьшенем и долго, велеречиво желал скорейшего выздоровления. Вот такой живой индикатор президентского к тебе отношения… Неужели впервые на моей памяти отец признал таким образом, что в случившемся есть и его вина?

Об его старшем сыне я рассказала ему сразу — когда отец (опять же неожиданно!) спешно прибыл в пригородную больницу, куда меня поначалу отвезли с завода. Сказала, повернулась на другой бок и уснула: препараты, которыми меня напичкал брат, действовали лучше всяческих транквилизаторов и снотворных.

— Так что за сообщение послал тебе тогда Захария? — вспоминаю я. — Сказал: успокоит, чтобы ты больше не названивал.

Маркус криво усмехается:

— Ну да, чтобы я спокойненько пошел заказывать тебе памятник! — Не отпуская меня, лезет в карман за смартфоном и большим пальцем отыскивает нужное. — Вот.

«Прекрати мне звонить. Не хочу больше тебя видеть и говорить с тобой. Твой обман глубоко меня ранил. Я уже устала страдать. Устала жить».

— М-да. Очень… поэтично, — оцениваю я. — Захария запросто может сочинять романы. Детективы. Вот и выплескивал бы свои сумасшедшие идеи на бумагу, а не убивал людей. Глядишь, еще и прославился бы.

— Поэтично и практично, — хмуро подтверждает муж, глядя в стену. — Никто бы потом не заподозрил, что писала не ты сама. Каждое слово — правда. И что слишком много перепало на твою долю. И про меня.

Я аккуратно поворачиваю к себе его лицо за упрямый подбородок.

— Ну-ка, посмотри на меня.

Взглядывает исподлобья.

— Знаешь, почему я поехала в такую даль? Хотела помириться. Так что Захарии, хотя он, конечно, манипулятор знатный, даже напрягаться не пришлось, чтобы меня заманить.

— Так ты что… правда меня простила? — недоверчиво спрашивает Чэн.

— Если подумать, и прощать-то особо нечего! Я просто наконец услышала, что ты мне говорил. Поняла. Ну и кроме того…

— У?

— Я соскучилась по тебе. Очень.

С длинным вздохом Маркус обнимает меня крепче. Целует в макушку.

— Я больше никогда…

— Даже не вздумай обещать, что всё теперь будешь рассказывать! — прерываю я. — Во-первых, это нереально, во-вторых, у меня тоже могут быть секреты.

— Это какие же, а? — подозрительно прищуривается мой муж. — Говори быстрей, чего мне еще ждать?!

Вздыхаю:

— Единственное, в чем я теперь уверена — что нет никакого свадебного проклятья, только злая человеческая воля, как ты и говорил. Но, Маркус… Веришь ты или нет, я ведь действительно видела призрак моей нянюшки. И ожившую, защищавшую меня куклу. И… Алекса в часовне.

Муж почесывает бровь и ухмыляется — довольно криво.

— Вообще-то я тоже присутствовал на нашей кладбищенской свадьбе и тоже кое-что видел и чувствовал! Поэтому верю. А чтобы закрыть уже тему директора Брауна… Знаешь, что тогда сказала твоя докторша? «Может, он просто приходил попрощаться?» Давай думать именно так!

— Я к тому… не знаю, что может еще случиться, и…

— Этого никто не знает. Эби, давай просто жить!

…А «однодневная» лилия, простоявшая в вазе почти три месяца, дождалась моего возвращения из больницы и эффектно осыпалась на наших глазах.

К великой радости моего мужа.

Глава 12. Мой особенный брат

Мы поднимаем глаза на стену с рукописным меню.

— Что будем заказывать?

— А что мы ели, когда ты меня первый раз сюда приводила?

— Это же ты меня привел! — поправляю я.

— А, точно! Но все равно я позвал тебя в «Обеды», потому что хотел впечатлить, значит, в конечном счете, привела меня сюда именно ты… — запутавшийся Маркус пытается переформулировать свой неожиданный вывод, но быстро сдается и машет рукой: — Ну, ты меня поняла!

— Может, закажем твою хванджийскую похлебку? Должна же я ее когда-нибудь попробовать!

Маркус глядит на меня с сомнением.

— Что-то не уверен я, что наш традиционный суп тебе понравится. Знаешь, что туда входит? Личинки…

— Стоп-стоп-стоп! — поспешно прерываю я. — Давай без лишних подробностей! Иногда знание вовсе не благо.

Хотя имеется в виду исключительно содержимое исторической похлебки, Чэн заметно мрачнеет. Откашливается, оглядывается по сторонам, почесывает бровь: по всем признакам собирается начать разговор, который ему категорически претит.

Он и начинает: