Мы не выбираем место и семью, где появляемся на свет (хотя адепты перерождения могут поспорить), родителей, внешность, пол (и тут многие готовы вцепиться мне в глотку). Не можем повлиять на то, как с нами, беспомощными, зависимыми, доверчивыми, обращаются в детстве, что внушают, как воспитывают, чему учат… Вырастая, мы по-прежнему несем собственное детство на своих плечах.
И все же у нас остается выбор.
Привычно следовать заложенному в нас родителями, воспитателями, учителями — пусть исходя даже из самых лучших побуждений, из собственной ситуации и опыта.
Или, сознавая, что ты несчастен, остановиться, подумать, прислушаться — твои ли это чувства, мысли, цели?
И попробовать что-нибудь изменить.
Измениться.
Снова.
И снова…
Глава 13. Она знает все
— Ну так что берем на обед? — тормошит меня Маркус. — Надо заказать, пока у хозяйки не кончилось терпение и нас не выгнали! Такую очередь отстояли… О, поздно. Увидела!
Я выныриваю из своих невеселых размышлений и вижу, что к нам и впрямь шествует матушка Гу. Паренек следом с натугой тащит загруженный поднос: ох, не бережет хозяйка своих работников, эксплуатирует нещадно!
Старушка громогласно объявляет:
— А вот и молодые женушка с муженьком к нам наконец припожаловали!
— А откуда вы?.. — Я прикусываю язык, вспомнив кладбищенскую сестрицу матушки Гу: так и узнала! Хотя иногда кажется, что наша хозяйка знает всё.
— Юнчи, остолоп, чего стоишь столбом! Корми дорогих гостей!
Парнишка с облегчением ухает полный разнос на наш стол, сноровисто выставляя многочисленные тарелки.
— Так мы же еще ничего не заказывали! Только-только выбирать начали, — удивляется Маркус, хозяйка перебивает:
— А я вас сегодня угощаю! Ну что, паренек? Как тебе наша маленькая Мейли? Счастлив, небось?
Чэн смотрит на меня и улыбается широкой — от уха да уха — улыбкой.
— Еще как! Мне очень повезло, матушка Гу.
— Вот и цени! — наставляет хозяйка. Неожиданно гладит меня по голове. — А ты девочка, успокойся. Говорят же: дорога в рай всегда открыта, да никто не идет; ворота тюрьмы крепко заперты, да люди стучатся! Вот и прекрати страдать о том, кто сам поспешает на девятый суд Диюя[1]!
От тепла мягкой руки и утешения на глаза наворачиваются слезы. Ей и впрямь не нужно ничего объяснять и рассказывать!
— Мы же так ему верили, матушка Гу! Даже любили!
Старушка легко вздыхает.
— Знаю, знаю… Ну давай покушай, утешься!
Шмыгаю носом, слабо улыбаюсь:
— Ваше главное лекарство от плохого настроения!
Хозяйка неожиданно подмигивает не по-старчески ярким лукавым глазом.
— Знаю еще одно средство — мужские объятья! Ты уж постарайся, паренек!
— Будет исполнено, матушка Гу! — рапортует Маркус. — Не извольте беспокоиться!
— И нечего так ухмыляться! — шиплю я, когда старушка отходит.
— А тебе нечего так из-за демонова Лэя расстраиваться, — парирует муж, — вон даже хозяйка заметила! Или что, ты к нему неравнодушна была?!
Состраивает преувеличенно подозрительную физиономию ревнивого мужа: брови сведены, глаза недоверчиво сощурены, губы недовольно поджаты.
— Ну конечно, неравнодушна, ведь столько лет… — начинаю я, лицо Маркуса темнеет, я осекаюсь. — А, ты имеешь в виду, как к мужчине? Да никогда!..
Чэн скрещивает на груди руки, и я поспешно погружаю ложку в густой суп.
— М-м-м, как вкусно! — И, в промежутках между торопливым прихлебыванием: — Ну… разве что чуть-чуть, когда мне показалось… и очень недолго… Ешь скорее, остынет!
Маркус неожиданно вздыхает, машет рукой и тоже принимается за обед.
— Да ладно, он всех нас провел! И родителей, и тебя, и вообще всех окружающих! Я ведь тоже ничего такого не учуял! Злился, думал, у секретаря на тебя виды! Возьмет и уведет из-под носа, он же вон какой весь из себя распрекрасный, а я…
Хмыкаю.
— Виды и планы у него были, да. Только совершенно не те.
— Так, зачем мы говорим об нем прямо над едой?! Еще отравимся или подавимся!
— Ты первый начал.
— Первый и закончу.
Дальше обедаем молча, хотя знаем, что все равно будем обсуждать и вспоминать: пока всё не выговорится, не уложится в голове, не уляжется в сердце, не отболит… Еще долго.
А может, и всегда.
Матушка Гу провожает нас у выхода. На улице уже никого, обеденный перерыв закончился, следующий наплыв посетителей начнется вечером. На наши благодарности кивает, лучась всеми своими морщинами.
— Приходите, детки, в любое время, только уже не в слезах! Матушка Гу всегда вам рада и всегда приготовит что-нибудь вкусненькое! А уж шэнхуатан[2] какой у меня получается, сама попробуешь! — и старушка энергично подмигивает сразу двумя глазами.
Растерявшись, я смущенно прощаюсь. Ухожу так поспешно, что Маркус догоняет меня уже на выходе из проулка.
— Эй, подожди, куда ты так понеслась? Что там хозяйка говорила про шэнхуатан? Что, неужели?.. — Схватив за плечи, останавливает меня. Заглядывает в лицо: и вопросительно, и с надеждой.
Трясу головой:
— Ничего подобного! Просто вечная стариковская привычка приставать с вопросами: «Когда ты уже себе парня найдешь? Когда замуж выйдешь?» А потом: «Когда ты уже ребенка родишь? А когда второго?»
Маркус хохочет:
— На второго пока не претендую, а насчет нашего первого — будем стараться! Матушка Гу ведь никогда не ошибается: помнишь, как она сразу раскусила гнилое нутро тещиного секретаря? (Чэн упорно избегает называть Захарию моим братом) Так что ждем радостных вестей!
Да такими темпами и ждать долго не придется, чуть не каждую ночь не высыпаюсь! Маркус как-то слишком серьезно принял пожелание моих родителей поскорее увидеть внуков…
Мы всё еще, к их большому неудовольствию, «ютимся» в моей квартирке. Еще не приняли решение, как именно будет продолжать учиться Альбина, хотя и забираем ее из школы каждый выходной. Дочке Маркуса здесь нравится, она завела кучу друзей и периодически пугает меня обращением «мама». Так что мы пока еще только входим в семейную колею, какие там дети!
Но ведь «матушка Гу никогда не ошибается».
И почему-то всегда всё знает…
Следуя своим мыслям, я оглядываюсь и приостанавливаюсь, хотя муж и тянет меня за руку. Постепенно привыкаю к тому, что он постоянно стремится прикоснуться, гладит, обнимает, даже прилюдно. Первое время я смущалась и раздражалась, выговаривала, призывая соблюдать приличия… Маркус беспечно отвечает, что он честно терпел несколько месяцев, и больше терпеть не намерен, хватит.
Хозяйка «Обедов», сложив под фартуком руки, смотрит нам вслед. Улыбается.
Не кивает. Не машет на прощание. Только улыбается. Молча.
И это напоминает мне…
Так улыбалась мраморная статуя на кладбище. Мудро. Понимающе. И очень-очень довольно, словно наша свадьба, наш брак — ее заслуга.
Гуаньинь. Богиня милосердия, покровительница женщин и подательница детей.
Матушка Гу. «Подательница пищи». Подательница жизни?..
Кажется, у нашей добрейшей хозяйки очень много сестер. Или воплощений.
…Ну что ж, я уже видела духов.
Столкнулась с демоном в человеческом обличии.
Почему бы в стареньком кафе по соседству не встретить еще и богиню, варящую суп для всех несчастных и одиноких?
Я оборачиваюсь к ждущему меня Маркусу и говорю:
— Кажется, она и правда знает всё…
[1] Диюй — ад.
[2] Целебный суп для рожениц, в который входят отвары трав и корней, персиковые косточки, обжаренный имбирь, вино и пр.
