Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Когда Зо впервые взял на руки дочь, он точно знал, что ей сказать. Слова сами пришли на язык, словно их сочинил он:

— Пока все, что ты знаешь об этом мире, — мои руки. Пусть они поведают тебе, что такое твердое, что такое парное, какова температура крови, — Зо прижался лицом к личику дочери. — А еще — как сильно мы хотим любить тебя, но пока не умеем.

Послесловие автора

Эта книга началась с радиопередачи. Я ехал в машине по Порт-о-Пренсу и услышал рассказ какой-то женщины о том, как она очнулась после землетрясения в самосвале, направлявшемся к общей могиле в Титаньене. Собственно, это было единственное слово, которое я понял: «Титаньен, Титаньен», она повторяла его снова и снова. Я знал, что это за место, и улавливал общий смысл. Остальное мне объяснил мой любезный хозяин, Хьюс Дегранж.

Что касается двух влюбленных, потерявших друг друга после катастрофы, то эту историю рассказывали медсестры в центре лечения холеры в ноябре. К тому времени я уже довольно хорошо выучил креольский язык и понимал, о чем речь.

Я прибыл на Гаити в январе 2010 года, через две недели после землетрясения. Будучи фельдшером скорой помощи, я решил, что могу пригодиться. Я поехал с фондом «Жатукик провиденс», которым руководил отец Жан-Клод Атасамесо, католический священник из Демократической Республики Конго. Как правило, отец Атасамесо занимается отправкой медикаментов в отдаленные больницы ДРК, но на этот раз он перенаправил их на Гаити. Перед приземлением он сказал: «У нас в сердцах больше, чем в руках».

Однажды ночью мне довелось проводить сердечно-легочную реанимацию пятилетней девочке на заднем сиденье мотоцикла. Ее привезли в конвульсиях, и я надеялся, что это фебрильные судороги, поскольку уже имел с ними дело. Но лихорадки у нее не было. Отец достал из кармана два стеклянных пузырька. Ей ввели слишком большую дозу хлорохина — лекарства от малярии. Я понятия не имел, что делать. Ведь я приехал ухаживать за ранеными, а тут — тропическая болезнь. Мы сели на мотоцикл и помчались в Уэслианскую клинику — водитель на руле, я с девочкой на руках на сиденье, Ямина Арман, наш гид и переводчица, на багажнике.

Где-то на национальной автостраде, видимо, перед самой своей смертью, девочка протянула руку и с такой силой вцепилась мне в подбородок, что я чуть не свалился с мотоцикла. Это было последнее ее движение. В ту ночь я держал на руках мертвого ребенка, прожившего на свете всего пять лет. И мог думать только о ее отце: он доверил мне живую дочь, а теперь у меня на руках мертвая. Я навсегда останусь в его памяти как ночной кошмар или ужас: белый человек на мотоцикле, везущий его дочь по шоссе в небытие, и никто не остановит меня и не встретит, когда я туда доберусь.

Он доверил мне живую дочь, а я вернул ему мертвую.

Я вернулся в Штаты, собрал деньги и приобрел в Нью-Джерси подержанную машину скорой помощи. Узнав, что она предназначается для благих целей, продавец снизил цену. Местная компания скорой помощи помогла оборудовать салон аспиратором и носилками. Машина была отправлена на Гаити с бруклинского причала Ред-Хук и предназначалась для клиники доктора Анри-Жерара Дегранжа близ Пети-Гоава. Я вернулся на Гаити, чтобы сопроводить санитарную машину через таможню, как раз перед началом эпидемии холеры.

Я не специалист по Гаити. Многие местные писатели — Эдвидж Дантика, Дани Лаферьер, Жак Румен — запечатлели красоту и значительность этой страны с недосягаемым для меня талантом. Я не специалист и по теме помощи при стихийных бедствиях. Джонатан Катц, доктор Пол Фармер, Питер Орнер и Эван Лайон в своем замечательном сборнике «Lavil: жизнь, любовь и смерть в Порт-о-Пренсе» демонстрируют такую осведомленность и опыт взаимодействия с проблемами и реалиями реакции на кризис, что я не надеюсь когда-либо сравниться с ними. Честно говоря, я неподходящая кандидатура на роль автора истории, события которой разворачиваются в Гаити, но там я влюбился и, решив написать роман о любви, обнаружил, что не могу перенести его действие в какое-то другое место.

Впервые я увидел Наоми в центре лечения холеры. Она работала на организацию «Оксфэм интернэшнл», участвовала в их гигиенической кампании, а я был сотрудником клиники доктора Анри-Жерара Дегранжа. Однако в центре лечения холеры не флиртуют: ежедневные смерти и диарея этому не особенно способствуют. И все же, когда наши глаза встретились, между нами пробежала искра, оставалось только познакомиться друг с другом. Мы сделали это несколько дней спустя на концерте «Дижисель старс» — местного шоу «Голос».

Отец Наоми меня невзлюбил. Я был etranje [162], и он сомневался в том, что у меня серьезные намерения. Честно говоря, в те первые недели я их, пожалуй, и не имел. Я чувствовал себя одиноким вдали от дома. Но однажды ночью у меня появились симптомы, похожие на холеру, и я решил, что умру. Наоми пришла навестить меня. Она приготовила солевой раствор, положила мою голову к себе на колени и спасла мне жизнь.

Никто не думал, что у нас есть будущее, но мы женаты уже семь лет. У нас есть сын. Иногда мы смотрим на него и удивляемся, что он обязан своим существованием землетрясению и эпидемии.

Когда я вернулся с Гаити в 2011 году, то обнаружил, что в общественном мнении укоренился ложный стереотип. Повсюду твердили, что страну спасли иностранцы. Но это отнюдь не так. Как всегда бывает на этом острове, люди спаслись сами. И спасли друг друга. Управление по координации гуманитарных вопросов ООН сообщало, что международные команды спасателей вытащили из-под завалов 132 человека. Я уверен, что самими горожанами были спасены тысячи людей.

Например, Клерверна, прошедшая шестьдесят два километра, чтобы откопать свою дочь, оказавшуюся под развалинами квартиры. Или Бушон, вооружившийся домкратом для шин и кувалдой. Или доктор Жуссен, в течение трех месяцев трудившийся без выходных.

После землетрясения прошло десять лет. Люди продолжают умирать от холеры. Рабочих мест не хватает, а цены на такие важные товары, как бензин и рис, продолжают расти. Политические волнения здесь — привычное дело. Несмотря на героический народный труд и щедрость всего мира, после землетрясения Республика Гаити не «отстроилась лучше прежнего». Большая часть финансовой помощи, обещанной стране, оказалась неподотчетной или была растрачена впустую. В родном городе моей жены, например, Агентство США по международному развитию потратило миллионы на строительство новой тюрьмы, которую местные жители прозвали «университетом». Она стоит пустая, зато отлично освещается при помощи солнечных батарей, притом что остальной город, как и раньше, погружен во тьму.

Эта книга посвящается тем, кто впустил меня в свою жизнь, заботился обо мне, когда я был далеко от дома, и любил меня, несмотря на то что я blan [163] и etranje: mesi anpil. Mw pa ka repaye w pou tout w te bay m [164].

Маме Мьель, чародейке и моей теще, которая менее чем на доллар в день вырастила семерых прекрасных детей. Тамарре, Дардду, Эммануэлю, Олдши, Ашитофелю и Нашали — за то, что позволили мне быть вашим братом.

Ти-Дарлен, которая выросла в полицейском komisseriat [165] и погибла от серповидноклеточной болезни, — тебя не забыли.

Эмуа, ходившему босиком и возделывавшему землю, будучи слепым, и мадам Ти Клис, родившей без врача пятнадцать детей. Знакомство с вами обоими было честью для меня.

Мийомене, подруге, которая всегда встанет рядом с тобой плечом к плечу на пустынном пляже в полночь с разбитой бутылкой в руке, готовая к бою. Настоящей Верне, которая провела под завалами в Порт-о-Пренсе двадцать четыре часа, а затем, как только смогла ходить, вернулась в школу медсестер.

Ямине Арман, которая учила меня креольскому языку, а потом переехала из Бостона в Европу из любви к своей дочери.