Майлз сейчас прямо передо мной и выглядит таким счастливым. Я задыхаюсь, грудь поднимается и опускается, в голове проносятся миллионы мыслей, а глубоко в груди начинает оседать паника. Мой желудок урчит от нервов, скручивается и покачивается. Подняв руку, Майлз сжимает мой подбородок между большим и указательным пальцами. Мне приятно, несмотря на слабые колени и трясущиеся ноги.
— Эстель, успокойся…
— Думаю, я заболею.
А потом я начинаю трясти его фирменными лоферами Dior.
Майлз
Пару часов спустя, когда я достаточно успокоил Эстель, чтобы она могла заснуть, я вылезаю из кровати и подхожу к окну. Сейчас почти три часа ночи, и я вспоминаю, как в последний раз чувствовал беспокойство в три часа ночи в Париже. Глядя на Эстель, которая свернулась калачиком в позе эмбриона, с дикими светлыми кудрями вокруг ее лица, я не могу не почувствовать прилив эмоций глубоко внутри меня. Как очаровательна она была в ту ночь в фонтане. Как сильно я полюбил ее. Черт, я так ее люблю, и мне не терпится увидеть наших детей.
Я никогда не думал о том, чтобы завести собственных детей. Не после дерьмового шоу Чарльза Рейвэджа. Но с Эстель я не могу представить, что не разделю с ней любви, которую испытываю к ней.
И да, мы делаем все не по порядку, но это нормально.
В каком-то смысле… наличие ребенка на нашей свадьбе кажется идеальным. Как всегда должно было быть.
И я знаю, что она придет к этому. Я знаю, что она хочет детей.
Я улыбаюсь, когда вспоминаю две недели назад — как она была больна во вторую ночь в Мексике. Мы все собрались на шикарном ужине, чтобы отпраздновать восемнадцатилетие Зои. Лиам был в странном настроении — угрюмый и чрезмерно защищающий Зою. С ней были двое ее близких друзей, оказавших плохое влияние , как он сказал, и между ними происходила какая-то игра за власть. Мы с Эстель выпили слишком много маргариты до и во время ужина, а потом ее всю ночь тошнило от того, что мы съели.
Но следующей ночью…
Лиам заперся, Зоя и ее друзья были в городе, а мы с Эстель воспользовались нашей частной виллой над водой. Не знаю, что на меня нашло, но это была ночь, которую я никогда не забуду.
Пять чертовых раз.
Печально улыбаясь, я возвращаюсь в постель и свернулась клубочком рядом с Эстель, уткнувшись носом в ее кудри. Так что это не просто мое воображение. В последнее время она пахнет по-другому, потому что беременна. Мой член мгновенно затвердевает, когда я чувствую запах ее новых гормонов.
— Нет, — стонет она. — Я устала. Убери эту штуку.
Я смеюсь.
— Я разбудил тебя? — Я спрашиваю.
— Нет. Я не могу спать. — Она поворачивается ко мне лицом, и, хотя в спальне темно, я вижу тревогу на ее лице. — Что-если… — она замолкает, кусая нижнюю губу. — А что, если я плохая мама?
— Ты действительно беспокоишься об этом? — спрашиваю я, кладя руку ей на низ живота, как раз там, где у нее растет наш ребенок.
Наш малыш.
Она мягко пожимает плечами.
— Я не знаю. У меня его не было. Я не… я не знаю, как это сделать, — говорит она взволнованным голосом.
Я беру ее руку и подношу к своим губам.
— У меня был не самый лучший отец, — мягко говорю я ей. — Мы можем разобраться. Вместе. Хорошо?
Она сглатывает, кладя свою руку на мою.
— Я уже так люблю этого маленького ребенка, — шепчет она.
Я зажмурился, притягивая ее к себе. — Я тоже, бабочка. Я тоже.
— Мы действительно делаем это? — спрашивает она, уткнувшись носом мне в шею.
— Мы действительно делаем это, — говорю я ей.
— Даже если мои гормоны сойдут с ума?
— Особенно , если у тебя сходят с ума гормоны. Было весело наблюдать за этим небольшим приступом.
Она стонет. — Очень смешно.
Она тихая, и я практически слышу, как крутятся колесики в ее голове. — Даже если из-за этого у меня будут очень плохие эпизоды?
Я глотаю. — Я прослежу, чтобы мои руки были согреты для массажа спины.
— Что, если … о Боже , мое свадебное платье, Майлз?
Я смеюсь. — Что насчет этого?
— Ну, я, наверное, наберу вес, и тогда моя грудь будет размером с дыню, если я буду кормить грудью…
Я стону, сжимая ее бедра. — Боже, надеюсь, твоя грудь размером с дыню.
— Я серьезно, Майлз! Платье заказано, и если я не подойду…
— Хорошо, что ты зарабатываешь на жизнь одеждой, — поддразниваю я.
Она молчит, обдумывая это. — Да, я думаю, ты прав.
— Что-нибудь еще? — бормочу я сонным голосом.
— Если это мальчик, как ты думаешь, он будет таким же сварливым как и ты?
— Берегись, жена, — предупреждаю я ее.
Ее смех превращается в тихое созерцание, а затем, несколько минут спустя, она тихо похрапывает, прижимаясь к моему телу. Я тянусь к ее рукам и обнаруживаю, что ее руки сжимают мою футболку. У меня перехватывает горло от эмоций, когда я целую ее в лоб, думая обо всем, что мы преодолели, и обо всем, что еще впереди.
Лучшее или худшее…
Навсегда.
