Непримиримая одержимость - Анис Дрети

— Там есть ванна, — указала я.

Он бросил губку в миску.

— Ладно, я помогу тебе принять ванну, если ты готова. Это будет полезно для твоей лодыжки.

Я тут же отстранилась, подняв в защитном жесте обе руки.

— Ох. Нет, спасибо. Я имела в виду, что я могу принять ванну сама. Одна. Я помоюсь одна. Я могу помыться сама, — пробормотала я, запинаясь.

Он покачал головой и вернулся на прежнее место.

— Ты слишком слаба. Ты можешь уснуть и утонуть, если я оставлю тебя в горячей воде.

Слегка дрожащими руками я потянулась за губкой.

— Тогда дай мне закончить самой.

Мужчина замер, не выпуская губку.

— Нет, — коротко ответил он, прежде чем разжать мои пальцы с легкостью, будто отгонял назойливую муху.

Внезапно до меня дошло, что я ничего не знаю о докторе. Что, если он воровал органы у бездомных девушек вроде меня, чтобы продавать их на черном рынке? Всякий раз, когда кто-то пропадал на улицах, считалось, что человек стал жертвой торговли людьми.

Я смотрела в его непроницаемые глаза, понимая, что карьера преступника была для этого мужчины вполне правдоподобной. Он с легкостью скрывал свои эмоции, был склонен к насилию, и единственный раз, когда он выразил сочувствие, был по отношению ко мне – его потенциальному товару. Он заботился обо мне только для того, чтобы я не оказалась слишком потрепанной для предстоящих торгов? Выходит, это таки была история о Гензеле и Гретель. Он откармливал меня, чтобы продать.

— Расслабься, — его властный голос прозвучал хрипло. — Ты накручиваешь себя и думаешь о худшем. Я вижу это по твоему лицу.

Я кивнула, подавляя тревогу.

Каким-то образом мужчина понял, что я лишь притворяюсь убежденной. Закатив глаза, он достал телефон из заднего кармана. В тишине послышались звуки клацанья, пока он искал что-то.

— Моя лицензия, — сказал он коротко, сунув телефон мне перед носом.

На экране была фотография документа, подтверждающего, что он имеет право заниматься медицинской практикой в Нью-Йорке. Раздался щелчок, когда он перешел к следующей фотографии.

— Моя лаборатория.

Он показал мне снимки лаборатории в бежево-белых тонах и коллег-лаборантов, которые выглядели профессионально и серьезно. Затем продолжил показывать фотографии своей респектабельной жизни.

— Я не вру о том, кто я. Ты в безопасности со мной, — заверил доктор.

Должно быть, по моему лицу он понял, что я не до конца уверена. Выругавшись, мужчина схватил телефон. Его пальцы вновь застучали по экрану с ритмичным постукиванием, пока он открывал в браузере сайты различных журналов.

Оказалось, что наш доктор был настоящей знаменитостью в Нью-Йорке. Его руки быстро двигались по экрану, перелистывая вкладки с несколькими статьями, которые он опубликовал в научной сфере. Журналы, где он значился автором, казались подлинными, даже для моих неподготовленных глаз. В одном журнале под названием Forbes о нём писали в рубрике «30 до 30»². Согласно статье, его список достижений был бесконечным: окончание колледжа в семнадцать, звание самого молодого врача, а затем переход в исследовательскую деятельность. Еще там упоминалось, что ему скоро исполнится двадцать шесть. Как, черт возьми, он уже столько всего достиг?

Он также появлялся в журналах, которые казались менее респектабельными, так называемых таблоидах, где в основном строили догадки о его последних любовных победах. Я поняла, зачем он показал мне их. В отличие от научных журналов, эти публикации сопровождались его фотографиями, сделанными в Нью-Йорке. На многих он был запечатлен с женщинами на различных мероприятиях и благотворительных вечерах. Все они были невероятно красивы, как Амели, что лишь подтверждало, что он был недосягаем для такой, как я.

Тем не менее, он говорил правду. С учетом его публичного статуса, торговля людьми казалась для него невозможной.

Что со мной не так? Доктор был добр ко мне, вероятно, первым, кто так ко мне отнесся. Почему я сразу сделала самый худший вывод?

Я поняла, что он ждет от меня объяснений.

Поднять лицо и посмотреть ему в глаза оказалось невыносимо тяжело.

— У меня небольшие проблемы с доверием, — виновато сказала я. — С момента второго рождения за мусорным контейнером.

Мой черный юмор об амнезии, возможно, и был бы оценен, не будь мужчина так напряжен. В конце концов, он смягчился.

— Это можно понять.

Он снова замолчал, хотя мне все еще было ужасно неловко. Чувство стыда удвоилось, когда я осознала, что больше всего меня волновало, что он подумает о моем теле. Вероятно, он привык к красивым женщинам с идеальной кожей, как Амели, тогда как мое тело было покрыто шрамами. Как будто многочисленные мелкие травмы были недостаточны, большие уродливые шрамы тянулись от талии до бедер. Их было много, и они были настолько уродливы, что могли напугать даже взрослых людей. Однажды я приподняла больничный халат, чтобы справить нужду, и другая женщина, оказавшаяся рядом, заметила мои шрамы. Она бежала так, словно её задница горела. Люди на улице повидали худшее. И если что-то пугало даже их, это действительно должно было быть ужасным. По крайней мере, шрамы выглядели старыми, так что вряд ли они были причиной моей потери памяти.

Доктор был скрупулезен и уделял внимание каждому сантиметру, пока участок, к которому он прикасался, не становился идеально чистым. Сначала он использовал мыльную губку, затем влажную, чтобы смыть пену, и наконец, полотенце, чтобы вытереть меня насухо. Я считала секунды, которые он тратил на очищение каждого участка кожи, чтобы отогнать неловкость и отвлечь себя.

Сто двадцать секунд.

Будь то рассчитанный шаг или врожденный таймер, наш доктор явно страдал от обсессивно-компульсивного расстройства.

Тот факт, что он был человеком с недостатками, заставил меня почувствовать себя лучше. Таким он казался более понятным. Я перестала спорить с ним и вспомнила пословицу, подходящую к моменту.

Дареному коню в зубы не смотрят.

Доктор не сделал ничего, кроме как накормил меня и оказал медицинскую помощь. Разве не этого я хотела – еды и лечения? Не стоило так драматизировать, если всё это было частью его ухода.

Я продолжала уговаривать себя, пока он не добрался до верха. Тонкая белая простыня едва прикрывала мою грудь, особенно когда он отодвинул её, чтобы вымыть живот и область под грудью. Я скрестила руки в жалкой попытке сохранить скромность. Хотя соски были скрыты от его взгляда, его методичные движения оставляли мало места для фантазии.

К тому времени, когда он закончил, простыня промокла насквозь. Я натянула её на грудь, но мокрая белая ткань была безжалостна. Она стала мокрой, прозрачной и выглядела еще неприличнее, чем прежде. Затвердевшие соски выпирали, как маленькие холмики, и я внутренне застонала.

Он, пребывая в блаженном неведении, вытирал излишки воды полотенцем. Его большой палец то и дело задевал мои соски. Теперь они реагировали в десять раз сильнее, чем прежде, пока это не стало почти болезненным. Я понятия не имела, чувствовал ли он их твердость под своим пальцем, лишь бессильно рухнула на матрас, когда он счел, что я достаточно сухая.

Мужчина приподнял меня одной сильной рукой, чтобы помыть спину, а затем двинулся ниже, вооружившись парой губок и полотенцем. Я крепко сжала бедра, когда он стал оттирать грязь с моих колен и голеней, спускаясь к ступням. И только я подумала, что кошмар закончился, доктор переместился к моим бедрам и опустился на колени. Влажная губка скользнула по моим бедрам, которые он раздвигал всякий раз, когда я пыталась сомкнуть их. Когда он добрался до внутренней поверхности бедер, я уставилась в потолок, пока он проделывал то же самое с самой интимной частью моего тела. Должно быть, свидетельство жара, охватившего мое тело, проступало сквозь раскрасневшуюся кожу.

Хотя я откровенно пялилась на его грудь, доктор, к его чести, казалось, был совершенно равнодушен к моей наготе. Возможно, она вызывала у него отвращение.