Непримиримая одержимость - Анис Дрети

Почему бы и нет?

Без больничного халата, служившим щитом, ужасные шрамы были выставлены на обозрение.

К моему изумлению, доктор невозмутимо продолжил круговые движения, словно уродливые рубцы были самой естественной вещью на человеческом теле. Если у него и была какая-то реакция, он не дал ей проявиться. Он выглядел более потрясенным, когда я впервые посмотрела ему в глаза, чем теперь, увидев мои чудовищные шрамы.

Почему?

Отвлеченная отсутствием реакции, я даже не заметила, как его пальцы скользнули между бедер. Слишком поздно я поняла, зачем ему понадобилось полотенце – губка была бы слишком грубой для того, что он задумал.

Мои глаза готовы были вылезти из орбит, и вдруг из памяти исчезло не только прошлое. Я онемела, словно разучилась говорить.

Он собирался... о Боже.

Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо.

У него было ОКР, только поэтому он хотел очистить всё. Мужчина, выглядевший так, как он, да еще и врач, вряд ли мог интересоваться кем-то вроде меня – по крайней мере, не в таком смысле. Он был совершенно не в моей лиге. Скорее уж это я пускала на него слюни, тогда как он сохранял профессионализм, думая только об уходе за пациенткой.

Мантра успокаивала меня, и с каждым повторением я расслаблялась всё больше. Закрыв глаза, я убедила себя, что ничего не существует, кроме звука волн и его дурманящего аромата. Я расслабилась и позволила влажной ткани скользнуть между бедер. Когда я наконец забыла обо всем остальном, я осознала, что теплое полотенце, ласкающее мою кожу, ощущается приятно. Слишком приятно. Особенно когда его большой палец случайно касался половых губ. Мои чувства обострились, бедра задрожали, и мне всё время хотелось, чтобы он задержался в этом месте чуть дольше.

Что со мной не так?

Я была извращенкой, получавшей удовольствие от обтирания губкой. Это должно было быть частью медицинского ухода. Я не понимала, что вызвало во мне его прикосновение, лишь знала, что такая реакция неуместна перед врачом.

Из горла вырвался смущающий стон, а ведь он только начал. Он уделял каждому участку ровно две минуты. Сто двадцать секунд – это ведь немного, за это время можно даже подавить непроизвольную реакцию… верно?

Оказалось, что сто двадцать секунд – это целая вечность.

Мокрая ткань с педантичной точностью скользила между моих половых губ. Взад и вперед, затем теми же круговыми движениями, что и губка по всему телу. Мыльная вода с промокшего полотенца скапливалась между бедер, и эта скользкая влага играла против меня.

Я крепко зажмурилась, затаив дыхание. Он убрал мыльное полотенце и возобновил пытку влажным, которым должен был смыть пену. Капли воды с ткани стекали линией от нижней части живота к влагалищу. Холодное скользящее прикосновение стирало следы мыла, оставляя за собой след из мурашек. Но оно было слишком нежным для полотенца. Что-то внутри кричало, что он слизывает воду языком, и именно от ощущения его губ моя кожа пылает.

Я зажмурилась еще сильнее. Нет. Это безумие. Он бы не стал наклоняться, чтобы попробовать на вкус мою мыльную, соленую кожу.

Давление продолжалось, вызывая невыносимую пульсацию между бедер. Я впилась зубами в кулак, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Сердце бешено колотилось. На этот раз я боялась не своей постыдной реакции. Я боялась, что он остановится раньше, чем то, что назревало внутри меня, вырвется наружу.

Он надавил мокрым полотенцем, проникая глубже, чтобы протереть и очистить. Мощная волна удовольствия пронзила меня, и мои бедра затряслись в конвульсиях. Я не понимала, что происходит, но не хотела, чтобы это заканчивалось.

Мой рот открылся в беззвучном крике, а спина слегка выгнулась, отрываясь от матраса. Разряд электричества пронесся по венам и заставил меня содрогнуться, судорожно хватая ртом воздух. Наслаждение поглотило меня целиком, оставив бездыханной и дрожащей. В ушах стучало, словно весь мир затих. Я оказалась в темном вакууме без зрения и звуков.

Спустя вечность я открыла глаза, чувствуя, как щеки пылают от унижения.

Что, черт возьми, только что произошло?

Что еще важнее, заметил ли он? Как он мог не заметить?

Может, мужчина подумал, что я заснула, и у меня случился приступ во сне. Что угодно. Я хваталась за соломинку.

Я бросила взгляд на доктора, который как раз закончил вытирать меня насухо полотенцем. Он был спокоен как удав. Даже он не смог бы вести себя так невозмутимо, если бы слышал меня. Ни за что. Пожалуй, мне действительно не о чем было беспокоиться.

Когда мужчина укрыл меня большим одеялом, я заметила пластырь на своей левой руке. Значит, он сделал ту прививку от столбняка, пока я спала. Но, видимо, этого оказалось недостаточно. Он ввел иглу в мою вену, закрепив ее лейкопластырем. Я поняла, что это не то же самое, что иглы, которые я видела на улицах, когда он подключил систему и подсоединил её к капельнице.

Я думала, будет больно. Даже когда Амели просто смазала мою кожу антисептиком, было неприятно. Однако, когда доктор делал укол, обрабатывал мои раны и заклеивал их пластырем, я почти ничего не почувствовала. Он использовал марлю, чтобы перевязать самые страшные раны, и уделял время каждой, словно от него требовалась точность нейрохирурга.

Он всегда так бережно относился к пациентам или специально не торопился, чтобы я не почувствовала боли? Я перестала пытаться разгадать его намерения и отключилась еще до того, как он добрался до моей лодыжки. Лишь одно я знала наверняка – доктор был посланником небес, обладающим ангельским терпением.

5.Кайден

Прошлое

— Ради всего святого, Кайден, прояви хоть раз в жизни немного терпения. Недаром оно считается добродетелью. — Мой брат-близнец, Дэймон, с раздражением уставился на меня.

— Считай, что у меня дефицит добродетели, — пробормотал я, прислонившись к стальному лабораторному столу.

— Если ты просто дашь студентам шанс, всё может сложиться в твою пользу. — Дэймон ткнул пальцем в мою сторону для убедительности. — Университет не позволит тебе сохранить лабораторию, если ты откажешься.

Я изогнул бровь, скрестив руки на груди.

— Они не в том положении, чтобы выдвигать мне требования. Насколько я помню, это я привлекаю миллионы долларов пожертвований своей работой.

— Которая может пойти чертовски быстрее, если ты позволишь студентам помогать тебе, — парировал Дэймон.

— Они не продержатся в моей лаборатории и недели.

— Возможно, продержатся, если ты проявишь немного терпения и найдешь время их обучить, — возразил он, широко разведя руками, словно демонстрируя очевидное решение.

— Они слишком некомпетентны, — отмахнулся я.

— Это то же самое оправдание, которое ты использовал, когда университет попросил тебя нанять руководителя лаборатории.

— Я просто жду, пока найду подходящего кандидата.

— Вот только ты никого не считаешь достаточно квалифицированным.

— Не моя вина, что большинство людей – тупоголовые.

Дэймон беспокойно переступил с ноги на ногу.

— Да ладно тебе, брат. Ты вот настолько близко, — он сжал пальцы, почти соединив их, — к тому, чтобы найти то, что может изменить миллионы жизней. Наша мать...

— Не надо, — протянул я с предупреждением в голосе.

Я ненавидел, когда кто-то упоминал мою мать, даже если это делал её второй сын. Она была слабовольной и не заботилась ни о чем, кроме следующей дозы, пока не умерла от своей зависимости.

— Ладно, — сдался Дэймон. Он понизил голос до шепота: — Но просто подумай, чего могла бы достичь команда подручных под твоим руководством. Они горят желанием учиться у великого профессора Максвелла.

Я хмыкнул и отвернулся, сосредоточив взгляд на лабиринте формул и уравнений, исписанных на белых досках. Лесть ему не поможет.

Мои научные работы о революционном ненаркотическом обезболивающем вызвали ажиотаж в научных кругах. Для проведения исследований мне требовалась лаборатория с безупречной репутацией, а лучшее оборудование находилось в Университете Нью-Тех – то, что нельзя было просто купить за деньги, а только достать по специальным каналам или изготовить на заказ. Работа требовала непрерывных экспериментов и большой команды. Однако, прежде чем подписать контракт с университетом, я поставил условие: весь подбор персонала остается за мной. Я был очень избирателен в отношении ассистентов и тщательно проверял каждого кандидата.