Разрушенная (ЛП) - Бишоп Энн

— Ничего, — настаиваю я. — Я просто устала. Выпускной год много у меня отнял.

Скрестив руки, она смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом. Даже когда она хмурится, я поражаюсь тому, как красива моя мама. Её тёмные волосы поседели, и несколько прядей выпали из распущенного хвоста, обрамляя лицо. Мне всегда говорили, что я больше всего похожа на неё, и я надеюсь, что в её возрасте я буду выглядеть хотя бы наполовину так же красиво, как она.

— Милая, — говорит она. — Ты забываешь, как мы похожи — как хорошо я тебя знаю.

— Может, я изменилась, — говорю я, отводя взгляд.

Она тихонько смеется, наклоняясь, чтобы посмотреть на меня. С годами она научилась давать мне пространство, поэтому не садится слишком близко.

— Конечно, ты изменилась. Я наблюдала за тем, как ты взрослела и становилась всё красивее с тех пор, как начала учиться в Пембертоне. Но некоторые вещи, Телия… некоторые вещи остаются неизменными.

— Например?

— Например, как ты говоришь, когда лжешь, — говорит она с легким весельем. Не насмешка, просто… она. Всегда такая нежная и добрая. — Думаешь, после двадцати одного года я ещё не разобралась в тебе?

Застонав, я подтягиваю колени к груди и упираюсь в них щекой. Когда мои глаза встречаются с её глазами, её губы всё ещё поджаты, но глаза прищурены от беспокойства.

— Ты не обязана мне ничего рассказывать, — говорит она, — но я хочу, чтобы ты знала: я всё ещё рядом с тобой. Быть взрослым очень трудно. Ты пыталась справиться сама, и я горжусь тобой за это. Но… ты никогда не умела проговаривать свою боль вслух.

Я вздрогнула.

— Я не хочу сказать, что это оскорбление, милая, — уверяет она. — Просто замечание. Если сейчас у тебя есть кто-то, с кем ты прорабатываешь свои эмоции, это хорошо. Но если нет — или даже если это только на зимние каникулы, — я с радостью стану этим человеком для тебя снова.

У меня болит в груди. Даже если они с папой всегда были чрезмерно опекающие, это происходило только потому, что они так сильно обо мне заботились. Почти всю среднюю школу я считала их своими лучшими друзьями. Мы почти всё делали вместе, и у меня почти не было секретов от мамы.

Не думаю, что это характерно для большинства детей, но я всецело доверяла своим родителям. И до сих пор доверяю. Мне просто нужно было время, чтобы понять, как быть взрослой, не надевая все время метафорические защитные щитки.

Но теперь я обнаружила, насколько холодным и суровым может быть мир за пределами защитного круга моих родителей. Он съедает тебя заживо, разбивает твое сердце и выплевывает тебя без раздумий.

На диване рядом со мной вибрирует телефон, и на экране высвечивается уведомление.

Меня пронзает боль.

— Я не думаю, что смогу это сделать.

— Что сделать, милая?

Снова жужжит мой телефон.

Смогу ли я это сделать? Смогу ли я следовать своему плану, зная, что в процессе причиню себе боль? Я не должна была испытывать к ним чувства. Не должно было всё так усложниться.

— О, Ателия, — бормочет мама, и я понимаю, что моё лицо перекошено, а по нему текут слезы.

— Я скучала по тебе, — всхлипываю я, бросаясь в её объятия. — И я больше не знаю, что делать.

Мама обнимает меня, и я плачу ещё сильнее от её знакомого лавандового запаха и успокаивающих звуков. Как я могла подумать, что смогу прожить без неё? Почему я вообще пыталась?

Мысль о том, что мне должно быть стыдно, даже не приходит мне в голову, пока мама держит меня на коленях, а я плачу, плачу и плачу. В конце концов, слезы утихают настолько, что я могу произнести связное предложение.

И, прежде чем я успеваю подумать об этом, я сворачиваюсь калачиком у неё на коленях и рассказываю ей гораздо больше, чем следовало бы.

***

— Что они сделали? — спрашивает папа утром.

Я неловко переминаюсь с ноги на ногу, уставившись на стол в столовой. Мы только что закончили завтракать вместе, пока мы с мамой объясняли всё, что я рассказала ей вчера вечером.

Я многое опустила — работу ребят, всё, что связано с профессором Каммесом, и почти всю ночь Хэллоуина. Тем не менее, одних только издевательств было достаточно, чтобы разозлить моего отца до такой степени, что он повысил голос, что с ним случается крайне редко.

— Пожалуйста, не говорите мне, что встречаться с ними было глупо, — бормочу я.

— Ты сказала нам, что твой ноутбук сломался, — категорично заявляет он.

— Мне жаль, что я солгала, — шепчу я.

Пожалуйста, не злись на меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

— Ателия, — голос отца звучит мягко, когда он протягивает руку через стол и накрывает мою ладонь своей. — Почему ты не сказала нам?

— Я хотела доказать, что могу справиться с этим сама, — усмехнувшись, я смотрю на родителей. — Я не хотела, чтобы вы волновались или просили меня вернуться домой. Это было глупо, я знаю.

— Милая, — успокаивающе говорит мама, — мы тебя не осуждаем. Это не твоя вина. Это их вина.

— Жаль, что ты не рассказала нам об этом на каникулах в День благодарения, — мрачно говорит папа. — Я бы выбил из них все дерьмо.

Мой отец всегда был мягким человеком. Не думаю, что он когда-нибудь бил кого-то, но я знаю, что он сделал бы это ради меня или мамы. У него не было бы ни единого шанса против этих парней — не с тем, чем они занимаются на работе.

— Вчера вечером ты сказала мне, что всё ещё испытываешь противоречивые чувства, — говорит мама.

— Ты не уверена, что сделала правильный выбор, уйдя от них?

— Они извинились, — слабо говорю я. — И они были так заботливы в последние два месяца. Они помогли мне…

Они помогли мне исцелиться. Не просто поддерживая и ободряя меня, хотя парни сделали для этого немало. Но они показали мне, что секс снова может быть хорошим. Что я могу реализовывать свои фантазии по обоюдному согласию и с пользой для здоровья. Мои отношения с парнями были токсичными на протяжении многих лет, но они работают над тем, чтобы это изменить.

— Чем они тебе помогли? — спрашивает папа.

Что я должна ответить? Если я скажу родителям, что ребята помогли мне исцелиться, они спросят, от чего, а я не хочу говорить с ними о профессоре Каммесе. В любом случае они ничего не смогут сделать.

— Они помогли мне вырасти, — говорю я. — Они как будто совсем другие, чем были три года — три месяца назад.

— Да, — говорит папа, — потому что теперь им что-то от тебя нужно.

Ох. Это правда? А может быть? Может быть, они хорошо ко мне относятся только для того, чтобы я осталась с ними?

Нет-нет, этого не может быть. Они заставили меня жить с ними. Они могли бы заставить меня сделать всё остальное.

— Мне кажется, что они изменились, — шепчу я.

— Изменились они или нет, но ты достойна того, чтобы найти кого-то, кто придет в ужас от одной мысли о том, чтобы причинить тебе боль, — мама смотрит на меня с грустью.

— Я знаю, что ты не знаешь, какой шаг сделать, но, дорогая… сможешь ли ты по-настоящему простить их?

— Я не знаю, — бормочу я.

Родители обмениваются взглядами, и я готовлюсь к тому, что сейчас меня ждет. Лекция? Они будут пытаться контролировать меня? Отберут у меня телефон и больше не позволят выходить из дома?

— Мы понимаем, что ты уже взрослая, — медленно начинает папа. — Мы больше не можем указывать тебе, что делать. Но Телия… Я настоятельно рекомендую тебе никогда больше не разговаривать с ними.

Я смотрю на свой телефон, который лежит на столе рядом с моей пустой тарелкой. Я проснулась от потока сообщений и звонков от парней. Ещё и дня не прошло с моего последнего сообщения, а они уже волнуются до безумия.

Я не могу отрицать, что это приятно. И хотя я не хочу причинять им боль, мне очень, очень хочется.