Непримиримая одержимость - Анис Дрети

Сердце бешено заколотилось. Я и раньше влюблялась в мальчиков, но это было совсем другое. В ту секунду казалось, что что-то необратимо изменилось. Что моя жизнь раскололась на «до» и «после».

Он проворчал:

— От тебя одни неприятности, малышка. Решила не прыгать – и всё равно чуть не угробила нас обоих.

Он помог мне выпрямиться. Мы сидели на холодном бетоне, скрестив ноги, пока он подбирал свои брошенные ботинки и носки и снова натягивал их.

— Теперь расскажешь, почему полезла на крышу? — спросил он.

Мне стало безумно стыдно, и я уткнулась взглядом в пол.

— Родители.

— Что с ними?

Он не торопил меня с ответом, терпеливо ждал, пока я соберусь с мыслями.

— Они хотят, чтобы мне сделали операцию. Точнее… еще одну.

— Что за операция?

Обычно я никому не показывала. Но что-то в его потускневших глазах говорило, что он не станет брезгливо морщиться. Медленно я приподняла край толстовки, открывая живот, исполосованный шрамами. Одну из медсестер чуть не вырвало, когда она увидела их. С тех пор они немного затянулись, но всё равно выглядели мерзко.

Он не дрогнул. В его глазах не было жалости. Он даже не спросил, откуда они; лишь внимательно их осмотрел.

— Швы чистые, — констатировал он. — Воспаления нет. Всё должно зажить нормально. Зачем тебе еще одна операция?

Я опустила голову.

— Мои родители считают их уродливыми.

— Они хотят, чтобы ты сделала пластическую операцию? — догадался парень.

Я кивнула.

— Операция по косметическим причинам принесет больше вреда, чем пользы. Риск инфекции огромный. Это просто глупо.

Он был всего лишь подростком, но говорил как взрослый, уверенный в каждом слове.

— У меня нет выбора. Мама уже подписала разрешение на операцию…

— Ты знаешь, что такое медицинская эмансипация?

Я покачала головой.

— Спустись на нижний этаж больницы. Попроси, чтобы тебе назначили социального работника, и скажи, что родители действуют не в твоих интересах. Они захотят поговорить с твоим врачом, который подтвердит то же, что и я: операция ради внешности – рискованная и ненужная. Если родители продолжат давить, попроси соцработника помочь тебе получить медицинскую эмансипацию.

Я пыталась уловить смысл всего, что он говорил, но информации было слишком много.

— Медицинская эмансипация… — повторила я, чтобы запомнить.

Он кивнул, уголок его рта приподнялся от гордости. Хотя, возможно, мне просто показалось.

Я задержала на нем взгляд. Ветер растрепал его светлые волосы, голубые глаза блестели в лучах послеполуденного солнца. Скулы придавали лицу резкие черты, и если бы не морщина между бровей, он был бы тем парнем, чье лицо красуется на обложках журналов.

Я почувствовала, как по шее расползается странный жар.

— Спасибо, что помог мне. Кажется, я видела тебя раньше. Как тебя зовут?

Парень смерил меня долгим взглядом, глаза сузились, словно его имя несло в себе всю тяжесть мира. Наконец он произнес:

— Дэймон Максвелл.

— Почему ты не помнишь меня, малышка?

Мои широко раскрытые глаза следили за тем, как шевелятся его губы, но смысл слов терялся, не достигая сознания.

Я должна была догадаться. Добродушный Дэймон никогда не предложил бы мне угрожать родителям эмансипацией.

Слова Софи с благотворительного вечера обрушились на меня, как кирпич, пробивший стекло. После того как мать столько раз называла его злым… Кайден и сам начал в это верить.

Он пожертвовал деньги, но подписал чек именем брата. Он поступает так с самого детства. Каждый раз, когда Кайден совершает что-то хорошее, он приписывает это Дэймону.

Профессор Максвелл приписал своему брату спасение моей жизни, а когда мы встретились снова, решил, что я всё забыла.

Сердце готово было взорваться. Мне нечем было дышать. Я крепко зажмурилась, будто темнота могла дать хоть какое-то облегчение. В груди возникла боль – предвестник надвигающейся панической атаки. Сердце сжалось так сильно, что я почти слышала, как хрустит хрящ. Воздух рвался наружу короткими, резкими толчками, словно каждый вдох приходилось проталкивать сквозь сито неверия.

— Мы встретились в больнице, когда тебе лечили шрамы, — произнес он.

— П-почему ты не сказал мне раньше? — выдохнула я, потому что назвать это голосом было невозможно. Каждую букву приходилось выдавливать сквозь зубы.

Он смотрел на меня с сомнением, не уверенный, стоило ли вообще поднимать эту тему. Возможно, он действительно страдал из-за того, что я пряталась от него, и это была его отчаянная попытка достучаться до меня.

— Мне сказали, что ты ничего не помнишь о том периоде. Что тебя триггерит, когда кто-то пытается об этом заговорить.

За исключением того дня. У меня почти не осталось воспоминаний о том периоде, кроме дня, когда он спас меня.

Мужчина смотрел на меня с настойчивой, почти отчаянной сосредоточенностью.

— Ты помнишь меня?

Помню ли я его? Я выстроила всю свою жизнь вокруг него.

Стены стали смыкаться, пока я задыхалась. Как это возможно? Он был здесь всё это время.

Теперь, когда он стоял передо мной, я не знала, как совместить образ мужчины, которого ненавидела, с призраком мальчика, которому поклонялась. Если бы я только могла начать всё заново. Я не хотела видеть в нем монстра из своих кошмаров. И он заслуживал знать, что всю жизнь я была предана именно ему.

Но между нами всё стало настолько запутанным, что мысль о новом начале казалась несбыточной.

Он принял моё молчание за отрицательный ответ, хотя на самом деле меня просто накрывало паникой.

Его губы скривились в горькой усмешке, он покачал головой.

— Как и ожидал. Ты забыла всё. Даже человека, который пытался тебя убить.

Эти слова прорезали мой туман, как ледяная вода.

— Ты знаешь, кто напал на меня?

— Ты тоже его знаешь.

Желудок сжался.

— О чем ты говоришь?

Он смотрел на меня с клинической отстраненностью. Проблески прежней уязвимости исчезли без следа.

— Ты знала, что Рэян унаследовал бы гораздо большую долю компании, будь он единственным наследником твоего отца? — спросил мужчина ровным голосом. — Даже если твой отец не мог признать его публично, он передал бы Рэяну свои акции после смерти. Лишь одно стояло на пути.

Его слова выбили из меня воздух.

Профессор Максвелл выпрямился, его челюсть напряглась, когда он нанес последний удар.

— У твоего отца уже был законный наследник – ты. Но если бы тебя не стало, Рэян смог бы объединить активы, которые получил бы от своих родителей, с теми, что рассчитывал получить от твоего отца, и возглавить компанию. Всё, что ему нужно было сделать, – избавиться от тебя.

Я замотала головой, руки безудержно тряслись.

— Нет. Ты ошибаешься. — Голос сорвался на последнем слове.

— Разве? — Он вызывающе приподнял бровь. — Это было не так уж сложно выяснить. Я всего лишь проследил за деньгами. Всё было настолько очевидно, что я задался вопросом: не знала ли уже твоя семья и намеренно замяла это дело.

Мой желудок скрутило. К комку в горле примешался привкус желчи. Я знала, у моей семьи есть скелеты в шкафу, но до такой степени? Чтобы мой собственный брат нанес многочисленные удары ножом одиннадцатилетней девочке и оставил её умирать? От этой мысли по коже поползли мурашки.

Я не помнила ничего о том чудовищном дне – только голос, который снова и снова повторял: «Тупая сука», с такой отвратительной ненавистью, что я и представить не могла, чтобы такое чувство возможно по отношению к ребенку. Он твердил это, пока слова не врезались в мой мозг.