Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович

Пытаясь доказать реальность заговора Чернявского, Лохова следует методике Жукова, который в качестве доказательств того, что вышеприведенный фрагмент выступления Сталина касается “кремлевского дела”, приводит 1) донос А. С. Сванидзе Сталину о “заговоре” Енукидзе и Петерсона, 2) якобы полностью совпадающие по содержанию “собственноручные признательные показания, данные в первые же минуты после ареста Енукидзе – 11 февраля 1937 года в Харькове и Петерсоном – 27 апреля 1937 года в Киеве разным следователям”. Однако оба этих аргумента не выдерживают критики. Донос Сванидзе нигде до сих пор не опубликован, приводится Жуковым без указания архивного шифра, то есть по состоянию на сегодняшний день является полностью мифическим. Что же касается показаний, то Енукидзе в Харькове не допрашивался, а его первые показания были протокольно оформлены на Лубянке лишь 27 апреля 1937 года. Петерсон же был арестован в ночь с 27 на 28 апреля 1937 года, уже после оформления полностью сфальсифицированных показаний Енукидзе, а заявление с признаниями написал лишь 29 апреля, будучи уже в Москве, после допроса, проведенного Ежовым [900]. Так что уязвимость аргументации Жукова вполне очевидна. Столь же уязвимой выглядит и аргументация Лоховой.

Сведения о подчеркнутом НКВД разведсообщении взяты из записи в так называемой “черной тетради” Васильева [901]:

На полях рядом с этой записью (которая представляла собой выписку из архивного дела НКВД № 3461, т. 1) Васильев пометил: “Подчеркнуто в деле”. Этому подчеркиванию Лохова придает огромное значение:

Добавляя к “многозначительному” подчеркиванию неверно понятую сталинскую цитату, Лохова превращает неудачливого шпиона Чернявского в главу троцкистского террористического заговора! А в качестве доказательства существования тайной троцкистской организации в СССР приводит слова редактора американского троцкистского еженедельника. При этом она утверждает:

Чернявский ни при каких обстоятельствах до Сталина бы не добрался и советским Бутом не стал. На эту роль скорее годился Алексей Синелобов, у которого, чисто теоретически, все же были шансы встретиться лицом к лицу со Сталиным в Кремле. И конечно же, не был Чернявский “ославлен” на всю страну, о его “преступлениях” и казни широкие массы так и не узнали. На июньском пленуме 1935 года Ежов в своем докладе зачитал выдержки из протоколов допросов Чернявского, но обвинения в его адрес почти ничем не отличались от обвинений в адрес других основных фигурантов “кремлевского дела”. О расстреле Чернявского узнали лишь члены Политбюро, “судьи” Военной коллегии Верхсуда да высокопоставленные чекисты. Что же касается “колеблющихся агентов”, то Лохова так и не пояснила, о ком идет речь.

117

Двадцатого апреля следователи Дмитриев и Черток начали допрашивать Раису Беннет. Ее арестовали еще 10 апреля, но следователи почему‐то тянули с допросами, хотя до окончания следствия оставались считаные дни, а работа предстояла большая – свести воедино показания Чернявского и Беннет и превратить Раису Соломоновну в полноценного троцкистского заговорщика. Но работа эта так и не была окончена.

Перед допросом в анкете Раиса Соломоновна указала, что она родилась в 1899 году в Петрозаводске в рабочей семье (в анкете так и указала: отец – рабочий). До революции Раиса, по ее словам, училась, а после революции – “начала жить своим трудом”. Отец Раисы, Соломон Эпштейн, уехал в Америку еще в 1906 году, предположительно на пароходе “Некар”, который отплыл из Бремена 15 сентября и прибыл в Нью-Йорк 26 сентября 1906 года. Было ему в ту пору 28 лет. Если наше предположение верно и 28‐летний Соломон Эпштейн из Варшавы действительно являлся отцом Раисы, то нужно отметить, что при посадке на пароход в Нью-Йорк он в качестве профессии указал “музыкант”, а в качестве пункта назначения – Чикаго (какой‐то дом на S. Canal St.). Раиса утверждала на допросе, что отец – типографский рабочий, а Светлана Лохова, посвятившая Р. С. Беннет целую главу [905] в своей книге The Spy Who Changed History, называет его линотипистом (linotype compositor) (при этом Лохова ссылается на семейные архивы Беннетов-Эпштейнов, “любезно предоставленные семьей Рэй [то есть Раисы] Беннет”). Однако в имеющихся документах нет никаких сведений о том, когда именно Соломон приобрел эту профессию. В автобиографии Раиса называла отца “собственником типографии”. На допросе она пояснила это следующем образом:

Для Америки все это было обычным делом, но в СССР на такие вещи смотрели косо, и следователи не преминули попенять Раисе Соломоновне на то, что она якобы “скрыла” неблаговидный с советской точки зрения род занятий отца, а следовательно, и свое истинное социальное происхождение.

Светлана Лохова утверждает, что Соломон Эпштейн отправился в эмиграцию после безвременной кончины матери Раисы, Зины Мышаловой, актрисы по профессии, отправив Раису и двух ее старших братьев (Юлия и Якова) в Слуцк к бабушке. Через несколько лет, в 1913 году, юная Раиса Эпштейн отправилась вслед за отцом в Америку на пароходе “Курск”, отплывшем в Нью-Йорк из Либавы (ныне Лиепая) 11 ноября и прибывшего в пункт назначения 25 ноября 1913 года. На тот момент ей было всего лишь 14 лет. Сейчас трудно установить, сопровождал ли кто‐нибудь ее в этом путешествии. В соответствующей графе пассажирского манифеста в качестве пункта назначения указан нью-йоркский адрес отца, Соломона Эпштейна. Лохова, избегая точных выражений, пишет, что Раиса уехала “следом за братьями”, однако документально подтвердить их отъезд из России и прибытие в Америку не удается – в пассажирских манифестах за соответствующий период можно найти несколько Юлиев и Яковов Эпштейнов подходящих возрастов, но все же ни в одном из случаев не удается со стопроцентной вероятностью установить, что это действительно интересующие нас лица, тем более что все найденные Юлии и Яковы пересекали океан отдельно друг от друга, на разных пароходах.

В Америке Раиса окончила среднюю школу в Бруклине и Хантерский колледж (в котором тогда учились преимущественно женщины), получив в 1921 году специальность преподавателя английского языка для иностранцев. Во время учебы подрабатывала курьером в издательской фирме, продавщицей конфет, продавщицей книг. В 1919 году вышла замуж за друга юности Юлия Беннета (Лохова утверждает, что это был дальний родственник Раисы, на 9 лет старше ее, по имени Ниссан Нейкруг – в 1915 году он эмигрировал из России, спасаясь от призыва в армию, а приехав в США, сменил имя, чтобы не подвергаться дискриминации как еврей; учился в бесплатном нью-йоркском колледже Cooper Union на инженера и с 1917 года точно так же уклонялся от призыва – теперь уже в Америке). В 1922 году Раиса вступила в американскую рабочую партию (таково было в то время легальное название компартии США), членом которой ее супруг стал годом ранее. В 1923 году Раиса впервые приехала в только что созданный СССР, “чтобы повидаться с бабушкой” (как указано в посвященном Р. С. Беннет материале проекта “Последний адрес” [907]). Муж остался дома – то ли потому, что денег на поездку не было, то ли потому, что (как утверждает Лохова, ссылаясь на семейные архивы Беннетов) лишился американского паспорта из‐за уклонения от призыва (что, впрочем, не помешало ему выехать из США позже). Сама Раиса на допросе 20 апреля объясняла свою поездку так: