Догадывался ли Енукидзе, что его строго накажут – как минимум лишат членства в ЦК? Так или иначе, но вел он себя с достоинством и унижаться не собирался. Возможно, привыкнув за многие годы к своему исключительному положению в системе власти, не мог до конца поверить, что его карьера и жизнь бесповоротно сломаны.
127
Июньский пленум ЦК ВКП(б) заседал 3 дня – с 5 по 7 июня 1935 года. В первый день были выслушаны доклады М. А. Чернова, М. И. Калмановича и И. М. Клейнера об уборке и заготовке сельскохозяйственных продуктов. Прения по докладам перетекли на 6 июня и продолжились на утреннем заседании. А вечером председательствовавший на заседании сталинский выдвиженец В. Я. Чубарь, ставший недавно членом Политбюро (партийно-государственная карьера Чубаря сложилась в Украине, а в масштабах СССР он ничем себя не проявил и, будучи выдвинут Сталиным, был столь же молниеносно им “задвинут” в 1938‐м и сгинул в лубянском подвале), предоставил слово Ежову для доклада об аппарате Секретариата ЦИК СССР и тов. Енукидзе. Ежов давно готовился к этому докладу; факты, изложенные в нем, он позаимствовал из материалов, подготовленных НКВД. Кроме того, ему уже приходилось выступать с аналогичными докладами на партсобраниях в Кремле. Политическая линия выступления была выработана и выверена Сталиным и развита перед Ежовым на совещаниях в кабинете у вождя. Перед пленумом Ежов направил проект доклада на одобрение Сталину с сопроводительной запиской: “Тов. Сталину. Направляю проект доклада пленуму ЦК ВКП(б) “Об аппарате ЦИК СССР и тов. Енукидзе”. Сталин доклад просмотрел и на записке оставил резолюцию: “Читал. Хороший доклад. И. Ст.” [978]. Вождь внес в текст доклада небольшую стилистическую правку, которая была учтена Ежовым при подготовке окончательного варианта. К сожалению, черновая стенографическая запись доклада Ежова не сохранилась. В материалах пленума имеется лишь переданный Ежовым отпечатанный экземпляр доклада [979]. А в фонде Ежова сохранилась верстка [980] части стенографического отчета, содержащей доклад, а также многочисленные черновики.
128
На вечернем заседании пленума 6 июня 1935 года началось то, ради чего затевалось все “кремлевское дело”, ради чего сломали жизнь сотне с лишним людей. В очередной раз был явлен партийному ареопагу сталинский метод управления с помощью террора. Выстроенная вождем система госбезопасности использовалась в качестве инструмента для решения политических задач. Сейчас органы славно потрудились, чтобы убедить членов ЦК в необходимости наказания Енукидзе. Но завтра наказывать будут самих членов ЦК, которые уподобятся жертвам “кремлевского дела” – станут расходным материалом и в конце концов закончат свое жалкое земное существование в расстрельном подвале. Та же участь через 5 лет постигнет и докладчика. Но в июне 1935 года Ежов был окрылен своей стремительной карьерой и благосклонностью вождя. Он чувствовал себя карающим мечом партии или, по выражению Бухарина, ее пролетарской секирой.
Для начала он напомнил собравшимся об убийстве Кирова и закрытом письме ЦК об “уроках” этого убийства. И тут же выдвинул один из главных тезисов, согласованных со Сталиным:
При расследовании обстоятельств убийства товарища Кирова в Ленинграде до конца еще не была вскрыта роль Зиновьева, Каменева и Троцкого в подготовке террористических актов против руководителей партии и Советского государства. Последние события показывают, что они являлись не только вдохновителями, но и прямыми организаторами как убийства товарища Кирова, так и подготовлявшегося в Кремле покушения на товарища Сталина [981].
Этот тезис, несомненно, отражал намерения Сталина окончательно решить “зиновьевско-каменевский” вопрос в ближайшем будущем.
Далее Ежов перешел к описанию “кремлевского дела”. Он рассказал о “новой сети зиновьевско-каменевских и троцкистских белогвардейских террористических ячеек” и о вскрытых “террористических группах” в Кремле. Зарождение дела Ежов обрисовал следующим образом:
В начале текущего года было обнаружено, что ряд служащих Секретариата ЦИК СССР и комендатуры Кремля систематически распространяет контрреволюционную клевету с целью дискредитации руководителей партии – Сталина, Молотова, Калинина, Ворошилова. Острие этой клеветы было направлено прежде всего против товарища Сталина. Характер распространяемой клеветы не вызывал сомнений в том, что она исходит из среды наиболее политически враждебных нам элементов и имеет своей целью создать обстановку озлобленности вокруг товарища Сталина. Комендант Кремля тов. Петерсон, который получил сведения о лицах, распространявших эту клевету, доложил о них тов. Енукидзе. Вам известно, что тов. Енукидзе фактически отвечал за весь порядок в Кремле, в том числе и за охрану. Сообщениям Петерсона он не придал никакого серьезного значения и отнесся к ним самым преступным, недопустимым для коммуниста, легкомысленным образом. Совершенно случайно все эти сведения дошли до Политбюро ЦК. ЦК предложил тщательно расследовать все эти факты, совершенно правильно считая, что за ними кроются более серьезные вещи [982].
Далее, на основе справки, составленной НКВД, Ежов сообщил, что благодаря расследованию органов было вскрыто пять “террористических групп”, из которых две орудовали в Кремле, а три – вне Кремля (то есть пересказал сфабрикованную чекистами фабулу “кремлевского дела”). Подробно охарактеризовав каждую из групп, он не забыл подчеркнуть, что все они
представляли собой единый контрреволюционный блок белогвардейцев, шпионов, троцкистов и зиновьевско-каменевских подонков. Все эти озлобленные и выкинутые за борт революции враги народа объединились единой целью, единым стремлением во что бы то ни стало уничтожить товарища Сталина [983].
Упомянул Ежов и о зловещей “шпионке Х”, от которой “террористка Муханова” якобы получала “указания”, – под этим кодовым именем скрывалась Нина Конрадовна Бенгсон, которая прямо в этот момент продолжала преспокойно трудиться переводчицей в английском консульстве.
Порой Ежова, что называется, заносило, и Сталин вынужден был немного сдерживать зарвавшегося подручного. При подготовке доклада Ежов чуть было не записал в террористы и Енукидзе. Рассказывая о попытках Мухановой и Розенфельд попасть на работу в личную библиотеку Сталина, Николай Иванович писал:
Товарищ Енукидзе тоже ставил перед товарищем Сталиным вопрос о разрешении привести в порядок библиотеку силами сотрудниц кремлевской Правительственной библиотеки. Таким образом, он шел прямо навстречу планам террористов [984].
Позднее ему пришлось вычеркнуть эту фразу из текста доклада.
Обрисовав членам ЦК картину чудовищного заговора, Ежов особо подчеркнул зловещую роль в нем бывших вождей оппозиции:
Для того, чтобы покончить с вопросом об организации террористической деятельности зиновьевско-каменевской группы и троцкистов и, в частности, с вопросом об организации покушения на тов. Сталина, необходимо остановиться на роли, которую в этом деле играли Зиновьев, Каменев и Троцкий. Зиновьев и Каменев, пользуясь испытанной тактикой двурушничества, принимали во время следствия все меры к тому, чтобы уйти от ответственности за убийство товарища Кирова и за подготовку покушения на товарища Сталина. Только под давлением совершенно неоспоримых фактов, выражающихся в показаниях десятков их ближайших сторонников, они были вынуждены признать свою “политическую и моральную” ответственность за все это дело. Однако они продолжали упорно отрицать свое непосредственное участие в организации террористических групп [985].
