Особенно была засорена Правительственная библиотека. Так или иначе соприкасавшиеся с библиотекой сотрудники прямо и открыто, даже на собраниях, называли ее “дворянским гнездом”. Эти контрреволюционные элементы чувствовали себя в библиотеке хозяевами. Им доверялось пользование секретными материалами, которыми они распоряжались по своему усмотрению [994]. У нас не каждый даже ответственный работник может пользоваться заграничными газетами, а эти дворянки из Правительственной библиотеки брали беспрепятственно на дом все белогвардейские газеты.
СТАЛИН: И троцкистские тоже?
ЕЖОВ: И троцкистские газеты [995].
Вообще, Ежов представил дело так, будто представители “дворянского гнезда” в Правительственной библиотеке чувствовали себя в Кремле хозяевами и чуть ли не подменяли собой отдел кадров – устраивали на работу своих знакомых, а неугодных увольняли. А Енукидзе, говорил Ежов, обо всем этом знал, но мер не принимал, а когда работник Особого сектора ЦК Цыбульник донес на “дворянок”, то Енукидзе на донос внимания не обратил и даже возмущался в своем кругу, что какой‐то посторонний сует нос в дела подведомственного ему учреждения.
Сообщил Ежов, что Енукидзе поддерживал личную связь с “террористками”: Раевской, Розенфельд, Никитинской и “многими другими”. А также подкупал некоторых “более податливых людей”, выдавая им крупные пособия (по 1000 рублей и более) и предоставляя квартиры и путевки на курорт.
Тут надо заметить, что Енукидзе действительно выдавал некоторым сотрудникам библиотеки пособия из “особого фонда”. Комиссия под руководством З. М. Беленького, изучавшая финансы ЦИК, составила по результатам расследования соответствующую таблицу за 1932–1935 годы. Оказалось, что Розенфельд лишь однажды, в 1934 году, получила путевку за 400 рублей и 200 рублей пособия. Муханова тоже лишь раз получила 200 рублей в 1933 году (вероятно, в связи с увольнением). Зато руководители-партийцы Зайцев, Терихов и Сотсков денежные пособия получали ежегодно, особенно крупные выплаты пришлись на 1934 год. А уж партийные вельможи, такие как, например, Чичерин, Ломов, В. В. Шмидт, Карахан, Марьясин, Сокольников, Голощекин, да даже члены Политбюро Ворошилов, Чубарь, Рудзутак как раз и оказались получателями тех самых тысячных выплат. Даже Каменев в 1932 году ухитрился получить 500 рублей [996].
Обвинил Ежов Авеля Сафроновича в предоставлении материальной и иной помощи ссыльным (И. И. Рамишвили, К. Г. Гогуа и В. Е. Думбадзе). Это соответствовало действительности – скорее всего, Енукидзе, не отличавшийся особой кровожадностью, считал, что не стоит бесконечно мстить поверженным врагам; к тому же некоторых из ссыльных он знал лично еще по работе в Закавказье до революции. Помогал Енукидзе и другим пострадавшим от излишней жестокости властей – например, выдал деньги женам Н. Д. Кондратьева и Н. Р. Эрдмана на поездки к сосланным мужьям.
Судя по черновикам доклада, Ежов еще рассчитывал рассказать “возмутительную” историю о финансировании ЦИК ленинградского музея комсомола.
При расследовании дела об убийстве Кирова было установлено, что группой бывших комсомольцев-зиновьевцев в Ленинграде было организовано так называемое “боевое землячество” и музей ленинского комсомола, которые они использовали как легальное прикрытие в своей контрреволюционной работе. Этот музей по ходатайству ныне арестованного и сосланного ответственного секретаря “исторической комиссии” зиновьевца Сорокина по распоряжению Енукидзе был принят на бюджет ЦИКа без согласования с ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ. С конца 1932 г. по 1935 г. музею было отпущено по смете ЦИК 457 тыс. рублей. Средства, отпускаемые музею, расходовались совершенно бесконтрольно. Ряд документов, обнаруженных в финансовой отчетности музея, свидетельствуют, что за счет этих средств оказывалась помощь и выдавались пособия участникам зиновьевской контрреволюционной группы. Ни секретарь ЦИК, ни ученый комитет при ЦИК ни разу с момента принятия этого музея в свое ведение не поинтересовались ни характером этого музея, ни его практической работой. Все руководство музеем сводилось к аккуратному переводу ассигнованных денежных средств [997].
В стенограмму пленума этот фрагмент не попал – очевидно, было решено, что не стоит посылать смешанные сигналы членам ЦК. Тем более что связь между музеем и организацией “боевого землячества” почти не прослеживалась, за исключением того обстоятельства, что упомянутый В. А. Сорокин вроде бы был членом этого землячества. На само же “боевое землячество”, объединявшее комсомольцев, воевавших на фронтах гражданской войны, тень пала в связи с членством там Л. О. Ханика и А. И. Толмазова, впоследствии расстрелянных по делу “Ленинградского центра”. Что же касается “бесконтрольного расходования средств”, то никаких финансовых преступлений проверкой выявлено так и не было.
Закончил доклад Ежов, как и требовалось, предложением покарать провинившегося члена ЦК:
Все знают, что Енукидзе никогда не отличался большевистской стойкостью. История знает ряд его колебаний полуменьшевистского порядка. Все эти факты способствовали созданию в Кремле обстановки, при которой террористы могли безнаказанно готовить покушение на товарища Сталина. Партия не может оставить это дело безнаказанным. Товарищ Енукидзе должен быть наказан самым суровым образом, потому что он несет политическую ответственность за факты, происходившие в Кремле. Тов. Енукидзе является наиболее типичным представителем разлагающихся и благодушествующих коммунистов, разыгрывающих из себя, за счет партии и государства, “либеральных” бар, которые не только не видят классового врага, но фактически смыкаются с ним, становятся невольно его пособниками, открывая ворота врагу для его контрреволюционных террористических действий. ЦК вносит на рассмотрение пленума вопрос о выводе т. Енукидзе из состава членов ЦК ВКП(б) [998].
129
Ежов как мог упростил и усилил чекистские выдумки, но в прениях по докладу члены ЦК пошли в нагнетании страстей гораздо дальше. Первым выступал Л. П. Берия (на тот момент – первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б). Он сразу взял быка за рога:
Здесь, товарищи, мы имеем редкий случай в истории нашей партии – пример потери бдительности самой элементарной, граничащей с изменой партии и нашей Советской родине со стороны человека, который облечен был большим доверием партии и Советской власти [999].
Подчеркнув, что ошибки Енукидзе были не случайны, Берия напомнил слушателям о скандале со злосчастной брошюрой “Подпольные типографии на Кавказе”:
Он умудрился и обнаглел до такой степени, что в своих произведениях… выявил себя чуть ли не основоположником Бакинской организации, что он первым заложил и организовал социал-демократическую организацию в Баку, что он первым организовал нелегальную типографию, которая печатала нелегальную прессу юга и даже в целом России в то время. Все это он приписал себе, тогда как документы, не просто отдельные воспоминания, а документы, которые существуют, и товарищи, которые тогда работали, разоблачили его, и он вынужден был ввиду явно очевидной фальсификации этих фактов признать свои ошибки на страницах “Правды”, хотя, товарищи, признание этих ошибок тоже не шло так, как у другого большевика, который ошибается и признает, а чуть ли не нехотя, как будто бы делал какую‐то уступку [1000].
Поскольку “фактов”, компрометирующих Енукидзе, было не так уж много, нужно было постараться бросить тень и на его партийную биографию:
