История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Гренвилл все эти обвинения отверг, хотя, насколько можно было судить, покидавшие осадный лагерь под Таунтоном солдаты возвращались к нему, встречая самый любезный прием, а подполковник Робинсон, получивший от Беркли приказ не трогать Уиллингтон-хаус, велел спалить усадьбу тотчас же после того, как съездил в Эксетер к Гренвиллу.

Внимательно затем рассмотрев соответствующие документы, лорды обнаружили, что полномочия Гренвилла и Беркли во многом совпадают; именно это и создавало почву для соперничества, тем более неизбежного между столь нерасположенными друг к другу особами. Когда же они спросили у сэра Ричарда, сколько войск, по его мнению, нужно оставить для блокады Плимута, и каким должно быть их содержание, он ответил им, и довольно разумно, после чего заявил, что ему наскучило сидеть под Плимутом, и он надеется, что принц позволит ему присоединиться к полевой армии, где он мог бы принести гораздо больше пользы. Лорды ответили, что принц был бы чрезвычайно доволен, если бы сэр Ричард принял участие в создании новой армии, набор в которую уже начался, и готов доверить ему второй по старшинству пост - но в таком случае возникнет вопрос о начальстве над войсками, блокирующими Плимут.

Обрадованный предложением Его Высочества, Гренвилл тут же объявил, что с этой задачей лучше всех справится сэр Джон Беркли.

Выполнив таким образом свое поручение и уладив все споры, лорды возвратились к принцу в Бристоль, и только канцлер Казначейства задержался на некоторое время в Эксетере, чтобы согласовать с комиссарами западных графств порядок сбора и распределения средств, необходимых для содержания войск, оставшихся под Плимутом, а также гарнизонов Эксетера, Дартмута, Барнстейпла и Тивертона. >

Как только Его Высочество вернулся в Бристоль (а было это в последний день апреля), король велел Горингу идти с кавалерией и драгунами к Оксфорду — таким образом Его Величество рассчитывал устранить угрозу со стороны Кромвеля, который с сильным отрядом конницы и драгун выжидал удобного момента, чтобы помешать королю соединиться под Вустером с принцем Рупертом. Горингу, пусть и крайне раздосадованному этим приказом, не оставалось ничего другого, как повиноваться. Не теряя времени, он выступил навстречу королю, а по пути (дело было вечером, накануне дня его прибытия в Оксфорд) внезапно атаковал один из лагерей кромвелевской кавалерии, а также отряд конницы Ферфакса, который пытался переправиться через реку Айсис, — и атаковал столь удачно, что разбил и рассеял неприятеля, причинив ему большой урон, чем снискал себе громкую славу и обеспечил чрезвычайно радушный прием в Оксфорде. Разгромить и привести в полной расстройство подобный отряд, да еще на заре создания Нового образца, и в самом деле значило добиться весьма своевременного успеха, ведь Горинг таким образом разрушил прежние планы Парламента и вынудил Ферфакса назначить новое место сбора своей формирующейся армии, еще дальше от главных сил короля.

Между тем принц Руперт, почти не встречавший теперь возражений в Совете, всю зиму убеждал короля двинуть войска на север и обрушиться на шотландскую армию в Йоркшире прежде, чем Ферфакс успеет по-настоящему подготовить армию Нового образца к выступлению в поход. Подобный замысел нельзя назвать неразумным, как невозможно порицать принца за то, что ему не терпелось взять реванш у шотландцев за случившееся в прошлом году; сделать же это теперь, когда они действовали отдельно от англичан (которые по существу и одержали победу над принцем), было бы, по его мнению, не так уж трудно. С походом на север не следовало медлить еще и потому, что по пути можно было бы деблокировать тесно обложенный неприятелем Честер, а затем быстро выйти к Понтефракту, под которым стояла шотландская армия; и если бы ее удалось разбить, то король вновь сделался бы владыкой едва ли не всего севера; и многие полагали, что добиться этого теперь, ввиду творимых шотландцами бесчинств и их неприязни к армии Нового образца, было бы легче, чем когда-либо прежде. На следующий день по прибытия Горинга в Оксфорд устроили общий сбор армии. Она состояла тогда из пяти тысяч пехотинцев и шести тысяч кавалеристов, и уменьшать ее численность перед самым началом кампании, в которой королю предстояли большие и трудные дела, было бы неразумно. Весьма вероятно, что если бы все эти силы продолжали действовать вместе, то летняя кампания имела бы иной, лучший исход.

Ферфакс стоял тогда близ Ньюбери, еще не готовый к выступлению; впрочем, степень его неготовности сильно преувеличивалась. Поговаривали, что он намерен бросить всю свою армию на деблокаду Таунтона, находившегося тогда в почти безнадежном положении; сделав это, Ферфакс покрыл бы себя славой и обеспечил бы Парламенту едва ли не такое же влияние на западе, какое имел в ту пору король. Исходя из этого предположения, сочли разумным и, соответственно, предложили королю, чтобы он сам двинулся со своей армией на запад: таким образом Его Величество смог бы не только предотвратить деблокаду Таунтона, но и принудить к сражению Ферфакса прежде, чем тот успел бы соединиться с Кромвелем, все еще собиравшим свои войска. Это было общее мнение всех членов Совета, с которыми король обыкновенно обсуждал дела — за исключением принца Руперта и сэра Мармадьюка Лангдейла, командовавшего северными кавалеристами, коим не терпелось вернуться в родные края. И тут взаимное нерасположение принца Руперта и лорда Горинга начало обращать их усилия к одной цели. Принц понял, что Горинг — красноречивый человек и большой острослов — способен в любом споре склонить короля на свою сторону, и опасался, что, став близким приятелем лорда Дигби, Горинг быстро добьется такого влияния на короля, которое затмит его собственный авторитет в глазах Его Величества. А потому желание Руперта вновь спровадить Горинга на Запад было ничуть не менее сильным, чем нежелание Горинга оставаться там, где командовал принц. На этой почве между ними возникли чрезвычайно дружеские и доверительные отношения: Руперт выложил Горингу все, что ему откровенно говорили члены Совета еще в ту пору, когда сама мысль о пребывании Горинга рядом с принцем Уэльским была ненавистна Его Высочеству; а Горинг, со своей стороны, сообщал Руперту все, что, по его мнению, могло было настроить принца против королевских советников. А потому они решили сделать все возможное, чтобы подорвать авторитет и ослабить влияние Тайного совета. Короля настоятельно попросили выслушать доклад о положении дел на западе от самого Горинга, а недавний успех последнего, вместе с хитрыми уловками лорда Дигби, имели своим следствием то, что король слишком легко поверил сказанному. С чрезвычайной дерзостью и решительностью Горинг заявил королю, что если бы, по прямому приказу принца и вопреки его собственному мнению и совету, у него не отняли войска и не использовали их для осады Таунтона, то он, несомненно, уничтожил бы всю армию Уоллера и не допустил подхода тех неприятельских сил, которые доставили Его Величеству столько хлопот под Оксфордом; и что при всяком его появлении у принца с ним обходились весьма неуважительно, не призывая на заседания Совета и заставляя ждать за дверью, вместе с просителями низкого звания. Затем Горинг распространился о событиях в Бриджуотере, пытаясь при этом, бросив тень на других, выставить в наилучшем свете самого себя.

На самом же деле (а правдивую историю осады Таунтона мы изложили выше во всех подробностях) отступавший на восток Уоллер уже успел пройти Шефтсбери прежде, чем Горингу стало что-либо известно о его местонахождении; и Горинг сам тогда признал, что Уоллера уже не догнать; принц и Совет неизменно относились к Горингу с величайшим уважением, какое только могло быть оказано подданному; если он находился в Бристоле, его всегда приглашали и допускали на заседания Совета, когда же Горинг отсутствовал, Совет посылал ему свои суждения и соображения по всем вопросам, которые предлагал Горинг, и предоставлял ему полную свободу действовать на месте так, как он сам сочтет наиболее целесообразным. И однако Горинг добился такого влияния, что король в своем письме к принцу от 10 мая распорядился, чтобы генерала Горинга допускали ко всем прениям и обсуждениям, и спрашивали его мнение, как если бы он официально входил в состав Совета; чтобы — поскольку принц Руперт дал ему право назначения на командные должности в этой армии — все офицерские патенты утверждались генералом Горингом, и ни один подобный акт не совершался принцем от собственного имени (кроме как в случаях, относящихся единственно лишь до Ассоциации западных графств); чтобы Совет извещал Горинга о всех своих планах и соображениях, а Его Высочество и в мыслях не имел отдавать Горингу какие-либо прямые и обязательные к исполнению приказы — хотя, согласно инструкциям, которые принц привез с собой из Оксфорда, свои полномочия — и генералиссимуса, и главнокомандующего на западе — он должен был употреблять так, как сам сочтет наиболее удобным и разумным. С этими распоряжениями торжествующий лорд Горинг и возвратился на запад, где мы его теперь и оставим, а сами будем сопровождать Его Величество в злосчастном походе, пока у нас не появится достаточная причина оплакать роковое решение отпустить Горинга вместе с его войсками в тот самый момент, когда его присутствие (если бы только этот человек был рожден верным слугой отечества) могло бы принести великую пользу королю; ведь впоследствии такой возможности Горингу уже не представилось.