История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Я не могу не сказать здесь несколько слов о дубинщиках, которые начали во множестве появляться в разных частях Сомерсетшира около того времени, когда принц, переезжавший из Бата в Барнстейпл, был на пути к Бриджуотеру. 2 июня Его Высочество ночевал в Уэллсе. Там ему была вручена петиция, составленная в Маршалс-Элмсе, где собралось от пяти до шести тысяч человек, в большинстве своем вооруженных. Подателям петиции велено было явиться за ответом на следующий день в Бриджуотер. Хотя в качестве причин недовольства открыто заявлялись грабежи, притеснения и бесчинства, совершаемые кавалеристами Горинга, было очевидно, что выступление дубинщиков поддерживают многие джентльмены графства: иные из них видели в нем удобное средство к исправлению нравов в армии; другие же надеялись, что оно принесет пользу королю и разрастется до размеров ассоциации «всех и каждого» (какой она и мыслилась поначалу). А потому в сходках дубинщиков деятельно участвовали некоторые из ближайших единомышленников сэра Джона Стоуэлла, а сам он упорно хлопотал о милостивом ответе на их петицию — чего добивались также и другие особы, включая священников, имевших репутацию людей честных и всецело преданных королю. Принц выразил искреннее сочувствие составителям петиции, страдавшим из-за своевольства солдат, и пообещал сделать все, чтобы навести в армии порядок (с каковой целью он написал немало строгих писем лорду Горингу). При этом, однако, Его Высочество указал дубинщикам, что их беззаконные сходбища и самоуправные деяния грозят обернуться пагубными последствиями, ибо хотя многие из них имеют благие намерения, в их среду могут проникнуть подосланные мятежниками люди, которые, вначале склонив их к своего рода нейтралитету и внушив им равнодушие к делу короля, затем — чрезвычайно быстро и вопреки их собственным добрым помышлениям — окажутся способны использовать их против короля. По этим причинам принц строго запретил дубинщикам впредь собираться подобным манером — разве что они завербуются в полки королевской армии и выберут себе командиров из числа местных джентльменов (коим Его Высочество изъявил полную готовность выдать соответствующие офицерские патенты).

Казалось, этот ответ удовлетворил тех, кто представлял петиционеров; затем, однако, некоторые джентльмены убедили их не подчиняться решению принца, так что дубинщики продолжали собираться толпами, а многие младшие офицеры покидали свои части и присоединялись к ним, еще сильнее разжигая их недовольство. Принц же, отправляясь в Барнстейпл, предупредил Го-ринга, что своевольства этих людей могут иметь самые опасные последствия, и потому настойчиво посоветовал генералу, с одной стороны, искоренить и пресечь возмутительные бесчинства армии, восстановив в ней строгую дисциплину и сурово покарав злостных нарушителей закона, а с другой — как можно скорее наказать дубинщиков и не допускать впредь их сборищ, которые в противном случае превратятся для него со временем в угрозу ничуть не меньшую, чем любые отряды мятежников. Но — для того ли, чтобы дать почувствовать собственное могущество, а также снискать популярность покровительством тому, чего не одобрял принц, или же в искреннем убеждении, что ему удастся использовать дубинщиков в собственных интересах и уговорить их присоединиться к его армии — Горинг относился к ним со всевозможной снисходительностью и не позволил употребить против них силу. В итоге сами дубинщики усилились настолько, что сумели затруднить доставку провианта в армию и гарнизоны; когда же, с появлением на Западе сэра Томаса Ферфакса, Горинг отступил от Таунтона, они перебили множество его солдат, причинив ему больше вреда, чем все войска мятежников.

Прибыв в Барнстейпл, принц благодаря слухам, а также торжествам в честь победы, устроенным в тех краях мятежниками, узнал о роковой битве при Незби, хотя никаких обстоятельных известий или сообщений на сей счет из Оксфорда или от заслуживающих доверия особ он не получал, почему и оставалась слабая надежда, что новость эта неверна или по крайней мере верна не настолько, как это утверждали враги Его Величества. Тем не менее принц должен был готовиться к худшему и еще усерднее приводить западные графства в такое состояние, чтобы они могли возместить ущерб, нанесенный королю в других местах, чего можно было добиться, лишь положив конец злобным раздорам и взаимным подозрениям отдельных лиц и объединив всех, кто объявлял себя сторонником короля и искренне желал успеха его делу — коему создавала серьезные препятствия и даже грозила полным крахом безмерная гордыня неисправимых смутьянов. Вопреки упомянутым выше распоряжениям девонширских комиссаров, касавшимся распределения взимаемых с графства военных налогов и предусматривавшим, что блокирующие Плимут войска должны получать столько, сколько сам же сэр Ричард Гренвилл счел в свое время достаточным для их содержания, он продолжал забирать себе все эти поступления целиком, как будто по-прежнему имел под своим началом 6000 пехотинцев и 1200 кавалеристов. На иной порядок расходования этих средств или на сокращение собственной доли Гренвилл не соглашался, ибо, твердил он, для уплаты его солдатам под Таунтоном никаких сумм отпущено не было, и теперь у них ничего не остается. Возражая Гренвиллу, комиссары указывали, что его солдаты составляют ныне часть единой армии и содержатся так же, как и их товарищи по оружию; что со времени своего появления под Таунтоном никаких денег от него, Гренвилла, они не получали, но жили, как и вся армия, вольным постоем; что еженедельная выплата жалованья только его солдатам повлечет за собой дурные последствия и вызовет мятеж, ведь ни на западе, ни в других частях Англии королевские войска жалованья не получают; что если Гренвилл примет в расчет общее положение дел, то он не сможет не признать разумным такой порядок распределения средств, ибо нельзя ожидать, что жители какого-либо графства согласятся расходовать причитающиеся с них суммы военного налога на оплату войск в других графствах — в то самое время, когда их собственные гарнизоны, призванные защищать родное им графство, уже находятся по причине безденежья на грани бунта или распада. Но если Гренвилл, продолжали комиссары, полагает, что штаты его частей можно сократить или обеспечить их снабжение каким-то иным способом, то они не станут возражать, если образовавшимися излишками он будет распоряжаться по собственному усмотрению. Ни на один из этих доводов Гренвилл не ответил, но решительно объявил, что из ассигнованных ему прежде сумм он ничего не отдаст — хотя комиссары могли взять их теперь себе с точно таким же правом, с каким ранее отпускали их сэру Ричарду, и хотя средства эти были выделены на содержание более крупной армии и с тем непременным условием, что Гренвилл (собственноручно подписавший соответствующее обязательство) возьмет Плимут еще до Рождества.

Когда о переговорах с Гренвиллом доложили принцу, он почел за нужное одобрить и утвердить предложения комиссаров, как единственно возможный способ обеспечить снабжение западных гарнизонов; однако формальное решение по этому делу Его Высочество отложил до своего прибытия в Барнстейпл, куда намеревался в самом скором времени отправиться. Он также велел явиться к нему в Барнстейпл комиссарам Девоншира и Корнуолла, что они (вместе с сэром Джоном Беркли и сэром Ричардом Гренвиллом) и сделали спустя несколько дней после его приезда в этот город.

Девонширские комиссары настойчиво потребовали, во-первых, утвердить предложенный ранее порядок взимания и распределения военных налогов и, во-вторых, ограничить безмерную власть сэра Ричарда Гренвилла, который собирал с местных жителей столько денег, сколько хотел, и сажал под стражу всех, кого хотел. С гневными жалобами на творимые Гренвиллом дикие беззакония и жестокости выступили, от имени своего графства, и корнуолльские комиссары. Многих честных и состоятельных людей, а также всех констеблей восточной части графства он заключил в лидфордскую тюрьму в Девоншире — не за какие-либо преступления, но чтобы принудить их к уплате выкупа за свое освобождение.